Страница 9 из 41
— Да, там был элемент предостережения, — сказал Аравейн, аккуратно подбирая слова подобно тому, как человек переставляет ноги, шагая по тонкому льду. — Однако это скорее не отголоски будущего, а эхо прошлого — событий, случившихся после Каркасарна, когда Лев только недавно разделил и рассеял легион, чтобы расширять Крестовый поход и множить победы Первого на просторах Галактики своего Отца.
— Помню, — произнес Эликас. — Вместе с капитаном Телиалом из Двадцать первого ордена я летел к Тау-Аспередин, и к примарху меня призвали лишь во время второго ксеноцида рангданцев. В тот момент я мог разрыдаться. Меня лишили возможности оказаться в компании генного отца, и на протяжении столь многих лет завоеваний я страстно желал оказаться рядом с ним.
Взор Аравейна устремился куда-то вдаль.
— Меня и тактическую группу Девятого послали в направлении края Галактики, к северным границам сегментума Обскурус и Вурдалачьих звезд. Моя баржа входила в состав флотилии, которая должна была стать подкреплением Девятнадцатому на Индра-суле, после отбытия Вороньего лорда. То, что я там увидел…
Аравейну не требовалось закрывать глаза, чтобы четко восстановить в памяти эту картину. Люди. Даже после освобождения Гвардией Ворона миллиарды людей вели себя словно скот, ибо целые поколения интенсивной психической жатвы, проводимой голодными ксеносами, оставили все население планеты с технически мертвыми мозгами. Для Аравейна подобный вид деградации был худшим из всех возможных, а у жителей мира даже отсутствовало сознание, чтобы понять это. Омерзительные ксеносы, которые так долго держали планету в своей хватке, видели в людях лишь инкубаторы для психических энергий, употребляемых тварями в пищу. Итераторы, высадившиеся вместе с Темными Ангелами из Девятого ордена, пришли в ужас и объявили, что у выживших нет надежды на спасение, после чего порекомендовали Механикуму направить население мира на сервитуде имперпетуис в качестве лоботомированных рабов-сервиторов.
Великий крестовый поход слишком поздно добрался до Индра-сула.
Если говорить об Аравейне, то, по его мнению, последний акт милосердия был самым меньшим, что Темные Ангелы могли предложить населению планеты в знак своего покаяния.
— В чем дело, брат? — спросил Эликас, побуждая Аравейна к ответу. — Что ты видел?
— Простите, владыка… Должно быть, испытанное на борту «Обрина» сбило мой настрой. Я уже открыл вам больше, чем стоило.
Скрытый тенью старший библиарий внимательно изучал Аравейна. Эликас был довольно могущественным псайкером, способным проникнуть в разум бывшего ученика и достать оттуда любые ответы, какие только пожелает, если бы любопытство толкнуло его на это.
Тем не менее он так не поступил и повернул голову обратно к стеклу апотекариона.
— Важность секретов я постиг ближе к концу Объединительных войн, — произнес Эликас с отчужденным видом. — Даже тогда мы уже были сыновьями своего отца, как он был Его сыном.
Аравейн нахмурился, но, прежде чем он успел подумать, уместно ли переспросить, что терранец имеет в виду, находящийся по другую сторону затемненной панели Сатариил жестом указал на библиариев. Отступив от изуродованного человеческого трупа на апотекарионском столе, он снял шлем, и Аравейн увидел длинные волосы цвета тикового дерева, ангельски красивые черты лица и глаза с холодным и острым, как иголки зимних сосен, взглядом.
— Вы подкинули мне головоломку, кодиций, — сказал Сатариил. Встроенная в звуконепроницаемые стены вестибюля аугмиттерная система делала его голос металлическим и дребезжащим. — И после долгого варп-путешествия, уведшего нас от добытой на Улланоре славы, я благодарен вам за нее.
— Подробнее! — потребовал Аравейн, наклонившись к вмонтированному в подоконник панели воксу.
— Причина смерти вполне ясна. Ранение от попадания реагирующего на массу снаряда в живот и последовавшее за ним обильное внешнее кровоизлияние. Однако странность заключается именно во времени наступления смерти. Я бы сказал, что человек умер спустя тридцать минут после того, как журнал шлема брата Пелиата зафиксировал выстрел.
— Крепкий, — сказал Эликас.
— Мы с вами способны выказать подобную стойкость, находясь при смерти, — произнес Сатариил. — Но смертный человек? Он должен был умереть мгновенно.
— Мог ли журнал шлема допустить ошибку? — поинтересовался Аравейн.
— Возможно, хотя и маловероятно. Тем не менее это далеко не самое странное.
— Не самое странное?
— Нет.
— Говори, апотекарий.
— Этот человек умер за много дней до того, как его поразил выстрел Пелиата.
— Что? — спросил Эликас.
— По крайней мере, он должен был умереть. — Сатариил показал окровавленной рукой на оттянутые назад крылья клиновидной кости в черепе смертного. — Он страдал от обширного неврального рубцевания, и прежде я не видел ничего подобного. Очень похоже на то, как если бы почти в каждой доле его мозга одновременно возникла дюжина аневризм. Лишь для того, чтобы сохранить работу функций организма, за которые отвечает вегетативная нервная система, потребовалось бы серьезное искусственное поддержание. А что насчет бега по палубам до прибытия брата Пелиата…
Когда закованный в доспехи апотекарий пожал плечами, из аугмиттерных щитков вырвался искаженный визг.
Эликас повернулся к Аравейну:
— Тебе это о чем-нибудь говорит, брат?
Лицо Аравейна оставалось неподвижной маской.
— Головоломка, мой господин, — ответил он. — Тут апотекарий прав.
— Такое чувство, будто нечто пожирало разум этого человека, — пробормотал Эликас, поворачиваясь обратно к стеклу, — и держало его живым. Лев поступил мудро, захватив муспельские корабли для дальнейшего изучения. Я посовещаюсь с примархом по поводу отправки сил библиариума в сопровождении интеремпторов, чтобы более обстоятельно прочесать «Обрин».
Поначалу Аравейн замешкался, подбирая слова для ответа, но потом решил, что лучше и безопаснее позволить Эликасу провести расследование так, как он считает нужным. Кодиций практически не сомневался: старший библиарий тоже обладает доступом к знаниям и ресурсам, которыми не может поделиться. По крайней мере, пока.
В итоге Аравейн лишь поклонился:
— Благодарю за помощь в этом деле, господин. Прошу прощения, но меня ждут другие обязанности.
Эликас также на мгновение замешкался, но потом наклонил голову в ответ.
Аравейн в последний раз бросил взгляд на искалеченный труп за стеклом, после чего, накинув капюшон, вернул себе безликость и покинул апотекарион.
II
Аравейн стоял на коленях перед резным саркофагом, а его твердые наколенники с хрустом давили на плиты из крупнозернистого камня.
В усыпальнице стояла тишина, ибо это было место размышлений, где рыцарь мог почтить память погибших или преклонить колени во время вигилии под взором тех, чей долг уже закончился в смерти. Если рыцарь чувствовал необходимость в уединении, то покидал своих братьев и приходил медитировать в этот лабиринт павших, и здесь непоколебимость мертвецов неизменно умеряла оптимизмом меланхолию воина. Другие являлись сюда каяться, подвергнутые старшими офицерами наказанию за недостаток решимости или доблести. Им надлежало подумать над своими слабостями среди останков героев легиона. Это место было святыней, пусть никто в легионе и не говорил об усыпальнице, используя такие устаревшие понятия. Сакральная земля. Священная. Тут не дежурили стражи, но одного лишь тревожного чувства, которое вызывал вид темных обтесанных камней, девственно-чистых помещений и трепещущего пламени жаровней, хватало, чтобы убедить большинство смертных обратить свое любопытство куда-нибудь в другое место.
Саркофаг, перед которым преклонялся Аравейн, был вырезан в форме облаченного в доспехи рыцаря. Фигура, судя по всему, изображала смертного воина, лишенного гигантизма, усиленной костной структуры и более мощных мимических мышц измененных легионеров. Доспех древнего типа был незнаком Аравейну. Рыцарь держал цепной меч вдоль груди, а острие оружия смотрело вниз. Мастерство исполнения было потрясающим. Первый легион редко давал выход своему эстетическому чувству, но когда Темные Ангелы все-таки создавали предметы почитания, то превзойти сынов Льва в искусности могли лишь воины-ремесленники Третьего или Девятого, даже если от работ легионеров Первого веяло мрачностью и тоской. Гравер все сделал превосходно, вплоть до запечатленного в образе воителя гнева, и казалось, будто поклонение Аравейна вот-вот выведет погребенного рыцаря из себя. На простой табличке, приделанной к эфесу оружия, виднелись извивающиеся буквы, что складывались в имя. Сар Кастис. Также была указана и дата смерти. 869.М30.