Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 129 из 133

40. Эпилог и многозначительный конец

Возле родового дворца Патунга оживление: сновали акрабы, как грузовые и пассажирские, так и небольшие «частники».

Малый отряд воинов ветеранов, облачённых в одинаковые тяжёлые доспехи, собрался вокруг своего старшего и выслушивал какие-то указания.

Отряд Маджи — без самой Маджи — зачем-то выстроился в формацию «Непоколебимые Волны» рядом со статуей Первого Патунга. Хаки Энгатти в новеньких, блестевших серебром доспехах, стоял во главе формации и довольно стучал перчатками громобойца.

Челядинцы стаскивали в зал приёмов матрасы, шкатулки с едой и подушки, почтительно уступая дорогу многочисленным гостям и союзникам рода Патунга, шагавшим ко входной арке. Звон блях челядинцев и шорох их бутафорских доспехов смешивались с гулом голосов гостей. Все обсуждали долгожданное движение Дивии. Ни у кого не было сомнений, что мы летим в Портовое Царство.

Двое гостей, мужчина и женщина в одинаковых синих халатах, обсуждали родовую войну Саран и Те-Танга. Я влился в поток гостей, прислушиваясь к их беседе.

Мужчина восхитился тем, как Те-Танга провернули первую атаку:

— Один удар и род Саран почти прикончен! Пусть простит меня уважаемый брат Котахи, но нам можно поучиться кое-чему у этих садоводов.

Его собеседница возразила:

— Те-Танга слабаки, которые решили отшлёпать таких же слабаков. Нам нечему учиться у тех, кто прибегает к уловкам Прямого Пути, чтобы обмануть своих врагов.

— Слабаки, которые вот-вот получат ещё три места уполномоченных помощников Совета.

— Пф, всего три? У нас их двадцать семь, не считая того, что уважаемый брат Котахи сам член Совета.

— Нельзя отторгать от себя возможных союзников.

— Не знаю, не знаю, — пренебрежительно ответила собеседница. — Я не считаю, что мы должны искать дружбы каких-то там Те-Танга. Это они должны искать нашего расположения.

— Получить шесть уполномоченных помощников, которые будут действовать во славу рода, мелочь, но мелочи решают исход больших сражений. Как, например, тот злополучный камушек, на котором ты поскользнулась во время поединка твоего отряда против Поау. Сколько дней целители пришивали твою голову на место?

Собеседница недовольно хмыкнула:

— Сколько бы дней ни было — все мои. Кроме того, братец, нам опасно рассчитывать на Те-Танга.

— Почему же?

— Сам подумай. Чтобы сокрушить Саран, они вошли в союз с Карехи.

— С презренными мясниками?

— Они даже детей своих поженили.

— Хм. Но Карехи нам не враги? Мы же мясо у них покупаем.

— Не враги лишь от того, что какая вражда может быть между нами, славными Патунга, и этими разбогатевшими животноводами? Карехи не враги, но они друзья рода Хатт. Один из их рода состоит советником при Карапу Карехи.

Собеседник спохватился:

— Я не подумал об этом. А ведь Хатт — союзники Кохуру. Неужели, ты думаешь…

— Пожар родовой войны не мог разгореться без поддержки поганых Кохуру, вот, что я думаю.

Это предположение поразило не только меня, но и собеседника:

— Но зачем Кохуру сталкивать в войне каких-то там Саран и Те-Танга? Ради того, чтобы Те-Танга получили больше мест уполномоченных помощников?

— Нет. Подумай ещё, брат.

— Или всё это затеяно из-за этого мальца, как там его… Самирана из рода Саран, который стал нашим челядинцем? Я слышал, что он обидел Кохуру, отказавшись принять имя их бесславного рода?





— Рискуя навлечь на себя гнев Безумного Гуро и раздуть войну ради того, чтобы уязвить какого-то там Саран? Это глупо даже для Кохуру. Думай дальше, брат.

— Я понял! — воскликнул собеседник. — Устроив войну между незначительными родами, Кохуру проверяют, как на это отзовётся Гуро Каалман и его приспешники в Совете!

— Вот теперь ты правильно подумал, брат.

— Получается, что нам тоже интересна эта война?

— Немного.

— Этой войной Кохуру метят в наших общих врагов в Совете, а не в какого-то там челядинца Самирана?

Я решил, что если этот родовитый болван ещё раз назовёт меня «челядинцем», то плюну на приличия и предъявлю ему.

Собеседница поправила брата:

— Пусть твой Голос запомнит: Самиран не челядинец, а первый одного из наших малых отрядов.

— Да?

— Да.

«Да!» — мысленно подтвердил я.

— И этот парень шагает позади нас, прожигая твою спину взглядом, полным справедливой обиды.

Оба собеседника обернулись на меня. Я смутился и замедлил шаг. Рассмеявшись, собеседники пошли дальше.

Отстав от них на приличное расстояние, я снова зашагал, размышляя, какие извращённые формы примут отношения родов, погрязших в интригах внутри интриг? Иногда мне казалось, что даже сами дивианцы с трудом разобрались бы в своих отношениях, если бы Голоса не напоминали им, кто чей союзник, враг или челядинец.

✦ ✦ ✦

Против обыкновения, входная арка дворца перегорожена гудящей «Стеной Воздуха». Стоявшие перед нею воины Патунга вежливо оглядывали (вероятно со «Зрением Тверди») и опрашивали всякого входящего. Некоторых гостей просили уйти:

— Сейчас не ваше время, приходите в другой раз.

Вероятно, то были просители, которые хотели проскользнуть во дворец под шумок всеобщего сбора. Надеялись хотя бы так завязать знакомство со славным родом.

Зал приёмов заполнен людьми, все сидели ровными полукольцами. Между ними и постаментом, на котором лежали на лектусах старшие Патунга, курсировали челядинцы. По приказу старших, они подходили к одному или сразу нескольких гостям и провожали их в Первое Кольцо.

Негромко, неслышно для сидевших далее, Патунга переговаривались с вызванными гостями. Отдавали какие-то указы или выслушивали отчёты.

После беседы одни гости садились обратно, другие торопливо уходили.

Меня усадили в третье Кольцо рядом с Маджей, вместе с другими командирами отрядов. Но я не успел шепнуть ей и слова, как проводивший меня челядинец поманил Маджу:

— Старшие ждут тебя.

С нею говорили недолго и скоро подозвали меня.

Зана-Шаэта и Котахи смотрели на меня без выражения эмоций, а тот второй старший, чьего имени я до сих пор не знал, тот мускулистый и жилистый старик, вообще не смотрел на меня.

Имя этого человека, конечно, нетрудно узнать от других людей. Но тогда старикан оскорбится. В церемониальных отношениях высших дивианцев расспрашивание имени у посторонних считалось оскорблением. Причём, больше оскорблял не тот, кто спрашивал, а тот, кто отвечал.