Революция

Их никто особо не преследовал, не арестовывал за откровенные призывы к террору и убийствам. Сторонников Либкнехта всерьез не принимали. В местном парламенте были представлены только умеренные члены баварской СДПГ, совершенно не желающие лезть на баррикады или отправлять туда других.

Рабочие отряды разоружены. Из фрайкора власти сформировали некое подобие регулярной армии, чтоб отбиваться от пруссаков, если те задумают реванш. Но нападать на кого-то совершенно не хватает сил.

Может, и не слишком сведущая в политике, Юлия Сергеевна для себя решила: дай Троцкому и Либкнехту оружие, и они устроят бойню. Зачем? Бавария никому не угрожает. Тем более – России, она с ней даже не граничит.

Франция признала республику, ожидается обмен послами, граница открыта, поезда ходят, почта и телеграф работают… Французские банки объявили, что в скором времени планируют принимать к обмену баварские марки.

Один росчерк ее пера – и островок едва наступившей мирной жизни превратится в огнедышащий кратер вулкана.

Нет уж! Не дождутся!

Еще через день Юлию настигла очевидная мысль: Федор может счесть, что она присвоила франки, предназначенные для революции. В случае его исчезновения или гибели, если так случится, в руках Соколовой остаются деньги, полученные в виде роялти от пулеметов и револьверов, а остаток их довольно велик. Плюс новые отчисления от танков и тяжелых пулеметов. Целое состояние. Зачем его тратить на каких-то коммунистов?

Если он вернется, а он обязательно вернется, как развеять его подозрения? Как уверить, что не «зажала», как выразился бы сам Федор, сотни тысяч франков?

Не понимая, что делать, Юлия надела одно из лучших платьев и отправилась в любимое место Парижа – в район Эйфелевой башни. Краем глаза отметила: пара человек из Сюрте цепко следовала на небольшом расстоянии. Конечно, так себе защита. Федор ей обмолвился, что Варвару Оболенскую германцы похитили именно здесь. Та гуляла без охраны, все равно на ее задержание отправили авто и вооруженную группу. Поэтому маленькая сумочка Юлии весила куда больше ожидаемого – из-за дамского револьвера.

Париж, радующийся приходу лета, все же не избежал следов войны. Юлия заметила группу безногих инвалидов на костылях и в солдатской форме. В начищенных мундирах, опрятные, бравые, с орденами… А в глазах – тоска. Каждый с радостью отдал бы и награды, и приплатил бы сверху за возможность отплясывать фарандолу или еще какой энергичный танец на своих двоих.

Монашка в высоком белом головном уборе, отмеченном красным крестом сестры милосердия, собирала подаяния.

Юлия Сергеевна отвела от них глаза, посмотрела снова… И ее осенило! Она быстрым шагом отправилась навстречу провожатым.

– Офицеры! Самым неотложным образом мне необходимо вернуться в гостиницу.

Прихватив там чековую книжку, барышня поспешила в четырнадцатый округ Парижа, где располагалось французское Общество Красного Креста.

Пусть Федор упрекнет, что истратила часть его капитала не так, как он хотел. Но пусть знает: она не будет грести под себя деньги ради денег. Не вцепится в них посиневшими пальцами.

Федор изобретает оружие, и оно стреляет. Она позаботится о раненых этим оружием. Он поймет, когда вернется. Он недаром пел: «А не спеши ты нас хоронить».

Стоя на ступенях французского отделения Красного Креста, она вдруг отчетливо услышала голос Федора, исполняющего ту самую песню, как и другие, пришедшие к нему в видениях из будущего.

Ее полюбят, с такими-то деньгами! Или симулируют чувства. Но вот она – никого не полюбит больше, точно.

Интересно, почему на голос Федора наложился стук вагонных колес?

Странное наваждение.

[1] Стихотворение Константина Симонова.

[2] Библия Мф. 7:1-2

[3] Строчка из песни «Не спеши» группы «Чайф», автор музыки и слов Владимир Шахрин.

Глава 20

С Другом происходило нечто, из ряда вон выходящее. Во-первых, с ним теперь существовала связь, как и с амулетом, хотя Друг отделился от Федора и порхал где-то в дебрях замка. Связь была настолько сильной, что сложно было сосредоточиться на происходящем вблизи. Перед глазами расплывалось, Федора качало, и ему пришлось лечь – аккуратно, чтоб не потревожить браслетами наручников не до конца зажившие ожоги на запястьях.

Друг не мог транслировать изображение, воспринимаемое его «глазами», зато болтал без умолку.

– Здесь дюжина каких-то крутых магов, не ниже магистра, старший – аксакал неопределенно-древнего возраста. Он наставляет свою кодлу, чтоб напитала амулет энергией максимально, и она достанется кайзеру во славу Рейха, – он рапортовал об увиденном раздраженно, без малейшего пиетета по отношению к колдовскому ареопагу. – Фюрер в моем времени о таком даже не мог мечтать. Так… Древний говорит: поток энергии силен, его нужно контролировать и вовремя перекрыть. Как я понял: будь иначе, амулет порвется как перекачанный шарик. Слушай, это шанс! Нафиг мы им сдались без амулета? Вдруг отпустят?

Федор почти не слушал Друга, его вниманием завладел амулет. Это существо, не рожденное ни от человека, ни от животного, испытывало невообразимые эмоции. Главным из них был всепоглощающий восторг!

Набирая в себя чудовищное количество магической энергии, амулет словно плескался в ней. Наслаждение перехлестнуло через все мыслимые и немыслимые границы… Никакой секс, никакая радость не могли сравняться с мощным и незамутненным потоком чистейшего удовольствия!

Вместе с амулетом Федор погрузился в пламя, чьи протуберанцы поднимались из подзамковых глубин. Каждый всплеск их отдавался пиком наслаждения, да такого, что хотелось получить еще, еще, еще! Просто умереть от вожделения и удовлетворения!

«В чем проблема? – вдруг шепнула какая-то часть сознания. – Жги!»

– Эй, не балуй, – сдавленно промолвил Друг и добавил тут же: – До чего же хорошо…

Потеряв счет времени, не зная, сколько это длилось, Федор ощущал себя единым целым с вулканом энергии, замком, дюжиной колдующих магов. Они тоже, потеряв самообладание, повалились на пол, вкушая неземное наслаждение. Управлять процессом Федор мог теперь с ними наравне – они превратились в единое многоликое существо, утонувшее в блаженстве.

Чтоб продлить восхитительное состояние, а то и вывести его на следующий, невообразимо сладкий уровень, он потянулся к амулету и приказал открыть клапан энергии до конца…

Что тут началось!

В тонкой мембране, отделявшей бушующие протуберанцы от Зала Баронов, образовалась дыра, быстро расширяющаяся до размеров всего мозаичного пола.

Восхитительные ощущения достигли немыслимой силы и превратились в нестерпимую боль! Федор закричал, но его крик заглушил грохот.

Ощущение связи с амулетом пропало. Друга бросило назад – в общую для двоих черепную коробку. Он походил на выжатую досуха тряпочку, дырявую и измочаленную – если только возможно пропустить через мясорубку бесплотный дух. Но с ходу предъявил претензию:

– Скоти-и-ина! Такой кайф обломал…

Федор попытался восстановить контроль над телом – затекшим, часть мускулов скрутила судорога. Душу заполнила безбрежная чернота, настолько велик был контраст с происходившим с ним мгновение назад. Уход из царства наслаждения дался крайне неприятно и мучительно – аж жить не хотелось.

Грохот повторился, пол заходил ходуном, с потолка посыпалась известка, дзинькнуло и треснуло оконное стекло.

Через паутину расколов в стекле открылась фантастическая картина: башенку над Залом Баронов отбросило или просто испарило, оттуда к небу било пламя, и не магическое, а видимое обычным зрением.

Лишенный собственного тела, Друг воротился из мира грез в опасную действительность быстрей напарника.