Революция

– Как вы оказались в Мюнхене? – спросил фенрих.

– Длинная история, герр офицер.

– Я – фенрих. Подофицер.

– Буду знать, герр фенрих. Позвольте присесть? Весь день на ногах.

Он опустился на стул, здесь их много – ставили вокруг гроба для посиделок и прощания с покойным. Мюллер кивнул:

– Рассказывайте.

– Я работал токарем на «Ганомаге» в Гамбурге. Начались забастовки и восстание, но я в них не участвовал. Приходил в цех и сидел у выключенного станка, как и все, не поддержавшие стачку. Однажды в апреле по пути домой меня окликнул какой-то негодяй и выстрелил. К счастью, рана была неопасной, пуля скользнула по ребрам справа. Но началось воспаление. В госпитале меня нашла одна добрая мадам, вызвала частного доктора, а потом оплатила выезд из Гамбурга в Мюнхен для окончания лечения. Бог ее наградит! Я забрал все свои сбережения, около четырехсот марок. Купил здесь приличную одежду, хоть немного ношеную. Надеялся устроиться на работу, чтобы не возвращаться в Гамбург. В газетах пишут, там часть предприятий разорилась, с работой трудно.

– Это верно. Куда вы устроились в Мюнхене?

– Не успел, герр фенрих. И здесь начались забастовки, будь они прокляты. Деньги закончились. Затем прямо на улице меня остановил патруль фрайкора. Доставили в полицейский участок, долго спрашивали: я за восставших рабочих или за порядок. Конечно – за порядок! Записали во фрайкор. Форму не выдали – кончилась. Сказали, что право жить в Баварии – богатом, культурном и пристойном месте – надо заслужить. Но потом фрайкор сам начал воевать с законной властью – с Берлином! Негодяи отправили на баррикады всех, даже мальчишек. Меня – тоже, в отряд под командованием некого Юргена Грюна. Он, как оказалось, тоже из гамбургских рабочих. Но – коммунист, мечтает о пролетарской революции во всей Германии. Раз в Гамбурге восстание провалились, рассчитывает на пролетарскую революцию в Баварии, которая перекинется дальше на север.

– Пусть мечтает… – осклабился Мюллер.

– Он погиб, герр фенрих. Дело так было. Позавчера нас поставили на набережной у Изара. На убой. Защитниками баррикады командовал отставник-ветеран. А меня и еще десяток, там были и ополченцы, и рабочие, Юрген повел в банк.

– Чем вы были вооружены?

– Французскими пулеметами. Еще Юрген взял несколько бутылок с бензином.

– Вы стреляли в нашу пехоту?

– Клянусь – нет! Стрелял выше голов! Но это мало повлияло на итог. Другие парни сначала убили мага, дав по нему залп из пулеметов. Следом – по пехоте. А затем Юрген встал во весь рост к окну и начал бросать бутылки, поджигая фитили.

– Дальше!

Перебежчик развел ладони.

– Снизу ответили. Пулеметная очередь. Я упал на пол, а Юрген не успел. Смотрю: баррикаду всю сожгли. Патроны кончаются. Сейчас придут ваши и всех нас в отместку – к стенке. В общем, Юрген мертв, командовать некому. Мы взяли пулеметы – и в люк, что во дворе банка. Там разделились, много проходов-поворотов было. Встретились у Одеона. Четверо еще вышли. Остальные или заблудились, или вылезли не там – на ваших нарвались. А может вообще сбежали. Думаете, охота умирать? Я тоже сбежал. Но потом.

Мюллер задумчиво потер пальцами виски. На первый взгляд, сказанное полностью соответствует известному по Гамбургу и сообщенному Гитлером.

Но осталась одна деталь.

Мрачный Адольф тоже приметил – слишком далеко от окон банка до броневиков. Поэтому предположил магию. И инстинктом почувствовал – тот похожий на бюргера мужчина вполне может быть магом. Проявляет знания, не свойственные ординарному гамбургскому станочнику, советует, как уберечься от цепной молнии. Да и поведение Вольфа как-то не характерно для младшего в команде, которой вроде бы командовал тот застреленный здоровяк, а его уже не спросишь.

– Чего ты хочешь, Вольф?

– Мира. Закончить безобразия в Мюнхене. Сам я не боец. Но могу провести ваших на Одеонсплац. У восставших нет согласия. Если арестуете главу полиции и фрайкора, их действия окончательно станут беспорядочными. Там практически нет никакой организации, дисциплины. В Одеон может зайти любой с винтовкой на плече или целый отряд. Но не в вашей форме, лучше – в гражданской одежде. Там главари, там склад оружия и патронов.

Предложение здравое. Но исходит от более чем сомнительного типа. Конечно, Вольф – не Юсупов-Кошкин. Тем не менее, весьма скользкая личность.

– Обождите в коридоре. Мне нужно доложиться.

Для начала Мюллер незаметно показал его Гитлеру, тот подтвердил: это он. И про отсутствие охраны Одеона – тоже.

После чего фейнрих кинулся к командиру батальона, чей штаб располагался в соседнем здании, а узнав, что тот отлучился – к командиру полка.

– Герр майор! Вынужден обратиться, минуя батальонного командира, так как дело срочное, а он отсутствует на месте.

Измотанный до предела, майор скептически глянул на молодого фенриха. Скепсис усиливался по мере несколько сбивчивого рассказа о подозрениях в отношении гамбургского рабочего, предложившего здравый выход из ситуации.

– Не тратьте мое время, Мюллер. У вас есть превосходная идея, но вы не доверяете принесшему ее перебежчику. Можно было ограничиться одной фразой.

– Да, герр майор!

– Слушайте приказ. Сегодня – отдыхать. Люди измучены, ни о какой операции не может быть и речи. Завтра решу с офицерами штаба. Вы сами готовы идти вглубь позиций бунтовщиков?

– Да! Во славу Рейха, герр майор!

– Приготовьте проводников из местных, из перебежчиков. Тех, кто заслуживает большего доверия. Мы совсем не обязаны посылать отряд по тому маршруту, что предлагает ваш Вольф.

Вернувшись в свое расположение на ложе из гробовых подушек, Мюллер подумал, что в данной ситуации наиболее подходящим проводником будет Адольф. Он долго жил в Мюнхене[2], знает город. И вызывает скорее отвращение, чем подозрение. Только в боевых действиях используют тех, кто есть в распоряжении, а не приятных в общении.

Ну что же, пусть так и начнется военная карьера Адольфа Гитлера в армии кайзера Вильгельма.

[1] Начальник полиции Мюнхена Генрих Мюллер, в будущем – группенфюрер СС и шеф Гестапо, несколько моложе этого персонажа.

[2] Реальный факт.

Глава 18

Федор попытался открыть глаза и обнаружил, что они плотно завязаны. Руки за спиной и скованы. Вероятно, наручниками. Он лежит на боку. Звуки… Стук колес по стыкам рельс. Покачивание вагона, запах угольного дыма. Его везут на поезде. Куда?

– Друг! Ты здесь?

– Куда же мне деться. Очнулся, слава Богу. Больше суток отдыхаешь.

О затянувшемся отдыхе напомнил мочевой пузырь.

– Мы в поезде?

– Ты проницателен. В отдельном купе везут, с уважением. Прикован цепью. За дверью охранник. Кричи, может – придет, расстегнет штаны и угостит ночным горшком.

– На немецком кричать?

– Конечно, Федя. Ты думал, это какой-то китаец прижал тебе к морде тряпку с вонючей химией и затащил в вагон? Я же чувствую все, что и ты. В том числе – сырость в штанах, если надуешь в них.

– Часовой! Часовой! В туалет! – заорал Федор.

Тот вошел и быстро обслужил пленника. Прикосновения чужих мужских рук к причинному месту никак не доставили удовольствия, это не пальцы и губы Юлии Сергеевны. Но когда зажурчало, наступило облегчение, похожее на счастье.

Длина цепи, пропущенной через наручники, не превышала полуметра. Не порезвишься. Оставшись один, Федор попытался перебросить скованные руки вперед, согнув ноги. Но короткая цепь не позволила, только лишь издевательски звякнула.

Снова загремел замок двери.

– Клаус Вольф! Или, правильнее сказать, Федор Юсупов-Кошкин?

Голос был знаком. Тот самый Генрих Мюллер, что беседовал с ним в похоронной конторе. Федору тогда показалось, что уже видел его однажды – хотя бы мельком.

– Клаус Вольф.

– Упорствуешь. Ладно. Мое дело сделано. Дальше тобой займутся другие.

В лицо влетела зуботычина.