Страница 25 из 27
Когда рассказала об этом случае папе, он в который раз напомнил мне об осторожности.
– Рита, послушай, – усадив меня напротив себя, папа заглянул в лицо и зашептал. – Ты не по годам умная девочка. Если бы учителя знали, какие книги ты читаешь, то давно бы перевели в общий класс. В нашем обществе нельзя выделяться. Это раньше в цене были сообразительные, смекалистые и изобретательные специалисты. Теперь всё не так. Общество сегодня – это малограмотные, безынициативные, покорные люди, не желающие проявлять себя, неспособные видеть дальше своего жилища, своих потребностей.
– Но ведь вы с мамой не такие. И бабушка с дедом такими не были. Вон, какую библиотеку собрали. Дед говорил, они с бабушкой все до единой книги прочли, а некоторые и не по одному разу.
Я искренне не понимала папиных слов. Ведь если он говорит так обо всех, значит, и о нас тоже. А папа только покосился в сторону видеостены, ухватил меня за руку и потащил в кладовку. И там, усадив на табуретку, продолжил:
– Дочка! Я хочу, чтобы ты запомнила! Никогда ни при каких обстоятельствах не заговаривай ни с кем на эту тему, хорошо? Это очень опасные разговоры. Власти агломерации, и я полагаю те, кто над ними стоят, не желают, чтобы общество размышляло. Им нужна рабочая сила – не умеющая думать, неспособная анализировать, послушная во всех отношениях. Ты всегда была сообразительной девочкой, видела и понимала больше остальных. Но повторяю ещё раз: никогда ни с кем об этом не говори.
– Если услышат, это навлечёт на нас беду?
– Да, родная! Страшную беду. В оцифрованном обществе нет места, таким как мы. И очень важно, чтобы ты держала свои мысли при себе.
Оцифрованное общество! Помнится, когда услышала это выражение впервые, мне представились биороботы. А потом я увидела уборщиков в школьном дворе. Старшеклассники издевались над ними, разбрасывали только что собранный мусор. А они покорно собирали его опять. Безмолвные люди безропотно выполняли работу по социальному распределению. Не поднимая головы. Глядя сквозь толпу. Не смея дать отпор зарвавшимся подросткам, чей социальный рейтинг выше их собственного. Бесправные. С отрешёнными пустыми взглядами. Люди, страшащиеся потерять то немногое, что у них ещё осталось. И вот это хотят сделать со всеми нами?
Такое будущее меня пугало. Что может быть страшнее, чем потерять индивидуальность? Что может быть ужаснее не иметь воли сделать то, что хочешь? А ведь большинство приняло этот путь, и стройными рядами идёт вслед за теми, кто ведёт их по дороге «в никуда».
Мама часто любила повторять:
– Только сильные личности склонны к здравомыслию. Но и они порой не доверяют здравому смыслу.
Её слова мне тогда казались чем-то странным и нелогичным. Но только став взрослой, я поняла их истинный смысл.
Одно дело знать и понимать, что происходит в обществе, в котором мы живём. И совсем другое, высказывать свои и чужие догадки окружающим, рискуя нарваться на слухача4 и понизить социальный статус.
– Раз система играет по э́тим правилам – нужно приспосабливаться. А дальше видно будет, кто останется в выигрыше, – говорил папа.
И они оказались правы. Ох, как правы!
Это в книгах герои могли постучаться в любую дверь и получить помощь. В реальной жизни, где человек человеку волк, людей интересует только их микромир. Мог ли кто лет сто назад подумать, что людей захлестнёт безразличие друг к другу. Никто никем и ничем не интересуется. Всем наплевать, что происходит у соседей. Даже если нападут мародёры – кричать бесполезно, на помощь никто не придёт.
Вот такая она теперь, наша жизнь. От той, что описана в книжках, не осталось и следа, как и от счастливого детства о котором бабушка рассказывала, и от самой лучшей в мире школы. Ни о чём таком я и мечтать не могла.
Моя школа была иной. И дети совсем не такие, как в книгах. Они не бегали на переменах по коридорам, не играли в догонялки, не распевали весёлые песенки. Из класса в класс – строем. В столовую – строем. Домой через биометрическую рамку в колонну по одному. Но всё же для некоторых шалостей они находили и время, и возможности.
Одноклассники и ребята из других профильных классов частенько посмеивались надо мной. А однажды и вовсе решили подшутить – принесли одинаковые стики. Как ни в чём ни бывало, выложили всё это богатство передо мной и, заглядывая в лицо, наперебой стали спрашивать:
– Тебе это нужно, да?
– У тебя же такого нет, правда?
Мне было стыдно сознаться, что именно таких стиков у меня уже десятка три набралось. Оно и понятно, продукты фасовались на двух-трёх фабриках в нашей агломерации и в соседней. Откуда взяться разнообразию? Хотя иногда попадались интересные экземпляры, скорее всего, из очень старых запасов. Но это случалось крайне редко. В основном упаковка была совершенно одинаковой.
Что мне оставалось? Отказываться я не хотела. Смущалась. Брала. Благодарила. И снова смущалась.
Как-то ненароком девочка из общего класса шепнула:
– А ты бери всё, что дают. Даже то, что у тебя есть. Раз ты собираешь, вдруг ещё кто-то тоже увлекается? Вот и будет тебе на обмен.
Я так и делала. И говорила:
– Беру на обмен.
Странно, но вскоре одноклассники мне поверили.
Как-то ранней весной, я тогда училась в седьмом классе, после занятий собралась на остров. Погода стояла отвратительная: моросил мелкий дождь. С каждым порывом ветра он осыпал замерзающими на лету каплями и словно крошечными осколками тонкого стекла, царапал лицо и руки. Я продрогла. Чтобы укрыться от непогоды и подождать автобус в тепле, заскочила в работающую кофейню неподалёку, согреться ароматным чаем и маленькими сдобными булочками, которые здесь выпекали к полудню.
Увы, булочек мне не досталось. Разобрали. Пришлось довольствоваться куском пирога с яблочным джемом, правда, не такого вкусного, как пекла бабушка. Она добавляла в начинку колотые орехи и коричневый порошок с приятным запахом и болезненным названием. Как же бабушка называла эту специю? Вспомнила! Корица.
Когда я уселась за столик, в кофейню вбежали продрогшие девчонки из лингвистического класса. Они прятали лица в ворот курток, а руки в манжеты рукавов, и никак не могли решить, чья же очередь расплачиваться.
Завидев меня, они стали шептаться. Купили чай, пирог и уселись через проход у окна. Всё время оборачивались, хихикали. Но долго за тем столиком не задержались. Разделавшись с пирогом и залпом проглотив чай, они вскочили с мест и ринулись ко мне.
Увидав, как я прячу в сумку лежавшие передо сахар и дезинфицирующие салфетки, девчонки, смеясь, вывалили из карманов гору стиков: соль, перец, соус.
– Согреться зашла, да?
– Автобус ждёшь?
– Далеко собралась, мышка-норушка?
– На вот тебе!
– Тащи в свою норку, ненормальная! – наперебой затараторили они.
– Слушай, Ритка! У тебя же предки обеспеченные. Чего ты сахар таскаешь?
– Угу! Всем бы получать по 4-5 коробок в неделю!
– Ничего себе! Мои родители 2 большие коробки только на мамин юбилей получили. А на день рождения папы одну стандартную и одну маленькую.
– Вот и я говорю – Ритка у нас не голодает, потому, что всё в норку тащит, – поглядывая на меня с высока, девчонки болтали без умолку.
Я не желала делиться с ними навязчивым предчувствием. Да и вряд ли бы они меня поняли. Вовремя вспомнив папины предостережения, я соврала первое, что пришло в голову:
– Это для коллекции.
Девчонки стали расспрашивать, что еще собираю. Очень хотели, чтобы принесла показать. Я удачно «отболталась», сказав, что для показа коллекция не готова. В ней ещё нет тысячи экземпляров. К тому же нужна машинка для сварки специального материала, чтобы изготовить чехол для переноски, а её-то как раз нет…
И тут в начале улицы показался долгожданный автобус. Я сгребла со стола «подарки» и встала:
–Спасибо, девочки! Вы щедро одарили меня ценными экземплярами, – поблагодарила я и выбежала из кофейни.
4
Слухач – слушающий радиосигналы. В мире Риты – шпион-доносчик.