Страница 10 из 27
Ополоснув лицо, допила воду, сунула в рот галетное печенье и пошла в комнату. По видеостене опять рассказывали про диоксиновое облако, стремительно приближающееся к городу. Взяв с кресла плед, я забралась с ногами на диван, укуталась с головой и положила голову на мягкий подлокотник…
…Комната погрузилась во мрак. То тут, то там появлялись яркие всполохи. Пугая, они выхватывали очертания теней, мечущихся по стенам. Потолок нависал над головой, давил, спуская с невесть откуда взявшихся балок липкую паутину. Влажная горячая духота не давала вздохнуть. Отовсюду слышались зловещие шорохи.
На лестнице скрипнули половицы. Кто-то ступал аккуратно, стараясь не шуметь. И свист… Тихий свист, как обычно это делал папа, а до него дед: «Не кочегары мы не плотники…» Но это не папа. Это не может быть он. Я точно знаю.
Свист прекратился. И вот уже над головой чьё-то прерывистое дыхание. Костлявые руки-клешни потянулись к моей шее. Острый коготь оцарапал щеку, и я ощутила, как горячая струйка крови побежала за ворот рубашки. Тонкие пальцы сжали горло и принялись душить. Я захрипела, вцепилась в руку, пыталась оторвать её от себя.
Моё лицо обдало зловонным дыханием, и кто-то невероятно сильный поднял меня с дивана и швырнул в угол. Острая боль пронзила тело. Хотела закричать, но с губ сорвался лишь хрип. Мне бы подняться, да только не чувствую ни рук, ни ног, ни спины. Я словно превратилась в комок ваты.
Попыталась оглядеться. Похоже на тоннель. Холодный, тёмный, склизкий. Я лежу на дороге, стены далеко, а надо мной нависает потолок. Странные глаза смотрят сверху. Огромные. Тусклые. Похожи на лампы. Может это они и есть?
Мне надо бы опереться, а ещё лучше встать. Цепляясь за острые камни, разбросанные повсюду, подползла к стене, прижалась спиной к холодному бетону и ощутила, как саднят оцарапанные ладони.
Под чьими-то ногами отскочил в сторону и покатился камень. Эхо разнесло под сводами удаляющиеся звуки. Стук. Стук. Стук… В тоннеле есть кто-то ещё. Тот, кто швырнул меня сюда.
Попыталась заглянуть во мглу, но всё, что увидела, это тусклый поток света, падающий откуда-то сверху. Глаза-лампы куда-то исчезли. Мелькнула тень и вот передо мной огромное мохнатое чудище с длинными руками. Стоит, смотрит. Глазницы сверкают красным. Тяжёлое дыхание срывается на утробный рык. Шаг. Другой. От страха я не могу пошевелиться. Понимаю, надо бежать, спасаться, пока ещё можно. Но в голове зловещий шёпот:
«Тебе не скрыться от меня! Я тебя вижу!»
Чудище тянет ко мне лапы. Вот-вот схватит за горло и тогда мне не выбраться…
– Рита! Ты спишь? Помоги, пожалуйста.
Голос мамы, как спасательный круг подхватил меня и с силой выдернул из приснившегося кошмара. Я подскочила на диване и затрясла головой. Липки пот тонкой струйкой побежал по лицу.
– Я тебя разбудила? Прости, дорогая, думала ты уже проснулась, но всё ещё лежишь.
– Нет, мам.
В окно светило солнце. Уже утро? Значит, видение мучило меня всю ночь. Мерзкое чудище терзало разум до рассвета.
– Я с вечера прилегла и не заметила, как уснула. Так и спала тут.
– Главное, что спала. Мне вот и присесть некогда было.
– Тяжёлая ночь?
– Да-а-а… – мама смутилась и почему-то отвернулась. – Запиши в амбарную книгу продукты.
Я собралась с силами, поднялась и пошла к двери биопропускника. На банкетке у входа стояли два больших герметично закрытых пакета. В таких маме выдавали дополнительный паёк.
– Почему тебе в госпитале дают продукты? – спросила я, когда она первый раз принесла пакет. – У вас же там не магазин.
– За вредность выдали, – отшутилась она.
Помню, я всегда смеялась, когда слышала эту фразу и переспрашивала:
– Это за то, что ты вредничала или твои пациенты?
– За вредность начальника госпиталя, – смеялась мама.
Тогда это казалось забавным, а теперь настораживало.
– Ты же только что получила доппаёк. Следующий через две недели. Откуда такая щедрость у твоего начальства?
Я с удивлением и непониманием смотрела на маму и ждала ответа. А она задвинула контейнер с защитной одеждой на полку, подхватила один пакет и пошла на кухню:
– Идём!
Мне ничего не оставалось, как взять второй и последовать за ней.
Когда вошла, мама уже вскрыла упаковку. Я открыла второй пакет. В нём лежали редкие для обычных продуктовых наборов белковые деликатесы: птица в желе, сушёное мясо, яичный порошок, протеиновые батончики.
– Не понимаю, – выставляя на стол банки, коробки и вакуумные контейнеры, недоумевала я. – Такое чувство, что тут минимум два, а то и три набора, причём праздничных. Неужели ваше руководство оценило, какую важную работу делают врачи в это непростое время?
– Если бы! – мама отставила в сторону четыре банки с овощами, положила поверх пять коробок с крупами и достала из ящика амбарную книгу. – Думаю, эти щедроты только на первый взгляд выглядят как благодарность врачам. Скорее, это связано с закрытием острова.
– О чём ты говоришь? В новостях ничего не сообщали, – нерадостные вести меня испугали, в голову тут же полезли мысли одна страшнее другой.
– Военные перекрыли мост. Поставили технику, автоматчиков. Теперь никто не сможет ни уехать с острова, ни попасть на него из города…
Мама запнулась на полуслове. Она словно обдумывала, говорить, что было дальше или нет. А потом посмотрела на меня, отвернулась и заговорила очень тихо:
– Один из врачей сегодня не вышел на смену. Мы ждали… А потом его имя прозвучало в списках погибших. Ходят слухи, что он пытался прорваться в город. У него там семья. А его застрелили.
– Это ужасно! – выдавила из себя я и почувствовала, как меня начало трясти.
В голове никак не укладывалось столь зверское отношение.
– Да. Ужасно. И я надеюсь, очень надеюсь, что это все плохие новости на сегодня, – мама улыбнулась, но получилось неестественно.
Мне показалось, глубоко внутри она ждала, что я могу что-то такое ей сказать. Мне не хотелось её огорчать, но я должна была…
– Нет, мама. Это не всё плохие новости.
Я украдкой взглянула на неё – она выглядела растерянной.
– Рита, не пугай меня…
Мысли крутились в голове. Чувствуя, что молчать нельзя, я набрала побольше воздуха в грудь и выдохнула:
– Вчера вечером папа уехал на комбинат. Сказал, будет на сутки приезжать домой раз в две недели. Начальство распорядилось, чтобы он находился на рабочем месте неотлучно.
Мама села у стола:
– Что же… Я ждала чего-то подобного.
– Ждала? Но почему? – не такой реакции я ожидала.
– На прошлом дежурстве госпиталь начали готовить к приёму большого количества пациентов.
– Тебя, похоже, это не пугает?
– Не особо. Настораживает, заставляет собраться, но уже не страшно. За годы работы я ко многому привыкла. Даже в период первой волны отравлений воздухом и домашней пищей, большое количество смертей не шокировало. А вот ты всегда была эмоциональная и впечатлительная. Мы с папой очень боялись тебя потерять.
– Потерять? Когда? Ты мне об этом не рассказывала.
Родители меня любили, оберегали от напастей и тяжёлых новостей. Это мне было известно. Но то, что они меня могли потерять, слышала впервые. Я не помнила, чтобы моей жизни угрожала реальная опасность.
– Да что рассказывать… – мама, словно не желая смотреть мне в лицо, поднялась, отвернулась к шкафу и зазвенела чашками, заваривая чай. – Ты родилась слабенькой. Чуть не умерла в первые сутки. Но каким-то чудом тебя спасли. Мы ещё долго опасались за твою жизнь.
– Я помню, бабушка в детстве называл меня фарфоровой куклой.
– Так и было. Твоё здоровье оказалось столь хрупким, что один неверный шаг и… Потом ты окрепла и мы смогли вздохнуть с облегчением. Ведь всё хорошо, что хорошо заканчивается. Правда?
Мама повернулась, поставила передо мной чашку с чаем и, улыбнувшись, подмигнула. Напускная весёлость меня не успокоила. Напротив, заставила сомневаться в её искренности. Нет, не в мамином страхе потерять единственное дитя. В попытках убедить, что волноваться не о чем.