Девочка и призрак

– Послушай. Сурайя. СЛУШАЙ. Почему ты никогда не играешь с другими детьми?

– Что? – Она посмотрела на Розика чуть нахмурившись. – О чём это ты?

– Ну… – Дух почесал за усиком длинной ногой. – Сколько я рядом – ни разу не видел, чтобы ты играла с другими детьми. Мы всегда вдвоём.

Сурайя ему улыбнулась:

– Мне никто, кроме тебя, не нужен, Розик. – Это было не совсем так. Однако ложь того стоила: дух поднял голову чуть выше, польщённый и гордый. – К тому же, – продолжила Сурайя, поворачиваясь к блокноту, – другим детям я не очень-то нравлюсь. Они думают, что мне всё сходит с рук, раз моя мама учит дисциплине. И что меня она точно не станет наказывать, и всё в таком духе. А ещё боятся, что я наябедничаю и у них будут неприятности. А я думаю, они просто считают меня чудно́й, а мои рисунки – странными. – У Сурайи ухнуло в животе, когда она представила, как её работы выставляют на всеобщее обозрение, и она прижала альбом к груди.

– Твои рисунки не странные. Они потрясающие.

Сурайя шмыгнула носом:

– Ерунда. Да и вообще – кому нужны эти друзья! – И в этот момент она говорила с полной уверенностью.

Розик промолчал, но Сурайя знала: он продолжает думать об этом. Дух имел обыкновение играть усиками, когда погружался в размышления. Сродни тому, как она переживала свои чувства на бумаге. Сейчас, например, утолщённые линии и то, как Сурайя прижимала ручку к листу, указывали: отношение сверстников задевает её сильнее, чем она готова признать. Творчество Сурайи было правдивым даже в те моменты, когда сама она пыталась юлить. Вздыхая, она продолжила рисовать. Язык чуть высунулся: девочка сосредоточилась на завитках и волнах струящихся русалочьих волос. Краешком глаза она видела, что Розик снова запрыгнул на подоконник и глядит в окно на компанию друзей. Присмотревшись к нему повнимательней, можно было заметить, как усики слегка дёрнулись вперёд. Всего единожды. Вот только Сурайя не обратила внимания.

Вдруг смех на улице сменился испуганными криками. Сурайя выронила ручку, резво спрыгнула с кровати и подбежала к окну узнать, что происходит. В воздухе роилось столько комаров, что они закрыли собой солнце и их тени погрузили поля во тьму. Жужжание было таким громким, что напоминало шум комбайнов на рисовой плантации. Полчище перемещалось быстро и уверенно, надвигаясь на ошеломлённых детей, пока наконец их не окружило. На мгновение мир замер. Словно все и всё вокруг задержали дыхание в ожидании того, что последует дальше. А затем комары ринулись на несчастных. Начался пир: насекомые, впившись в обнажённые участки плоти, наслаждались кровью. Руки, ноги, лица, шеи, уши – всё, что не было прикрыто одеждой, стало их законной добычей. Дети всё кричали и кричали, а Розик смеялся.

На лице Сурайи застыла маска ужаса.

– Розик. – Дух повернулся, и в его глазах она увидела тёмный злорадный восторг, от которого кровь стыла в жилах. – Розик, прекрати, – голос девочки дрогнул от страха. И именно оторопь рассеяла злорадство в его глазах. Он махнул усиками – и комары улетели прочь так же внезапно, как появились, оставив потрясённых всхлипывающих детей покрываться ярко-красными шишками и волдырями. Бедняжки врассыпную бросились домой, зовя матерей и расчёсывая укусы, которые уже начали невыносимо зудеть.

– Это… сделал ты?! – прошептала Сурайя. Сердце колотилось так сильно, что сотрясалось всё тело. Розик медленно кивнул, избегая её взгляда. – Что ты такое?!

– Твой друг, – произнёс Розик мягко. – Я твой друг.

Это правда? Розик её друг? Если да, почему она никогда раньше не видела эту его сторону? Эту тьму, эту жестокость? Он скрывал её от Сурайи? Или (шёпот вины скрутил живот) тьма была здесь всё время, а Сурайя просто предпочитала её не замечать? Она прижала ладонь к виску, словно могла таким образом успокоить скачущие мысли.

– И зачем ты напал на них? – спросила она наконец.

– Ты моя хозяйка, – ответил Розик твёрдо. – И я поклялся тебя защищать. А они тебя обижали. Я проучу любого, кто делает тебе больно. Скажи лишь слово.

Всего на мгновение Сурайя позволила себе представить сладость мести. То, как отплатит каждому ребёнку, который когда-либо её не замечал, дразнил, не брал в расчёт. Как обидчики почувствуют то же, что пережила она.

А затем вспомнила морщинки в уголках глаз Кираны, когда та улыбалась. И какой была на ощупь рука Фэриса, когда он робко коснулся её ладони. У Сурайи пересохло во рту. Она выпрямилась во весь рост и сделала глубокий вдох, успокаиваясь.

– Никогда. НИКОГДА БОЛЬШЕ. Этого не делай. – Руки по бокам сжались в кулачки. Глаза наполнились слезами, но ярость в голосе была огромной и устрашающей. Дух впервые сжался перед ней, словно пытаясь спрятаться. – Слышишь меня, Розик? Никогда в жизни. Не хочу, чтобы ты обижал других, даже ради меня.

– А если ты будешь в опасности? – заспорил Розик. – Если спасти тебя можно будет, только навредив кому-то?

– Что ещё за опасность, в кото…

– Ну а если?

– Ладно! – Сурайя всплеснула руками. – Идёт. Если я в страшной опасности, если настал конец света, если тебе нужно спасать меня из лап смерти – можешь вредить. – Она не сдержала раздражённой усмешки. – Но только в этом случае. Слышишь? – Кузнечик кивнул. Он по-прежнему не отрывал глаз от пола, словно боялся, что гнев хозяйки может его испепелить. – Скажи вслух. Я хочу это услышать.

– Я больше никогда никому не наврежу, – произнёс Розик, – если тебе ничего не угрожает. И, – добавил он поспешно, – если ты сама меня не попросишь.

Она вскинула подбородок и пристально посмотрела на него:

– Я ни за что о таком не попрошу. Никогда!

В ту ночь Розик и Сурайя впервые спали бок о бок, а не свернувшись клубком. Они лежали всего в нескольких сантиметрах друг от друга – однако расстояние было достаточным, чтобы по ощущениям между ними простёрлась целая пропасть.

Глава пятая. Дух

– НЕ ПОНИМАЮ. РАЗВЕ это проблема?

Они растянулись рядом на гладких плитках кухонного пола. И в голову не придёт улечься там, пока не поймёшь, что это самое прохладное место в доме, который раскаляется и мерцает в полуденном зное.

– Ещё какая, – произнесла Сурайя тихо. – Я туда не хочу.

– Но это хорошая возможность для тебя, понимаешь? Школа побольше. Учителя получше. – Розик перевернулся, прижавшись к холодной плитке спиной, и довольно вздохнул. – Разве ты не этого хочешь?

– Я счастлива здесь. – Тёмные волосы Сурайи рассыпались по полу вокруг неё, словно нимб. На лице со вчерашнего дня застыла гримаса, которая появилась, когда мама сказала:

«Поскольку ты справилась с экзаменами на ура, думаю, тебе стоит перейти в городскую школу. – Она расправила ладонями складки поношенного баджу курунг, стараясь не смотреть дочери в глаза, округлившиеся от изумления, сменившегося нарастающим ужасом. – Деревенская школа слишком проста для тебя. Уж я-то знаю, ведь я там преподаю. Преодоление трудностей – лучший способ расти и развиваться». Сурайя долгое время молчала, сосредоточенно ковыряясь в тарелке рыбного карри с рисом. Когда она всё же заговорила, голос был тихим: «Когда?» – «В первый день занятий, вместе со всеми. Через две недели». Мама встала и принялась перекладывать остатки карри в герметичный пластиковый контейнер и протирать столешницы влажной тряпкой. «А как я туда доберусь?» – «Сядешь утром на школьный автобус. В паре шагов остановка, через которую он проезжает». – «Сама?!» Розик услышал, как голос девочки неуверенно дрогнул, и понял: мама тоже это заметила. Она раздражённо щёлкнула языком, массируя затёкшую шею: «Всего сорок минут езды. Пустяки. Тебе ведь уже двенадцать. В этом году исполнится тринадцать. Ты почти взрослая, достаточно большая, чтобы позаботиться о себе».

На этом разговор был закончен, и с тех пор Сурайя всё время хмурилась.

– Всего сорок минут, – мрачно пробормотала Сурайя, распластавшись теперь на кухонном полу. – Считай, в нескольких световых годах отсюда. Там я буду ещё большим изгоем, чем здесь.