Жена из прошлого

— Нет, она не ревнует и не обижается. Она любит вас, Ярн, и отпускает. Вы тоже должны её отпустить. Ради себя и своей будущей семьи.

Он так и продолжил бледнеть, и при этом мял дрожащими пальцами кепи. Мял и смотрел на меня. Теперь уже без недоверия, а скорее как на только что открытое чудо света.

— А вам, мистис Сиверт, сын передаёт привет. — Я перевела взгляд на крупную женщину в третьем ряду, у которой, в отличие от мелового парня, на щеках вспыхнул свекольный румянец. — Он просит больше его не оплакивать. Нося под сердцем его заговорённый портрет, вы заставляете его возвращаться. Сюда, в мир живых. А это… неправильно. Он хочет уйти навсегда. Просит отпустить.

Женщина прижала к лицу руки, и я в который раз подумала, что о таком стоит говорить с глазу на глаз, за закрытыми дверями, а не со сцены театра. Но тень настаивала, ужом овиваясь вокруг меня и упрямо шепча на ухо. Просила, требовала, умоляла…

Заметила, как задрожали плечи женщины, зашедшейся в беззвучном плаче, но сказать что-нибудь в утешение не успела — выкрикнул с балкона элегантно одетый мужчина, перетягивая на себя моё внимание, прося поговорить с его матерью. И с последних рядов зазвучал молящий голос. А потом ещё и ещё…

Спустя четверть часа я уже едва держалась на ногах. Теней было слишком много, и больше всего мне хотелось их от себя отогнать. Но их притягивали сюда родные: своими мыслями, своими вопросами, своими эмоциями.

Покачнулась, прижала к вискам пальцы, на миг зажмуриваясь. А открыв глаза, бросила взгляд за кулисы. Кастен покачал головой, безмолвно требуя, чтобы продолжала. «Рано заканчивать», — говорил его взгляд. Очень рано!

И я продолжала.

Спустя ещё несколько минут охрип голос, свет на сцене словно приглушили, и лица в зале будто размыло, как размывает волна песчаные замки, стирая формы и очертания. Я уже не понимала, кому отвечаю. Просто воспроизводила то, что говорили мне тени, чувствуя себя микрофоном на ножке, в который они кричали. Ну то есть шептали, но голова раскалывалась, как от пронзительного крика.

«Хватит! — хотелось и самой выкрикнуть. — Прекратите!»

Хотелось потребовать, чтобы отстали. И живые, и мёртвые. И тех, и других было слишком много, а у меня сил почти не осталось.

Но один голос, громкий, резкий, коловший холодом, я всё же услышала. Поняла каждое слово, ощутив при этом дрожь, волной пробежавшую по коже.

— Я хочу знать, жива ли моя жена.

Вскинула голову, скользнула взглядом по ближайшей к сцене ложе, и почувствовала, как неприятно закололо, а потом и запекло левое предплечье.

«Законник!» — ужаснулась, заметив хорошо знакомую нашивку на груди поднявшегося с кресла мужчины. Вот только на нём не было форменного синего мундира, и я понятия не имела, кто он.

Жены его со мной точно не было, вернее, её тени.

«Может, и жива», — собиралась уже ответить, но, снова ощутив жжение, опустила взгляд. Приподняв кружевную манжету, увидела, как по запястью вверх до сгиба локтя пробегает перламутровая… чешуя. Увидела и замерла.

Что это? Видение? Мираж?

Господи, кажется, я схожу с ума!

* * *

Эндер Делагарди

Сегодня я понял две вещи: у слов «Бримн» и «дыра» — одинаковое значение, а у меня, оказывается, аллергия на скопления людей и провинциальные выступления. Театры я никогда не жаловал, но стойко сносил и балет, и даже оперу. В столице или где-нибудь на курорте.

А вот театр Бримна мог понравиться разве что пьяному или слепому.

Слепым я не был, а напиваться перед выходом в бримнский высший свет счёл дурным тоном. Правда, теперь жалел о том, что не заглянул в кабак на другом конце площади перед посещением клоповника. Увы, любовь к честности не позволила мне подобрать для этого места более лестное сравнение.

Кресло подо мной угрожающе скрипело, намекая, что одно резкое движение, и любоваться шарлатанкой я буду, сидя на его обломках. Балюстрада, ограждавшая ложу, таращилась на меня трещинами и сколами, а от коврового настила несло пылью и чем-то ещё… не то кислым, не то горьким. В общем, вонью.

Склонившись к своему провожатому, я тихо поинтересовался:

— Напомните, Герц, зачем мы здесь?

Начальник бримнского следственного управления подбоченился и, блестя лоснящимися щеками, ответил:

— Так зрящая ведь! Если, конечно, афиши не наврали… — добавил уже не так уверенно, после чего, вскинув указательный палец, такой же упитанный, как и всё в разлюбезном начальнике, воинственно добавил: — А если наврали, арестую за мошенничество! Помяните моё слово, эйрэ. Обязательно арестую!

— Вам следовало её проверить до начала этой комедии, — заметил я.

Герц поджал губы, невнятно пробормотал:

— Дак я ведь утром встречал вас, эйрэ, а потом эта ваша охота на искажённого…

— Участия в которой вы не принимали, — отметил я и это.

— Но ждал вас и своих ребят в управлении, — не растерялся хранитель провинциального порядка. — Волновался. Не до девчонки мне сегодня было. Но если окажется, что не зрящая… — он снова понизил голос до невнятного бормотания. — Редкий дар… Обычно такие убивают.

И это была правда. Для простых людей любой из даров может оказаться губительным и, чем сильнее магия, тем больше риск, что она искалечит тело или разум. Бывало, страдало и то, и другое, как в случае с сегодняшним искажённым.

Перестав ворчать, Герц устроил ладони на животе, очень похожем на черепаший панцирь, и уставился на грязный занавес, который наверняка не чистили со дня возведения театра.

— У вас же жена четыре года назад пропала. Может, госпожа зрящая подскажет, где она. Жива ли…

Слова законника полоснули по сердцу, сознанию, памяти. Внешне я остался невозмутимым, лишь сильнее сжал подлокотники кресла, и то, клятое, снова предупреждающе заскрипело.

— К кому, к кому, а к мошенникам за помощью я ещё не обращался, — усмехнулся тихо и бросил взгляд на показавшегося на сцене мужчину, пообещавшего нам, зрителям, чудо дивное в лице своей невесты.

Почти семейное дело… Интересно, они где-нибудь ещё выступали? Вряд ли, иначе бы уже арестовали. В то, что какая-то девица из Пограничья обладает столь редкой силой, я не верил.

— Давайте же поприветствуем госпожу зрящую! — громко проговорил парень и жестом пригласил свою невесту выйти на сцену. — Вейя, дорогая…

Вейя… Невольно я подался вперёд, вглядываясь в тонкую плывущую по сцене фигуру. Будь на девушке светлая одежда, и она сама легко сошла бы за привидение, которых якобы видела, слышала, ощущала. Она шла неуверенно, словно боялась. Наверняка разоблачения! Прикрыв глаза, я быстро проверил «зрящую», но не обнаружил на её контурах ни изломов, ни шрамов.

— Что скажете, эйрэ? — подался ко мне Герц. — Если в ней и правда эта сила, то, может, она тоже… того?

Он уставился на меня своими тёмными, блестящими, как у преданной собаки, глазами, словно ожидая, что я сейчас и с ней расправлюсь. Но искажений я не видел, а значит, она просто… обычная.

Обычная охотница за деньгами, которая непонятно чего добивается.

— Она не искажённая, — бросил я Герцу и продолжил всматриваться в девицу на сцене.

Подойдя к самому краю, она неуверенно оглядела зал, нервно сжала пальцами юбку. «Зрящая» выглядела так, словно хотела отсюда сбежать. Я вот тоже хотел… Но вместо этого сидел и смотрел. Почему-то отвести от неё взгляд не получалось. Невольно я скользил взглядом по узкой талии в тугом корсаже, по юбке из тяжёлого бархата и снова возвращался к лицу под маской. Обводил взглядом покатые плечи, тонкую шею, острые ключицы, над которыми темнела бархатка с жемчужной камеей. Вглядывался в черты лица, но их надёжно скрывала клятая вуаль. Это злило. Не знаю почему, но мне хотелось подняться на сцену, сорвать с неё маску, увидеть лицо.

— Задавайте любые вопросы! — щедро предложил её подельник, и зрители зашумели.

Девчонка испуганно отшатнулась от края сцены, но тут же застыла, смиряясь с неизбежным. Прозвучал голос первого жаждущего прикоснуться к миру духов, а после зал объяла тишина. Девушка вскинула взгляд. Волнистые пряди, обрамлявшие лицо, шевельнулись в такт её движению, и я нахмурился.