Башня

Так или иначе, но сейчас взгляд ее был строг, губы поджаты. Да и как иначе она должна была реагировать? Вместо стройных ученических рядов в классе наблюдалась мешанина тел, вместо благостной тишины – откровенный галдеж. Кто-то из самостийных художников и вовсе разлегся на полу, многие сидели на детских партах, и все это анархическое безумие тонуло в несанкционированном хохоте.

– Атас! – брякнул Димон.

Шум тут же пошел на спад.

– Я вижу, тут у вас… – начала было Эллочка.

Но чудный наш Эсэм находчиво вскинул ладонь:

– Минутку, Элла Витальевна!

– Что вы себе…

– Внимание! – властно обратился к классу Эсэм. Когда он хотел, голос его приобретал рокочущую мощь. – Всем и каждому рисую задачу и жду пояснений! Самых трепетных и талантливых!

Конечно, мы развернулись, подняли головы и вытаращили глаза. Если Эсэм к чему-то призывал, это было неспроста.

– Элла Витальевна, могу я попросить вас взглянуть на эту вазу с цветами? А еще лучше – приблизиться к ней и осторожно коснуться кончиками пальцев. Совсем чуть-чуть!

Ёшкин кот! Как же он это произнес! И не произнес даже, а пропел! Уже и не рокот звучал в его голосе, а некое весеннее журчание.

– Да, но зачем? – растерялась завуч.

– Честное слово, вы сами все поймете. Для нас это крайне важно!

Точно под гипнозом Элла Витальевна подошла к стоящей на учительском столе вазе с цветами, опасливо погладила ее рукой. Эсэм с замиранием следил за ее движениями.

– Ивашев, Перелегин! Впрочем, вопрос адресован всему классу: дайте художественную оценку тому, что вы сейчас увидели.

– Грация – дочь Юпитера! – воскликнул начитанный Славка.

– Очарованная странница! – поддакнул Перелегин.

– Так… Кто-нибудь еще? – Эсэм обвел класс сияющим взором.

И мы не заставили себя ждать.

– Модель на подиуме! – объявила Ульяна.

– Ангел в полете, – бархатным голоском проворковала Лариска.

– Диво дивное!

– Сестра милосердия!

– Юная парижанка! – брякнул расхрабрившийся Олежа.

– Замечательно! – Эсэм даже похлопал в ладоши, мимолетно потрепал по голове Вовку Зорина, молчавшего как рыба. – Мне, честно говоря, понравилось больше всего определение маэстро Ивашева. Ой, не зря представители неоплатонической эстетики определяли грацию как сокровенный вид красоты, который нельзя измерить с помощью пропорций и определить рациональным путем. Именно это я и имел в виду, рассказывая вам о сиянии глаз. Именно это нам продемонстрировала сейчас Элла Витальевна. Полагаю, с нашим заданием она справилась блестяще. Кто и какую оценку ей поставит?

– Твердое «пять».

– Чего «пять», можно и шесть баллов! Потому что экспромтом и неожиданно, – бухнул Максим.

– Серьезный аргумент, – кивнул Эсэм. – Принимается.

– А по десятибалльной шкале можно и все двенадцать дать. Потому что на публике. Я бы точно так не смогла!

Это, конечно, опять Лариска подмаслила. Эсэм не зря первыми вызвал Максима Перелегина и Славку Ивашева – двух самых говорливых и сметливых из нашего класса. Еще и Лариску к этим двоим можно было приплюсовать. Вот я бы не сообразил так сразу. Хоть и стоял совсем рядом.

– Огромное спасибо, Элла Витальевна, за этот маленький эксперимент! – Шагнув к завучу, Эсэм церемонно склонил голову.

– Ох, Сергей Александрович, какой же вы льстец!

– Ни боже мой! – с чувством произнес Эсэм. – Поверьте, я не мог упустить столь редкий случай. Прошу заходить к нам почаще! Правда, ребятки?

– Да-а!!! – в тридцать глоток пропело и проревело наше стадо.

Завуч потрясенно взглянула на класс, затем на нашего учителя, и трудно было сказать, чего ей больше всего хочется – то ли расцеловать Эсэма, то ли швырнуть в него цветочной вазой. Хотя, возможно, ей хотелось того и другого сразу.

Когда завуч вышла, Эсэм вновь выразительно приложил палец к губам. По счастью, ума не рассмеяться у нас хватило.

– А теперь, дорогие мои комбатанты, продолжим урок, – объявил наш любимый учитель. – К эмоциональным чертам предлагаю добавить и грацию.

Никто, разумеется, не возражал.

А потом были другие учителя и другие уроки, только все они смазались в одно туманное марево. После изо и эсэмовского обществознания воспринимать что-либо всерьез было уже невозможно. Славка так и высказался однажды, посулив, что много лет спустя после школы мы, наверное, никого и не вспомним, кроме нашего Эсэма. Уроки рисования, его шуточки и афоризмы, экскурсы в античную историю, разговоры об эпохе Ренессанса – только это в нас и останется…

– А проволоки у тебя случайно нет? – спросил я у Славки, когда мы выходили уже из школы.

– Медная, алюминиевая?

– Стальная – и не меньше пяти миллиметров в диаметре.

– Ого! Откуда я тебе такую возьму? – Славка прозорливо прищурился. – А тебе для чего? Для Башни?

Я тут же расстроился. И про грацию этот умник быстрее всех сообразил, и про Башню догадался. Но не рассказывать же ему про туман, про загадочную встречу на Пятачке. Поэтому я сказал совершенно другое:

– Это для качелей. Алиса просилась покачаться, а там поручни не слишком надежные.

– Хочешь примотать ее к сиденью проволокой?

– Пошел ты…

– Ладно, ладно – шучу!

– Ты шутишь, а мне Юлия Сергеевна опять распекон устроила.

– Это ты про ее учительницу?

– Ну да. Она их возит по различным мероприятиям и по юнкоровским делам самая главная. Телефон откуда-то узнала, самолично звонила, ругала за качели.

– Погоди, она-то как про них узнала? Настучал кто-то?

– Так Алиска сама и рассказала.

– Ни фига себе! C’est fantastique!

– Такие уж у них отношения. Алиса ее обожает, доверяет во всем, ну а та, само собой, держит охламонов вроде меня под прицелом. Короче, проволока нужна – и покрепче.

– Ну… Это надо у трудовика спросить.

– У Дормидонтыча?

– Ага, только ты к нему не суйся. – Славка глубокомысленно изогнул правую бровь, надломил левую. Здорово у него это получалось. Я как-то тужился перед зеркалом – ничего не вышло. – Он тебя в три счета заболтает, а там и поругаетесь.

Я погрустнел. Славка был прав. Дормидонтыча, нашего трудовика, переболтать было невозможно. Он поучал и наставлял, любил тыкать пальцем в грудь, заглядывать в лицо. На уроках его мы без конца писали диктанты и сочинения – Дормидонтыч явно что-то напутал в своем образовании. Во всяком случае, за те годы, что мы учились у него, напильники с молотками мы держали в руках раза три или четыре…

– В общем, попробую. – Славка перестал играть бровями и заговорщицки мне подмигнул. – На практике испытаю систему Эсэма. Видел, что он с Эллочкой-то сотворил! Считай, праздник ей на весь день устроил. – Славка помолчал. – Да и нам тоже.

Я подумал, что мой друг, наверное, гений или мудрец, и чуточку разозлился. А потом успокоился и даже порадовался. Сначала за Славку, потом за себя. Поскольку вовремя сообразил, что умение радоваться за других – это тоже дар. Как у Алиски или того же Эсэма.

Глава пятая

Вермишель Ариадны

(За 163 дня до катастрофы…)

Пора было собираться, но я все тянул и тянул. Лежал себе на койке и мысленно рисовал на потолке Алису. Так у меня теперь постоянно получалось: если не думал о Башне, тут же всплывала Алиса – с развевающимися волосами, с рукой, тянущейся в неведомое, с этой ее невыносимо-каштановой мукой в глазах. А потом вновь проявлялась Башня – и странным образом сливалась с Алисой. Иногда я даже переставал понимать, о чем и о ком я думаю. Даже приходило на ум совсем чудно́е: вместо сравнений Алисиных талантов со Славкиными, я начинал вдруг сравнивать мою подругу с Башней! И когда мысленно говорил «она», то относил это сразу к человеку и строению. Даже незаконченность Башни некоторым образом увязывалась с незрячестью моей подруги. Наверное, нельзя было так думать, но я никак не мог отделаться от подобных мыслей. Судьбы – они ведь не просто пересекаются, они могут и тесно переплетаться. Пройдет, скажем, пять или десять лет, Башню наконец-то достроят, и у Алисы со зрением все тоже наладится. Медицина-то не стоит на месте! А может случиться и обратное: слухи-то всякие ходят. Руферы уже не раз поминали про дрожь Башни, про грядущий демонтаж. Вроде как нашлись богатенькие «буратины» – зашли с шоколадкой в администрацию, выкупили Башню со всеми ее железобетонными потрохами. Выкупили не для того, чтобы достроить, – сдалась она им! Выкупили, чтобы развалить на кусочки и освободить место под очередное увеселительное заведение.