Страница 3 из 6
Выше форта мы пересекли вброд мелкую речку и повернувшись, чтобы помахать на прощание, вошли в длинный овраг, который шел до самой равнины. Над нами с хриплым карканьем летела ворона, и мы приветствовали ее радостными криками. Это была самая мудрая птица, и черноногие говорили, что ее присутствие всегда было хорошим знаком для воина и охотника.
ГЛАВА II
Прекрасный южный ветер освежал наши лица, когда мы выехали из душного оврага на край большой равнины. Мы были рады видеть стада антилоп и бизонов, мирно пасущихся на равнине, потому что знали, что, пока эти животные мирно пасутся, никаких врагов поблизости нет.
Мы продолжали путь на юго-восток и перед закатом добрались до края долины – каньона, прорытого рекой Стрелы. Его склоны были такими крутыми, а камни по его склонам такими острыми, что по всей его длине было всего несколько мест, где его можно было пересечь. Утесы были любимым местом для толсторогов, и, спускаясь в каньон, мы видели несколько их групп. Один из них – большой самец – спрыгнул с утеса слева от нас, вернулся, чтобы еще раз на нас посмотреть; пуля из моего ружья настигла его, и он покатился вниз. Скоро мы освежевали его и, отрезав большую часть жирных ребер и седла, продолжили путь вниз к реке. Там мы развели костер из хлопковых деревьев и приготовили все мясо; плотно поев и упаковав остальное на будущее, мы поднялись в долину по южному склону и разбили лагерь в начале длинного оврага.
Хотя черноногие считали южной границей своих земель Йеллоустоун, или, как они ее называли, Лосиную реку, они там не появлялись так часто, как на равнинах и в горах к северу от Миссури; и когда они были далеко от этих своих охотничьих угодий, Вороны разбивали там лагерь и охотились.
Мы знали, что военный отряд Ворон, сиу или шайеннов мог появиться в любой момент, и поэтому оставались в лагере до следующего вечера. Когда мы наконец возобновили наш путь, полная луна заливала окрестности серебристым светом. Мы двигались пять или шесть часов, и, когда наступил день, встали лагерем на плато у хребта, отделявшем реку Джудит от ручья Теплых Источников. Лошадей мы спрятали в осиновой роще, где было много травы и дикого гороха, а потом перекусили запасенным мясом. Я дежурил первым и, принеся несколько покрытых листьями веток для маскировки, растянулся на камнях в тени небольших валунов. Было интересно смотреть на стада бизонов и антилоп, идущих длинными колоннами на утренний водопой; почти до самого берега они шли не торопясь, но потом рывком бросались к воде, чтобы утолить жажду.
Наши лошади паслись позади меня, на расстоянии не более ста ярдов, на хребте; на краю рощи деревья росли очень густо, и я их не видел, но утренний воздух был тих, и я явно слышал звуки, которые они издавали.
Справа от меня хребет возвышался на двадцать-тридцать футов, а затем так круто обрывался к ручью Теплых Источников, что я не мог видеть его склона. Несколько раз я подумывал о том, чтобы подползти к краю и посмотреть вниз, но все было таким тихим и мирным, что я все время откладывал это решение. Через некоторое время, однако, я почувствовал, что опасность где-то рядом.
Я уже собрался осмотреть невидимый склон, как услышал треск сухих сучьев и грохот камней; я заполз обратно в свое убежище и там замер. На мгновение или два все затихло, а потом неуклюжими скачками два больших оленя появились на краю плато; на мгновение они замерли, их уши дрожали, передние ноги беспокойно переступали; они оглянулись и затем бросились вниз по южному склону хребта.
Теперь снова послышался треск веток и стук камней, как будто там медленно шло несколько крупных животных. Затем звук шагов стих и чуть позже на хребте появился индеец – он медленно шел вдоль хребта и взглядом тщательно изучал долину реки Джудит. Он был очень высок, хорошо сложен, и был одет в изящную одежду из оленьей кожи и плащ из шкуры бизона; две его длинные косы на шесть дюймов не доходили до земли. Я редко видел столь приятные лица, как у него – оно выражало силу и достоинство и одновременно, как я был убежден, доброжелательность и щедрость души. Этот человек был в тридцати футах от меня; как только он повернулся и посмотрел на мои следы, я схватил свое заряженное ружье; мне показалось, что его острый взгляд непременно заметит меня под моим укрытием из веток. Если бы он поднял свой лук, чтобы выстрелить, мне не оставалось бы ничего другого, как выстрелить в него, но я знал, что внизу находится целый отряд его товарищей, ждущих результатов его исследования. Но он меня не увидел. Еще раз окинув взглядом долину, он стал спускаться по склону и снова показался в поле моего зрения, уже верхом на чалой лошади, направляющийся на юг в сопровождении тридцати двух человек – все они были на хороших лошадях. Они остановились на вершине хребта, приблизительно в ста пятидесяти ярдах от меня и стали что-то обсуждать. Я слышал несколько слов из их разговора и решил, что это шайенны. Они были так же красивы внешне и так же хорошо одеты, как и любые индейцы прерий, но вооружены были хуже – не более половины из них имели ружья. Я сильно испугался; каким бы хорошим не был их предводитель, я знал, что, если бы нас обнаружили, на милосердие нам рассчитывать не пришлось бы. Когда он сперва вышел на гребень, только восточный ветер не дал ему услышать звуки, которые издавали пасущиеся лошади. Если бы теперь ветер донес до их лошадей запах наших, они стали бы обмениваться приветственным ржанием, и нас бы сразу обнаружили. Каждую секунду я ждал, что какая-то из наших лошадей вдруг заржет. Я замер; холодный пот тек по моей спине.
Отряд совещался в течение времени, показавшимся мне бесконечным. Наконец один из воинов спешился, и остальные начали спускаться с хребта, ведя лошадей в поводу. Оставшийся взял ружье, снял с лошади одежду из кожи бизона, аккуратно сложил и уселся на нее спиной ко мне. Я следил за ним и его товарищами. Судя по всему, они хотели спуститься к реке, чтобы остаться там на весь день и отдохнуть. В этом была другая опасность; они могли заметить наш свежий след и догадаться, что мы наверху, вернуться и найти нас. Пересекая долину, они были недалеко от нашего следа, но, к счастью, свернули раньше, и, наконец, спешились в нескольких сотнях ярдов от того места, где мы переходили реку вброд. Похоже, они шли всю ночь и сильно устали, и я решил, что вряд ли они станут бродить по окрестностям и обнаружат наши следы на берегу.
Теперь предметом моего беспокойства был часовой, сидевший передо мной. Мы с Хосе решили, что я разбужу его перед полуднем, чтобы он сменил меня. Если я его не разбужу, он в назначенное время проснется сам и выйдет, чтобы сменить меня; в результате прозвучат выстрелы, которые услышит отряд внизу. Что же мне было делать?
Я оглянулся: между мной и рощей, где паслись наши лошади и спали мои товарищи, было пятьдесят ярдов совершенно открытого пространства! Часовой шайеннов все время поворачивался и, разумеется, заметил бы меня прежде, чем я смог бы пересечь это пространство и добежать до ближайших зарослей. Точно так же он заметил бы меня, если бы я пополз к какому-нибудь склону. Казалось, выход был один – выстрелить часовому в спину, а затем попытаться убежать от отряда, который, скорее всего, не догнал бы нас. Но от этой мысли меня бросило в дрожь: это было бы просто убийство, и я этого сделать не смог бы. Я не смог заставить себя поднять ружье и спустить курок – три раза попытался, но так и не смог. Нервы подвели.
Тогда мне пришла в голову мысль, что его, как и меня, должны будут сменить до полудня: все военные отряды делили день на части по три часа. Было вполне вероятно, что он спустится к реке и разбудит того, кто должен будет его сменить, ион мог бы уйти прежде, чем Хосе проснется и выйдет из рощи. Кроме того, осторожность Хосе была хорошо известна: перед тем, как выйти из рощи, он бы внимательно осмотрел окрестности и, увидев сидящего мужчину, не запаникует. Эта мысль меня обнадежила. Я поставил ружье на предохранитель, отодвинул его и снова лег, не двигаясь и не спуская глаз с сидящего передо мной человека.