Страница 9 из 28
– Вы дали мисс Смит все, чего ей недоставало, – говорил он. – Вы сделали ее грациозной и непринужденной. Она, конечно, и без того очень красива, однако, как мне кажется, качества, которыми смогли наделить ее вы, гораздо важнее данных ей от природы.
– Я рада, что вы считаете, будто я могла быть настолько полезна. Однако Харриет уже обладала всеми нужными качествами, требовалось всего лишь их заметить и дать несколько небольших подсказок. От природы она мила и безыскусственна. Моя заслуга невелика.
– Как жаль, что спорить с дамой непозволительно… – изящно отметил мистер Элтон.
– Я лишь, возможно, придала ей немного твердости характера да приучила задумываться над тонкостями, на которые она прежде не обращала внимания.
– Именно так, это меня и поражает. Как вы смогли прибавить ей столько твердости! Видна рука мастера!
– Для меня это было одно удовольствие. Никогда я не встречала еще нрава столь добродушного.
– В этом нет сомнений, – промолвил мистер Элтон с легким вздохом, присущим исключительно человеку влюбленному.
Порадовалась Эмма и на другой день, когда он горячо поддержал ее в желании написать портрет Харриет.
– Харриет, вас когда-нибудь рисовали? – спросила она. – Вы позировали для портрета?
Харриет как раз выходила из комнаты и, остановившись в дверях, ответила с очаровательной наивностью:
– Ах, что вы! Нет-нет.
Как только она вышла, Эмма воскликнула:
– Ах, вот бы заполучить ее портрет! Все бы отдала ради такого сокровища. Я, пожалуй, и сама не прочь попытаться запечатлеть ее красоту. Вы, верно, того не знаете, но года два или три назад я увлекалась портретами и даже написала некоторых друзей. Все говорили, что в целом мне удавалось достичь некоторого сходства. Однако со временем я охладела к этому занятию. Но если Харриет согласится мне позировать, то я даже отважилась бы попытать свои силы. Как чудесно было бы иметь ее портрет!
– Мисс Вудхаус, я полностью с вами согласен! – воскликнул мистер Элтон. – Умоляю вас, напишите же ее портрет! Воспользуйтесь своим чудесным даром во благо подруги. Разумеется, я видел ваши рисунки, как вы могли подумать иначе? Разве не украшают стены этой комнаты ваши пейзажи и натюрморты? Разве не висят в гостиной миссис Уэстон в Рэндаллсе ваши несравненные наброски фигур?
«Так и есть, – подумала Эмма, – но речь-то ведь о портретах. Ничего вы в рисовании не смыслите. Нечего притворяться, будто вам так нравятся мои рисунки. Лучше приберегите восторги для прекрасного личика Харриет».
– Что ж, мистер Элтон, раз вы меня так поддерживаете, то я, пожалуй, и впрямь осмелюсь попробовать. У Харриет очень тонкие черты, потому передать сходство будет сложнее, однако глаза ее и форма губ столь необычны, что их просто необходимо уловить.
– Именно так – глаза и форма губ. Я не сомневаюсь в вашем успехе. Умоляю вас, дерзните. В вашем исполнении ее портрет и впрямь станет, как вы выразились, сокровищем.
– Боюсь только, что Харриет не захочет мне позировать. Она не понимает, как красива. Заметили вы, как она мне ответила? Будто хотела сказать: «С чего бы вдруг кому-то писать мой портрет?»
– О да, конечно же, я заметил. Разве могло такое от меня ускользнуть? И все же я думаю, ее удастся убедить.
Вскоре Харриет вернулась, и ей тут же было предложено позировать. Устоять под напором и Эммы, и мистера Элтона она не могла, а потому быстро согласилась. Эмма пожелала приступить к работе немедленно и, чтобы они вместе могли решить, как лучше всего запечатлеть Харриет, сразу же достала папку со всякими своими портретными набросками, ни один из которых так и не был закончен. В ней было множество зарисовок: миниатюры, поясные портреты, портреты в полный рост, выполненные карандашом, пастелью и акварелью. Эмма всегда стремилась попробовать все и при этом добивалась значительно бо́льших успехов и в рисовании, и в музыке, чем могли бы добиться другие, приложив столь же мало усилий. Она играла и пела, рисовала практически в любой технике, но ей никогда не хватало упорства добиться той степени совершенства, которая устроила бы ее саму и которой она действительно могла бы достичь. Сама она не обманывалась и понимала, что и в рисовании, и в музыке она многого не достигла, однако не возражала, когда обманывались другие, и не испытывала угрызений совести за то, что ей приписывались некоторые достоинства, которыми она не обладала.
Наброски Эммы отличались живым стилем. Каждый из них был прекрасен, а в особенности – наименее проработанные. И все же будь ее рисунки куда хуже или же хоть в десять раз лучше, два ее собеседника восторгались и восхищались бы ими точно так же. Они были просто без ума. Сходство в портрете всегда поражает, а мисс Вудхаус превосходно могла его достигнуть.
– Мои работы не слишком разнообразны, – сказала Эмма. – Я училась лишь на своих близких. Вот мой папенька, и здесь тоже он… Правда, он так разволновался от необходимости позировать, что пришлось рисовать его украдкой, оттого вышло не слишком похоже. Вот миссис Уэстон, и здесь тоже, и здесь, и опять она. Милая моя миссис Уэстон! Всегда готова прийти на помощь. Она позировала мне всякий раз, когда бы я ни попросила. А вот моя сестра, вполне похожа ее изящная фигурка. Да и лицо неплохо получилось. Может, даже и лучше бы вышло, если б Изабелла позировала мне подольше. Но она так хотела, чтобы я нарисовала четырех ее деток, что едва могла усидеть на месте. А вот и они: трое старших – Генри, Джон и Белла, слева направо. Но один мог вполне бы сойти за другого. Изабелла так просила, чтобы я их нарисовала, что отказать я не смогла, однако заставить детей трех-четырех лет спокойно позировать невозможно. Так что и сходства особого добиться не получилось, разве что в общем. Легче было бы уловить более резкие черты лица, однако таких у маменькиных любимцев не встретишь. А вот и четвертый мой племянник, он тут совсем малыш. Это он заснул на диване. Видите, так удобно положил голову, что хохолочек на макушке у меня вышел совсем как настоящий! Да, малыш Джордж получился прекрасно. И угол дивана особенно хорош. А это вот последняя, – продолжала Эмма, показывая чудный маленький набросок джентльмена в полный рост. – Последняя и лучшая моя работа – муж Изабеллы, мистер Джон Найтли. Совсем немного оставалось закончить, но я тогда так расстроилась, что все убрала и поклялась никогда больше не писать портретов. Да и как я могла не расстроиться? После всех моих мучений я смогла добиться такого сходства, и миссис Уэстон тоже согласилась, что вышло очень похоже. Разве что красивее, чем в жизни, но это даже и не изъян. Так вот после всех моих трудов Изабелла всего лишь холодно заметила: «Да, немного похоже, но в жизни лучше». А сколько пришлось его уговаривать! Он согласился позировать в качестве большого одолжения. В общем, всего этого разом я вынести не могла, а потому портрет и не закончила. Представьте только, каждому гостю на Брансуик-сквер указывали бы на то, как картина плоха. И вот тогда, как я уже говорила, я и зареклась писать портреты. Но ради Харриет, а вернее, даже ради себя самой я нарушу свою клятву. Тем более ни жен, ни мужей среди нас пока что нет.
Мистер Элтон, казалось, пришел в особенный восторг от этой последней мысли и подхватил:
– Да, ни мужей, ни жен пока что, как верно вы подметили! Именно так. Именно так! Ни мужей, ни жен пока что.
Повторял он это с такой многозначительностью, что Эмма даже задумалась: а не стоит ли ей тут же оставить их наедине? Однако она настроена была рисовать, а потому решила, что его объяснения в любви подождут.
Вскоре она выбрала вид портрета и материал для работы: это будет, как и портрет мистера Джона Найтли, работа в полный рост и выполненная акварелью. И ежели Эмме получившийся портрет понравится, то он займет почетное место на стене над камином.
Начался сеанс позирования. Харриет, улыбаясь и заливаясь краской, боялась пошевельнуться или переменить выражение лица и являла собой прелестную картину юного смешения чувств. Однако пока мистер Элтон суетился у Эммы за спиной и следил за каждым ее штрихом, спокойно работать было невозможно. Разумеется, нужно было отдать ему и должное: расположился он так, чтобы хорошо видеть Харриет, однако Эмме такое внимание лишь мешало. И тут у нее возникла чудесная мысль.