Страница 11 из 13
Я подскакиваю к нему:
– Паша, тише. Я не заставляю тебя есть кашу. Не хочешь – не надо.
Его слезы тут же высыхают, на лице появляется деловитое выражение.
– Правда? Что же вы тогда приготовите?
– А чего бы тебе хотелось?
– Картошку фри! – сразу отвечает он. – И наггетсы.
– А я хочу суши, – вторит брату Маша. – Давайте закажем где-нибудь, а?
– Это идея! – соглашаюсь я. Но, когда хватаюсь за телефон, вспоминаю рассказ Сони о том, как Маше однажды стало плохо из-за какой-то рыбы. Ей даже скорую вызывали. У нее, кажется, случился отек Квинке.
Вот мне не хватало только Сониных детей угробить, ага.
– Маш, может, тебе тоже картошки? – робко предлагаю я.
Она дует губы.
– Нет. От картошки толстеют, а я не хочу превратиться в кабаниху.
– Тогда, может, пиццу?
– Фу! – орет Пашка. – Я на нее смотреть уже не могу.
– Я тоже! – подхватывает Маша. – И мама говорит, что там пальмовое масло.
Мое терпение лопается.
– Так, ребят, я не ресторан, – бурчу я. – Не согласны на пиццу, будем есть пельмени. Сейчас я быстро переговорю с гостем, а потом мы пойдем в магазин.
Дети кривятся, но я игнорирую их скорченные мордочки.
Когда я возвращаюсь на кухню, Кузнецов уже сидит за столом, помешивает чай ложкой.
– Василий, давайте к делу! – Я тоже присаживаюсь. – Расскажите, какой информацией о себе вы готовы делиться с потенциальными невестами.
Он делает глоток чая и тут же меняется в лице.
– Это что за гадость? – Василий показывает взглядом на кружку. – Пить невозможно.
Я развожу руками:
– Увы, я плохо готовлю. Извините, что не предупредила.
Он встает, выливает чай в раковину, а потом протягивает кружку мне:
– Попробуй еще раз. Будешь практиковаться до тех пор, пока я не получу что-то нормальное.
Под зорким наблюдением мне приходится сделать ему еще одну чашку чая. Потом я с видом прилежной ученицы раскрываю блокнот.
– Итак, Василий, что мне следует написать на вашей странице в «Контактике»?
Он задумывается, самодовольно щурится.
– Танчик, самое важное, что тебе следует помнить: я не хочу светить богатством. Придумай мне какую-нибудь простую профессию. Я хочу, чтобы девушки клевали на мой богатый внутренний мир, а не на бабло.
Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Не, ну каков фрукт! Сам, значит, с людьми как с ветошью обращается, но мечтает о большой и чистой любви.
– Хорошо, я запомню про богатство, – обещаю я.
В кухню вваливается Паша:
– Теть Тань, у меня в глазах темнеет.
– В смысле?
– От голода темнеет, теть Тань, – Пашка вытягивает перед собой руки и демонстративно хватается за воздух. – Я, кажется, сейчас потеряю сознание.
За Пашкой вплывает Маша.
– Он не обманывает, – с мстительным видом говорит она. – Паша уже однажды падал в обморок от голода – у бабушки в гостях.
Я подскакиваю со стула:
– Значит, варю геркулес!
– Геркулес? Ой, мне нехорошо, – Паша зажимает рот руками, будто его тошнит.
Я кидаюсь к холодильнику, шарю взглядом по полочкам.
– Еще помидор есть. И одна морковка. Будешь морковку? Хотя погоди, вот тут в пакете, кажется, сушки еще завалялись.
Я выхватываю из холодильника и протягиваю ему пакет. Пашка чуть покачивается, а потом, закатив глаза, начинает оседать на пол.
Сегодня явно не мой день. Сначала меня похитили, потом подкинули мне детей, а теперь Пашка нашел самое неудачное место для обморока. Он падает прямо рядом со шкафчиком с мойкой, рискуя приложиться о него головой. К счастью, в ситуацию вмешивается Кузнецов. Он подскакивает со стула и подхватывает Пашку, а потом аккуратно опускает на пол.
– Это вы! – как резаная верещит Маша, тыча в меня пальцем. – Вы довели Пашу до обморока!
Мне нечего возразить. Я с ужасом смотрю то на Пашку, то на Кузнецова, который уже вернулся за стол и снова взял в руки чашку.
– Господи, что делать? – спрашиваю я. – В скорую позвонить?
– Не надо, – меланхолично отзывается Кузнецов. – Пускай лежит. Не мешает вроде.
Я ушам своим не верю:
– В смысле, не мешает? Вы предлагаете оставить его в таком состоянии?
Кузнецов шумно отхлебывает чай, а потом косится на Пашку.
– Ну хочешь, я его немного в сторону отодвину?
Даже Машка роняет челюсть от такого предложения, а уж я и подавно теряю дар речи.
Не дождавшись ответа, Кузнецов делает еще глоток чая, а потом, брякнув чашку на стол, довольно скалится.
– На чем мы там остановились? На легенде, кажется, да? – Он замечает на столе крошки сахара и, лизнув палец, быстро собирает их на него, а после отправляет палец в рот. – Пиши, значит, Танчик, что я из маленького городка. Работаю обычным менеджером, по вечерам хожу в тренажерку. Про жилье не распространяйся.
Я зажмуриваюсь, выжидаю несколько секунд и лишь потом открываю глаза. Ничего не изменилось: Паша по-прежнему в отключке, а Кузнецов сидит за столом с довольным видом.
– Наверное, надо и фотки какие-нибудь у меня на странице выложить, да? – продолжает разглагольствовать он. – Может, у тебя сейчас и нащелкаем? На телефон.
Я опускаюсь на колени рядом с Пашей, зачем-то трогаю его лоб. В голове у меня каша. Не пойму, что делать: звонить врачам или самой гуглить правила первой помощи при обмороках.
Кузнецов наконец отвлекается от своей личной жизни, подходит ко мне.
– Таня, вернись за стол, – раздраженно шипит он. – Я перед кем, вообще, распинаюсь?
Я отшвыриваю в сторону дурацкий пакет с сушками.
– Василий, отстаньте хоть на минуту! Ребенку плохо, а вы все о девках думаете.
Крепкие мужские руки ложатся на мои плечи и до того, как я успеваю что-то понять, оттаскивают меня от Паши.
– Танчик, угомонись. Ничего с ним не будет, – бурчит Кузнецов.
Я брыкаюсь:
– Мы должны привести его в чувства! Мы должны ему помочь!
– На фига? – Кузнецов отпускает меня, разворачивается к Маше, которая застыла у стены как вкопанная. – А ты, девочка, кстати, не хочешь рядом с братом хлопнуться? Ты давай, не стесняйся. Места еще много.
Я смотрю на него с ужасом.
– Вы же говорили, что любите детей.
– Люблю, ага, – подтверждает Кузнецов и грубо треплет Машу за щеку. – Они же такие милые зайчики.
Машка взвизгивает и отшатывается. Кузнецова это ни капли не смущает, он поворачивается ко мне и достает телефон:
– Пойдем сфоткаешь меня. На балконе.
Я пытаюсь возражать, но он все равно выталкивает меня на балкон, захлопывает за нами дверь.
– Василий, пожалуйста, отпустите: мне надо позвонить в скорую, – мямлю я, потрясенная его напором.
Он перестает ухмыляться, смотрит серьезно:
– Танчик, ты совсем, что ли, лохушка?
– Что? Да как вы смеете! – Я задыхаюсь от возмущения. – Я не позволяю общаться со мной в таком тоне.
– Ты не видишь, что тебя разводят?
– Кто разводит? Вы о чем?
Он укоризненно качает головой.
– Прояви уже терпение. Сейчас Паше твоему надоест комедию ломать, он и очухается, – Кузнецов косится в окно. – Вон, кстати, уже шевелится.
Я заглядываю через стекло в комнату. Пашка почесывает нос и чуть ерзает, а потом снова распластывается в прежней позе.
– Упрямый, чертяка! – одобрительно замечает Кузнецов. – Далеко пойдет.
Я даже не знаю, что сказать.
– Ну ты это… Фоткай давай! – Кузнецов передает мне телефон, а потом облокачивается о перила. Немного подумав, он откидывает голову назад и смотрит на меня с легким прищуром. Косит, типа, под мачо.
Я еще раз заглядываю в комнату. Паша опять ерзает – значит, точно притворяется. Наверное, он в Сонькину свекровь пошел, перенял, так сказать, ее штучки.
– Танчик, я жду! – напоминает Василий.
Я со вздохом поворачиваюсь к нему. Как же все не вовремя: и разговор наш, и фотосъемка.
– Фоткай, пока у меня шея не затекла, – поторапливает Кузнецов.
– Ага, сейчас все будет, вы только лицо проще сделайте.