Страница 31 из 38
Я жду. Наконец, я говорю:
— Что все, Сверре? Что может быть такого плохого в том, что ты мне расскажешь? Это не изменит моих чувств к тебе.
— Не будь так уверена, — говорит он, и боли в его голосе достаточно, чтобы разбить мне сердце.
— Насколько все может быть плохо?
Он снова качает головой.
— Я совершал ужасные поступки, Джоли. Я не заслуживаю тебя. Это все ошибка. Как только щиты будут включены, я уйду, а ты найдешь другого. Того, кто достоин такого сокровища, как ты.
Говоря это, он лезет в сумку и вытаскивает коробку, в которой лежит шеврон. Эта штука, она всегда является причиной того, что он растраивается. Что такого в этой штуке? Он прижимает шеврон ладонью, затем закрывает глаза, поднимает руку к груди и нажимает. Когда он убирает руку, щит остается на месте. Он отступает назад, потом подходит к стене. Что-то скрипит, потом щелкает. Из какой-то точки на стене вспыхивает зеленый огонек и движется вверх-вниз по значку, а затем стена исчезает. Перед нами длинная дорожка.
— Святые исчезающие стены, — говорю я, осматривая новое место.
Сверре все еще стоит с закрытыми глазами, часто и тяжело дышит. Я придвигаюсь ближе к нему, пока не прижимаюсь к твердым мышцам его груди. Обхватив руками его шею, я приподнимаюсь на цыпочки, пока наши губы не встречаются. Он не сопротивляется, но какое-то время не отвечает. Я прижимаюсь губами к его губам, пока он наконец не шевелится. Я вырываю его из тумана воспоминаний, подальше от его прошлого.
— Сверре, — шепчу я его имя.
— Джоли, — говорит он.
— Это не имеет значения, — говорю я.
— Ты не знаешь, — отвечает он. — Я недостоин.
— Я знаю. Ты достойный мужчина, — говорю я от всего сердца.
Воспоминания поглощают его. Пока он смотрит на меня, часть него находится в прошлом. Я крепко держусь за него, привязывая его к настоящему моменту, но это все, что я могу сделать. Я чувствую, как он отстраняется от меня, хотя и не двигается ни на дюйм. Связь между нами двумя напрягается, когда он отступает.
— Нет, я ошибался. Так ошибался, — шепчет он.
— Поговори со мной, Сверре, пожалуйста.
Его сказочные бирюзовые глаза, не мигая, смотрят в мои.
— Ты заслуживаешь знать, — говорит он наконец. — Они все заслуживают. Я не лидер — я не заслуживаю быть среди других людей. Я должен вернуться в свое изгнание.
— Почему?
— Это я виноват, — говорит он, вырываясь из моих объятий.
Я смотрю ему вслед, мои чувства задеты его отступлением. Он поворачивается ко мне спиной, но дальше не идет.
— О чем ты говоришь?
— Опустошение, война, разруха — это моя вина! — говорит он.
— Что? Как?
Он оглядывается на меня через плечо, и я понимаю, как резко, должно быть, прозвучал мой голос. Я не хотела этого, но меня удивили его слова.
— Потому что я настаивал на голосовании, я позволил этому случиться.
— Сверре, о чем ты говоришь? Какое это имеет отношение к той штуке, как в «Стартреке», у тебя на груди, и какое все это имеет отношение к тому, что произошло? В твоих словах нет никакого смысла!
— Нет, разве? — шипит он, и внезапно его охватывает гнев. Оно пульсирует между нами.
Его руки сжимаются в кулаки, и он поворачивается ко мне лицом. Я делаю непроизвольный шаг назад больше от удивления, чем от чего-либо еще. Его хвост хлещет, а крылья трепещут. Он несколько раз сжимает кулаки, пока, кажется, наконец не берет себя в руки.
— Поговори со мной, пожалуйста, — говорю я и, несмотря на дрожь страха, пробегающую по моей спине, подхожу к нему.
Положив обе руки ему на грудь, я смотрю ему в глаза и жду, как сдувающийся воздушный шарик, гнев покидает его. Напряжение ушло, и остались только мы вдвоем.
— Ты не поймешь, да и сможешь ли?
— А ты попробуй, — говорю я.
Он закрывает глаза, глубоко вдыхает и начинает.
— Я был лидером своего народа, — говорит он. — Я был председателем Правящего Совета, когда мы голосовали за восстание. Воспоминание об этом смутное — биджасс стирает детали, — но я так ясно помню, как поднял молоток и опустил его. Восстание должно было произойти. Мой голос положил этому начало. Я стукнул молотком.
— Ты не мог знать, — говорю я.
— Моя работа как раз и заключалась в том, чтобы знать, предвидеть, — говорит он.
— Конечно, — говорю я. — Но ты не мог. Ты только что сам сказал, что биджасс стирает детали. Как много ты на самом деле помнишь? Как много ты знаешь и о чем догадываешься?
Он качает головой, и я подхожу ближе.
— Ты утверждаешь, что это все ты, но ты сказал, что был председателем Правящего Совета, верно? Тогда там был не только ты. Сколько было советников? Пять, десять, дюжина?
— Пятьдесят семь, — говорит он.
Я останавливаюсь и моргаю.
— Пятьдесят семь?
— Да, по одному на каждую территорию, — говорит он.
— О, — говорю я, обдумывая это. — Так как же ЭТО ВСЕ может быть твоей виной?
— А так, что мой голос был окончательным. Я развязал войну, которая привела к погибели моей расы.
— Хорошо, — говорю я.
— Хорошо? — спрашивает он.
— Да, хорошо.
— Не понимаю, — говорит он.
— Зато я понимаю. Это случилось. Ты сделал неправильный выбор, и все прошло ужасно. Ты не можешь изменить то, что произошло тогда; ты можете исправить только то, что происходит сейчас, и знаешь что? Ты нам нужен. Прямо сейчас ты нужен своим людям. Ты нужен моему народу. Тот, кого я увидела в той комнате наверху, был лидером. Даже большой плохиш Лэйдон слушал тебя.
— Я не лидер, — говорит он.
— Чушь собачья, ты прямо как капитан Пикар этой планеты! (прим.: Жан-Люк Пикар — персонаж из научно-фантастического телевизионного сериала «Стартрек» — знаменитый и весьма уважаемый офицер Звёздного флота, археолог и дипломат, живший во второй половине 24-го века. Пикар не просто стал свидетелем поворотных моментов в галактической истории, но и сыграл в них видную роль)
— Капитан Пикар? — спрашивает он, сбитый с толку.
— Не бери в голову, моя точка зрения остается в силе. Ты тот, кто нам нужен. Итак, ты облажался. Но я все еще люблю тебя.
— Любишь? — спрашивает он, и все замирает.
Вся вселенная издает лязгающий звук, когда с визгом останавливается. Я сказала это. Мысли и чувства, которые росли в моем сердце с тех пор, как я встретила его, просто вырвались наружу. Слово повисло между нами, и я знаю, что оно может рухнуть в любой момент. Как только Вселенная вернется в движение, оно упадет, и все разлетится вдребезги. Если я позволю этому случиться. Я не собираюсь этого делать, потому что теперь я понимаю, что это правда. Я влюблена в него.
— Да, черт возьми, я люблю тебя. И я почти уверена, что ты тоже любишь меня, — говорю я с уверенностью, которая, кажется, построена на зыбучих песках. Одно неверное слово с его стороны и мои хрустальные замки разлетятся вдребезги.
Он пристально смотрит на меня, в его прекрасных глазах пляшут всполохи, а затем он двигается так быстро, что я едва замечаю, как это происходит. Мгновение он стоит в стороне, а потом я оказываюсь в воздухе и кружусь в его объятиях. Он крепко прижимает меня к себе, а затем его крылья раскрываются и обвиваются вокруг нас двоих, когда мы целуемся. Его язык настойчиво ищет мой, пока наш поцелуй не становится топливом для нашей страсти. Я чувствую, как его возбуждение давит мне на живот, пока он продолжает сжимать меня все крепче. Мы прерываем поцелуй, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и я смеюсь. И он тоже смеется вслед за мной.
— Я люблю тебя, — говорит он, его глаза сверкают.
Я так счастлива, что по моему лицу катится слеза. Он ставит меня на ноги и вытирает слезу.
— Я в порядке, — говорю я, вытирая очередную слезу, которая пытается пролисьтя. — Ничего страшного.
— Тебе грустно? — спрашивает он. — Или больно?
— Нет, просто… Я так счастлива, — говорю я, а потом еще больше слез льется из моих глаз, пока я смеюсь.
— Счастлива, — говорит он, качая головой. — Ваша раса очень… нерациональна.