Страница 30 из 38
Бруно Бауэр утверждал, что государство сплачивает атомы гражданского общества, а Маркс, возражая на это, объяснял сплоченность атомов тем, что они атомы только в представлении, на небе своего воображения; в действительности же они существа, чрезвычайно отличающиеся от атомов, то есть не божественные эгоисты, а эгоистичные люди. «Только политическое суеверие воображает еще в наши дни, что необходимо, чтобы гражданская жизнь сплачивалась государством; на самом деле происходит обратное: гражданское общество является оплотом для государства». На пренебрежительные слова Бауэра о значении промышленности и природы для исторического познания Маркс отвечает вопросом: полагает ли критическая критика, спрашивает он, что она подошла хотя бы к началу познавания исторической истины, пока она выключает из движения истории теоретическое и практическое отношение человека к природе, естественные науки и промышленность? «Так же, как она отделяет мышление от чувств, душу от тела, так отделяет и историю от естественных наук и промышленности и видит место зарождения истории не в грубо материальной производительности на земле, а в облаках на небе».
Как Маркс заступился перед критической критикой за Французскую революцию, так Энгельс вступился за английскую промышленность. Ему пришлось при этом иметь дело с молодым Фаухером, который из всех сотрудников «Всеобщей литературной газеты» еще более других считался с земной действительностью. Любопытно читать, как метко Фаухер разъяснял тогда капиталистический закон о заработной плате, который двадцать лет спустя, при выступлении Лассаля, он посылал в преисподнюю, называя его «гнилым рикардовским законом». При всех грубых ошибках, в которых его уличал Энгельс, – Фаухер в 1844 г. не знал, что английские коалиционные запреты уничтожены были в 1824 г., со стороны Энгельса были также и придирки к словам; а в одном существенном пункте ошибался и Энгельс, правда, в другую сторону, чем Фаухер. Последний вышучивал билль о десятичасовом рабочем дне лорда Ашли, говоря, что это «ничтожная срединная мера», которая не подрубит дерево ударом топора; Энгельс же принимал его за выражение – правда, по возможности наиболее мягкое – определенно радикального принципа, ибо он не только заносил топор над внешней торговлей и тем самым над фабричной системой, но и глубоко подрубал ее корни. Энгельс, а вместе с ним и Маркс видели тогда в билле лорда Ашли попытку наложить на крупную промышленность реакционные оковы, которые будут неминуемо всегда разбиваться на почве капиталистического общества.
От своего философского прошлого Энгельс и Маркс освободились еще не вполне; с первой же строки предисловия они выдвигают «реальный гуманизм» Фейербаха против умозрительного идеализма Бруно Бауэра. Они безусловно признают гениальные выводы Фейербаха, видят его заслугу в том, что он создал великие и мастерские основные положения для критики всякой метафизики, что он поставил человека на место всякого старого хлама, в том числе и бесконечного самосознания. Но через гуманизм Фейербаха они идут дальше к социализму, через абстрактного человека – к историческому, и с изумительной проницательностью разбираются в хаотически бушующем море социализма. Они раскрывают тайну игры в социализм, которой тешилась сытая буржуазия. Даже нужда и бесконечное человеческое падение, вынужденное принимать милостыню, служат на потеху денежной и культурной аристократии, принося удовлетворение ее эгоизму, приятно возбуждая ее высокомерие. В этом весь смысл многочисленных благотворительных обществ во Франции, в Германии, многочисленных донкихотских затей с благотворительными целями в Англии, всяческих концертов, балов, спектаклей, кухонь для бедных, даже общественных подписок для пострадавших при разных катастрофах.
В идейном отношении «Святое семейство» больше всего заимствовало из главных утопистов у Фурье. Но Энгельс отделял Фурье от фурьеризма; он говорил, что разбавленный водой фурьеризм – тот, который проповедовала «Мирная демократия», – не что иное, как социальное учение части филантропической буржуазии. Он и Маркс настойчиво говорили всегда о том, чего не понимали и великие утописты: об историческом развитии, самостоятельном движении рабочего класса. Возражая Эдгару Бауэру, Энгельс писал: «Критическая критика ничего не создает, а рабочий создает все, настолько все, что может пристыдить всю критику и в своем духовном творчестве; это могут засвидетельствовать своим примером английские и французские рабочие». Будто бы взаимоисключающую противоположность между «духом» и «массой» Маркс устранял, между прочим, замечанием, что фактически коммунистической критике утопистов тотчас же ответило движение большой массы; нужно ознакомиться с любознательностью, умственной работой, духовной энергией, неутомимой жаждой умственного развития, проявляемой французским и английским рабочим, чтобы составить себе представление о человеческом благородстве этого движения.
Понятно поэтому, что Маркс особенно сильно возмущался безвкусием перевода и в особенности комментариев, которыми Эдгар Бауэр согрешил во «Всеобщей литературной газете» против Прудона. Конечно, говорить, что Маркс возвеличивал в «Святом семействе» того же Прудона, которого несколько лет спустя так резко критиковал, – лишь академическая уловка. Маркс только восставал против пустых разглагольствований, которыми Эдгар Бауэр затемнял истинные заслуги Прудона. Маркс признавал, что Прудон открыл новые пути в области национальной экономии так же, как признавал такие же заслуги Бруно Бауэра в области богословия. Но вместе с тем он нападал на узость Бруно Бауэра в богословии, а также и на узость Прудона в области национальной экономии.
Прудон относился к собственности как к внутреннему противоречию на почве гражданской экономики, а Маркс говорил, опровергая его: «Собственность, как частная собственность, как богатство, вынуждена сохранять себя и тем самым свою противоположность – пролетариат. Это положительная сторона противоположности, удовлетворенная собою частная собственность. Пролетариат же, напротив того, вынужден, как таковой, упразднить себя и тем самым свою противоположность, делающую его пролетариатом. Он (пролетариат) отрицательная сторона противоположности, его беспокойство в себе, упраздненная и упраздняющая себя частная собственность. Внутри противоположности частный собственник является охраняющей, пролетарий разрушающей стороной. От первого исходит сохранение противоположности, от второго уничтожение ее. Частная собственность в своем национально-экономическом движении все равно идет к упразднению самой себя, но лишь путем, не зависящим от нее, путем бессознательного развития, происходящего против ее воли, обусловленного природой вещей, – только тем, что она создает пролетариат как таковой, создает нужду, сознающую свою духовную и физическую нужду, создает нечеловечность, сознающую и потому упраздняющую свою нечеловечность. Пролетариат приводит в исполнение приговор, который выносит сама себе частная собственность порождением на свет пролетариата, так же как он приводит в исполнение приговор, который выносит сам себе наемный труд порождением чужого богатства и собственной нужды. Одержав победу, пролетариат ни в коем случае не становится абсолютной стороной общества, ибо он одерживает победу, только упраздняя себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность, частная собственность».
Маркс решительно восстает против предположения, что он возводит пролетариев в богов, приписывая им эту всемирно-историческую роль. «Скорее наоборот! Именно потому, что отрешенность от всякой человечности, даже от подобия человечности, фактически доходит до конца в развившемся пролетариате, потому, что в жизненных условиях пролетариата все жизненные условия современного общества сведены к высшей точке бесчеловечности, потому, что человек в нем потерял себя, но вместе с тем не только не приобрел теоретического сознания этой потери, но и непосредственно вынужден восстать против этой бесчеловечности велением неотвратимой, абсолютно властной нужды – этого практического выражения необходимости, – именно поэтому пролетариат должен сам себя освободить. Но он не может освободить себя, не уничтожив свои жизненные условия. Он не может уничтожить свои собственные жизненные условия, не уничтожив все нечеловеческие общественные условия, которые определяют и его положение. Он не напрасно проходит через тяжелую, но закаляющую школу труда. Дело не в том, каково в данный момент представление о своей цели у того или другого пролетария или даже у всего пролетариата. Дело в том, чем является пролетариат в своей сущности и как он, согласно этой своей сущности, исторически вынужден поступать. Его цель и его историческая миссия неоспоримым образом предначертана его собственным жизненным положением равно как и всей организацией современного буржуазного общества». И Маркс многократно повторял, что значительная часть английского и французского пролетариата уже сознает свою историческую задачу и неустанно работает над тем, чтобы довести это сознание до полной ясности.