Страница 7 из 39
Гости высадились на меньшую из двух воздушных платформ, где их с радостью встретила группа служащих Башни. Они, как и всегда, были вежливы, разговаривали спокойно, а их глаза, казалось, видели всех насквозь. Дорога в личные покои генерал-капитана была удобной и быстрой, атмосферу заполняла утонченная светская беседа. У женщины, что сопровождала Высшего Лорда, была янтарно-коричневатая кожа. Её звали Калликс — по внешним данным она напоминала аристократку, ученого или археолога. Калликс задавала вежливые вопросы, давала почти полные ответы и всё время холодно улыбалась.
Так трудно было не ненавидеть этих людей.
Вскоре они все ушли вместе с охраной Кандавир, оставив её одну в комнате с мраморным полом и белыми каменными стенами. Лучи послеполуденного солнца просачивались сквозь узкие окна, похожие на увеличенные бойницы для стрелков. Монолитная архитектура была подобна какой–нибудь крепости или замку из забытого прошлого. Не было ни картин, ни украшений, ни фонтанов, и никаких декоративных растений. Пространство вокруг было холодным, бледным, плоским и невыразительным.
В самом центре зала, перед самими большими окнами друг напротив друга стояли два кресла. То, что было слева и имело размеры, подходящие для человека, пустовало. То, что справа, было в два раза больше и занято.
— Пожалуйста, располагайтесь, — сказал сидящий, указывая на пустое место.
Кандавир поймала себя на том, что подчиняется, прежде чем поняла, что делает. После этого она подняла глаза и впервые с такого близкого расстояния посмотрела на предмет своих расследований: Вальдора, Копье Императора.
Даже для нее было невозможно не почувствовать укол страха. Невозможно было не ощутить, как выступает холодный пот и срабатывает механизм «сражайся или убегай», как ей захотелось отвернуться и потянуться за чем–нибудь, что могло бы защитить.
Приложив усилие, она встретилась с ним взглядом.
— Путешествие прошло удачно? — спросил он.
И тут ей впору бы ответить что–нибудь умное или вызывающее, что–нибудь, что подходило бы её высокому положению. В конечном счете она обнаружила, что во рту пересохло.
— Да, — только это она и смогла выдавить из себя.
По крайней мере, это произошло. Ей говорили, что такого никогда не произойдет, что он никогда не согласится и всё будет пустой тратой времени, так как от этого источника нельзя узнать что–то, если он не хочет, чтобы это узнали.
Они ошиблись в первом. И была надежда, что и в остальном они так же ошибались.
Она глубоко вдохнула.
— Константин Вальдор, генерал-капитан Легио Кустодес, — произнесла она, стараясь говорить ровным тоном, — в соответствии с полномочиями, которые предоставил мне Высший Совет Терры, настоящим я передаю вас под официальное расследование. По уставу Лекс Пацифики вы обязаны отвечать на мои вопросы, все без исключения. Расшифровка аудекса будет предоставлена в надлежащее время. У вас есть какие–нибудь вопросы, прежде чем мы начнем?
Он был похож на остальных — так холодно уверен и спокоен. Она задумалась, давало ли ему что–нибудь и когда–нибудь повод покрыться испариной или потерять властный вид абсолютного командира. Это был настоящий фарс. Он мог покончить с этим в любой момент, и она ничего не смогла бы поделать. Её сердце колотилось, и женщина гадала, права ли была Армина, и весь этот спектакль — не более чем подпись под её смертным приговором.
Но сейчас ей нужно было продолжать. Она начала и должна закончить.
— Никаких вопросов, Высший Лорд, — ответил Вальдор, с легкостью опустив руки на колени. — Я предлагаю начать. Итак, что Вы желаете узнать?
ЧЕТЫРЕ
Офар ощущал себя неуютно в униформе. В большинстве мундиров и почти во всех других одеждах он чувствовал себя подобным образом и уже смирился с тем фактом, что из–за своих размеров тела ему всегда придется ощущать дискомфорт.
С самого рождения он был неуклюжим, конечности постоянно пытались жить отдельной от него жизнью. Теперь он постарел, даже слишком. Он был старше, чем ожидал — его жизнь продлевали лечением, доступным в этом ужасающем, но в то же время захватывающем мире возможностей. Он не мог сказать точно, сколько ему лет, поскольку самые ранние годы в поселениях Банды были сумбурными и жестокими, но Офар знал, что если бы не покинул то место тогда, сейчас его бы не раздражали мысли о том, что одежда плохо сидит. Он вообще не смог бы думать.
Иногда, когда обязанности позволяли, он размышлял над этим странным поворотом событий. Мужчина всё еще был потрясен тем, как быстро всё изменилось. Иногда Офар скучал по старому миру с удушающей жарой и разнообразием, чувством опасности и неотъемлемой недолговечностью. Новый мир был суровым местом, которым уже завладели законы и правила. В Гималазии, как они считали, побывало больше ученых, чем воинов. Дворец боролся за то, чтобы прокормить себя, импортируя большую часть того, что он потреблял, из далеких низин. Такая тенденция, как подумал Офар, продолжится. В конце концов, это было нелепое для города место.
И всё же это было то место, которое Ювома выбрала и куда отправилась, а он следом за ней. Это и была единственная константа — нечто, за что можно было удержаться даже тогда, когда планета вокруг изменялась и перестраивалась в новые формы, от которых голова шла кругом.
Униформа слишком кололась. Он помнил, что ее пошив занял немало времени, пока они изо всех сил пытались уточнить детали. Большинство чиновников в быстро растущей бюрократической машине — которую они уже начали с абсурдной напыщенностью называть Адептус Терра — казалось, получали свои мантии из непостижимо скрытых мест, погребенных под уровнями защитных шифров безопасности и ключей баз знаний. Ничего удивительного в этом не было, поскольку сами должности были желанными целями, которые предлагали путь из нищеты для одаренных людей и людей со связями. Жизнь в относительно тяжелой работе в архиве или на складе когитаторов была гораздо привлекательнее, чем открытые для всех альтернативы, и поэтому конкуренция была жесткой, а привилегии ревниво охранялись.
Теперь Ювома была могущественной женщиной — задобрила правильных людей, и нужные пути открылись. Офар вполне сошел за старшего префекта Администратума. У него даже был фальшивый аугметический окуляр, который вызывал неприятную сыпь, но полученное удовлетворение сглаживало этот эффект.
Его удивляло, как такие хрупкие вещи давали возможность бывать в самых разных местах. Армина снабдила его связкой украденных идентификационных маячков и паролей, но ему редко приходилось ими пользоваться. Одного вида его униформы — винно-красной мантии с капюшоном, рубахи цвета слоновой кости, знака головы орла и молнии, вышитого золотой нитью над правой грудью — было достаточно для большинства целей.
Люди научились уважению, отметил Офар. Они забывали об анархии и возвращались к давнему рабовладельческому строю. Приказы редко заставляли выполнять — они с энтузиазмом принимались опьяненным населением, которое всё еще помнило об альтернативах.
Это было понятным, хотя и весьма трудным для восхищения. Он помнил морской запах изобилующих солью впадин, горящее машинное масло на раскаленных равнинах, и скучал по своей родине больше, чем когда–либо.
Воздух пронизывал холод. Он дрожал и продолжал идти не торопясь, но и не замедляясь, подыгрывая своей походкой всем остальным. Офар шел сквозь толпы людей, всё так же неся пачки бумаги или связки тубусов с сообщениями. Каждая комната имела новый запах, и большинство из них всё еще были покрыты строительной пылью. Галереи уходили глубоко в скалистое сердце вершин, и их согревали массивные геотермальные шахты, но и этого казалось недостаточно для того, чтобы воздух прогрелся; в любом случае схема Офара вела его высоко вверх, к стенам, вокруг которых всегда бушевали бури.
Последний обход занял у него три дня. Он следил за тем, чтобы его маршрут всегда менялся, и старался держаться подальше от поля видимости внутренних стен, кроме тех случаев, когда он был на позиции для съемки. Оборудование, которое ему выдали, было хорошим — он мог записывать за один цикл несколько сотен пиктов, которые управлялись морганием, а затем дважды шифровались в аугметическом окуляре.