Страница 13 из 14
Старшина второй учебной батареи Слава Гаркач сумел подобрать ключи к кабинету начальника учебки и позаимствовать оттуда на ночь видеомагнитофон и несколько кассет со старыми советскими комедиями. Компания, выставив возле окна на стрём дневального, расположилась в бильярдной самым удобным образом. Несколько человек, бросив подушки на бильярдный стол, возлегли там, подобно римским патрициям, остальные развалились на составленных в ряд табуретах.
Начался просмотр, сопровождаемый дружным ржанием натренированных армейскими командами глоток. После того, как два фильма были просмотрены и пасть видака проглотила очередную кассету с приключениями Шурика, наступил настоящий расслабон.
Кто-то прикемарил, кто-то закурил прямо на бильярдном столе, а двое сержантов, с помощью подковок, сорванных с подошв сапог, разобрали настольный вентилятор и мастерили кипятильник, чтобы заварить в котелке чаю.
Внезапно в приоткрытой двери появилось испуганное лицо дневального:
– Товарищи сержанты, разрешите доложить, там начальник штаба части к казарме подходит…
Компания недовольно зашумела:
– Ты чё гонишь, мул,или заснул? Тебе приснилось? Какой, на хрен, начальник в полпятого утра? Это, поди-ка,«Железо» пьяный шарашится…
Но на всякий случай аппаратуру выключили. В этот момент в запертую дверь второй батареи забарабанили и сквозь полифонию казарменного храпа послышалось звонкое:
– Дежурный по батарее, на выход!
Сержанты поняли, что оказались в ловушке.
Но каждый из них четко знал, как надо поступать в подобных ситуациях. Когдадежурный, чуть помедлив возле якобы заевшего запора, докладывал Гоблину об отсутствии происшествий, о наличии и расходе личного состава, все сержанты уже лежали на кроватях. Кто-то – на своей собственной, кто-то залез на пустовавшую. А некоторые и вовсе нырнули под бочок к на самом деле спавшим (и страшно перепугавшимся) бойцам, тут же закрывшись от всего мира одеялом.
Полковник Соскин медленно шагал по взлётке, ища, к чему бы придраться.
– Почему в казарме окна раскрыты, дежурный?
– Очень жарко, товарищ полковник. Командир батареи распорядился спать при открытых окнах. Чтобы, значит, гигиена, проветривание… – на ходу сочинял дежурный.
– Гигиена – это хорошо… – вслух размышлял Гоблин, заложив руки за спину, покачиваясь на носках и вытягивая, как гусь, шею.
Внезапно его внимание привлекла полоска света, выбивающаяся из-за неплотно прикрытых дверей красного уголка.
– А почему свет горит в красном уголке? Там кто-то есть?
– Никак нет, товарищ полковник.
Гоблин резко рванул на себя ручку двери. Взору его предстал огромный бильярдный стол с разбросанными по нему подушками. В картину мира, привычную для начальника штаба, это странное явление отказывалось умещаться – и Соскин с немым вопросом водянистых, навыкате, глазах воззрился на дежурного.
– А это, товарищ полковник, – упреждая новые вопросы начштаба, на ходу сочинял дежурный, – это старшина подушки сушит. Окна же были открыты, товарищ полковник, дождь был, натекло. Вот старшина их тут на ночь и разложил..
Дождя не было уже неделю, но Гоблин об этом не вспомнил. Решение старшины показалось ему логичным.
– К подъему чтобы этой порнографии здесь не было! – буркнул начальник штаба, покидая «красный уголок».
Дежурный перевел дух, но тут Соскину пришла в голову мысль сверить расход личного состава. Он вновь прошелся по взлётке, пересчитывая спящих по головам и сверяясь с бумагой.
– Что-то я не понимаю, дежурный, – бормотал он, – то ли я в потемках плохо вижу… То ли у тебя расход не бьет…
Миновав сумрак казармы, начальник штаба оказался на освещенном пятачке возле тумбочки дневального. Рыскающий взгляд Гоблина наткнулся на опечатанную дверь оружейной комнаты.
– Сигнализация исправна, дежурный?
– Так точно, исправна, товарищ полковник.
– А вот мы сейчас и проверим. Посмотрим, как там у нас в первом карауле бойцы службу несут. Сейчас они там получат сигнал из оружейной «гэ-два». И должны будут перезвонить сразу же, как только на пульте загорится лампочка…
Гоблин дернул на себя дверь оружейки.
– Та-ак, сержант, теперь давай смотреть: я насчитал у тебя в казарме сто одиннадцать человек. А у тебя по расходу должно находиться вместе с тобой и дневальными – сто один. Как это понимать? Что за посторонние в расположении? Дневальный, командуй подъем!
– Личный состав, подъем, форма одежды номер раз! – полетела по казарме команда с тумбочки.
Бойцы, с трудом выдираясь из крепкого утреннего сна, недоуменно повскакали с коек. Искали тапочки, сталкивались лбами, пытались строиться.
Не спавшие, одетые, чутко лежавшие доселе под одеялами сержанты строили личный состав. Несколько сержантов с третьего этажа под шумок свалили в дальний туалет – и там спрятались в тесном закутке для инвентаря, среди швабр, тряпок и тазиков.
4.
В первом карауле жизнь, тем временем, шла своим чередом. Рядовой Смирнов, отстояв на посту уже две смены, опять попался на глаза майору Потапенко – и был послан мыть в караулке пол.
Разводящий Курманаев, который мог бы заступиться за Смирнова, на тот момент уже крепко спал.
Не осмеливаясь нарушить приказ, Смирнов возил тряпкой по полу.
Закемарил наконец и Потапенко. Он спал, сидя за столом, в накинутой на плечи, несмотря на лето, шинели, положив голову на руки. Сон его был тяжел и мрачен.
Глядя сквозь стекло на мерно вздымающуюся спину майора, Смирнов вяло возил тряпкой по полу и думал:
«Вот крыса… Взять бы сейчас автомат да раскрошить тебя в капусту. Своих караульных так не строит, как меня. Одни придирки, прямо зверь какой-то. Завтра же, как сменюсь с караула, закошу под больного. Хватит, пускай другие тут мучаются. Попрошусь в кочегарку на работы, порежу себе там специально руку и угольной пылью присыплю, чтоб загноилось. Хоть в санчасти полежу… Хотя, в санчасти тоже не больно-то полежишь – там деды гасятся. Будут заставлять мыть пол, бегать в чипок… А фельдшер станет гонять в столовую да по хозяйству…»
Смирнову было до слез обидно. Ночной караульный кошмар, с поста – за тряпку, от тряпки – за автомат и на пост, а на посту постоянные звонки, придирки, ругань и ор – всё это, да еще и почти целый месяц, сразу после присяги, постоянных нарядов и караулов, вся эта муштра, вкупе с заучиванием наизусть целых глав устава, с незнакомой обстановкой и общим психозом накопились в душе восемнадцатилетнего мальчишки слежалой затхлой кучей.
Жестокий, сильный, обладающий всеми правами на его жизнь и его свободу, уродливый армейский мир месил и мял его как глину. Всё было против него, а он был бесправный раб, тягловая сила, безмолвный мул.
Внезапно на пульте сигнализации заморгала лампочка и послышался резкий и частый звук. Смирнов зашел в комнату и увидел под пульсирующим огоньком надпись: «Оружейная Г2»
– Товарищ майор, сигнализация звенит! – рядовой подергал майора за плечо.
– А? Что? Кто? – пробурчал начальник караула сквозь сон.
– Сигнализация звенит, – сокрушенно повторил Смирнов.
– Что такое, в чем дело? – Потапенко дернулся и сбросил на пол шинель. – Кто звенит? Какая, к чертям, сигнализация?
Все-таки он понемногу просыпался.
– Какая… К чертям…
Начкар сообразил вдруг, что это не сон и что сигнализация звенит на самом деле. И перевел взгляд на пульт. В округлившихся глазах Потапа мелькнуло некое подобие мысли.
Тело его уже готово было действовать, но мозг, всё еще находящийся под действием растолченной таблетки, запаздывал. Майор совсем забыл, что по инструкции он должен сначала позвонить на место срабатывания сигнализации, выяснить, в чем дело, и только потом, в случае неясности высылать туда вооруженную группу.
– Караул, в ружье! – заорал Потап благим матом. – Бегом!.. Твою дивизию…
И врубил сирену-ревун.
5.
Гоблин неторопливо расхаживал перед построенной на взлётке второй батареей. В суматохе подъема он не заметил, что с нескольких кроватей встало сразу по двое человек, но все-таки обратил внимание на стоящих в строю людей, одетых не по форме. На фоне белых кривых ног и синих трусов то тут, то там виднелись зеленые пятна хэбэшных брюк: сержанты с других этажей, пришедшие посмотреть видак и спрятавшиеся под одеяла, не догадались раздеться.