Страница 10 из 47
— Надо бы выбраться, — вздохнул я, кивая на угол Невского и Пушкинской улицы, украшенного старорежимной надписью «Бани. цѣна 55 копеекъ». Что-то дороговато. Читал, что до революции можно было попариться и за пять копеек, и за пятнадцать. Хотя, это же Невский проспект. А помыться бы мне не мешало. В госпитале горячей воды нет, а мыться холодной неприятно.
— Лучше вы к нам в гости зайдите, дешевле выйдет, — предложила Мария Николаевна.
— А у вас в квартире есть парная? — удивился я.
— У нас в квартире есть нагревательная колонка, — сообщила барышня. — Если пойдете в баню, с вас возьмут не меньше двухсот тысяч, да и грязно там, в общественных банях, а у нас все гораздо приличнее. — Я чуть было не завопил от радости, мол, родная, как же это здорово, но был поставлен на место следующей фразой. — Сажень дров нынче обходится в триста тысяч. Но у нас есть запас, папенька купил, можете дать тысяч пятьдесят и, пожалуйста, купайтесь.
Поначалу я слегка возмутился. Девица приглашает в гости своего потенциального начальника, но собирается слупить с него денежку. Но с другой стороны, все вполне справедливо. Ибо, как говаривал классик: «Овес нынче дорог».
— Заметано, — кивнул я.
— Что, простите? — вытаращилась Мария Николаевна.
— Заметано — значит решено, и мы с вами договорились, — пояснил я.
— Не знала, что есть такое слово, — хмыкнула девица.
— Ну, в «Словаре Ожегова» много каких слов нет, постепенно внесут, — беззаботно отмахнулся я и начал пояснять. — Революция внесла много новых слов. А есть еще социолекты. Например — в моем кругу принято говорить не «кобура», а «кабура».
— Понятно. А кто такой Ожегов и что у него за словарь? Я все-таки гимназию закончила, русский язык четыре года преподавала, но ни разу не слышала о таком[1].
Вот те раз. А что, Ожегов еще не составил словарь? А мне-то всегда казалось, что «Толковый словарь русского языка» под редакцией Ожегова существовал всегда.
— Ожегов — мой знакомый филолог, — начал выкручиваться я. — Он молодой, но достаточно перспективный. Работает вместе с группой ученых. А его словарь выйдет в перспективе, лет через пять, может и попозже.
— Если словарь не вышел, то почему же вы на него ссылаетесь?
Вот ведь, зануда. И, не дай бог при такой сказать «кидаться тортами», вместо «тортами».
— Так надо же мне было на что-то сослаться, — хмыкнул я. — А «Толковый словарь» в однотомном издании крайне необходим. Сколько томов у моего тезки?Шесть?
— У Владимира Ивановича Даля словарь содержит четыре тома.
— Вот видите. Представьте, какого рабочему человеку таскать при себе целых четыре тома?
— Рабочий человек, как и любой другой, должен осваивать знания, чтобы пользоваться ими, не заглядывая в словари.
К счастью, мы подъехали к стенам Александро-Невской лавры. Извозчик, с жалостью посмотрел на меня, взял деньги и тихонько сказал:
— Слушай, парень, я бы такую бабу давно убил. И как ты ее терпишь?
Я только развел руками, подумав, что убить Марию Николаевну — не самый плохой вариант. Женщин еще ни разу не убивал, но можно на ком-то потренироваться.
Сойдя с коляски, я огляделся. Место вполне себе узнаваемо. Конечно, нет памятника самому князю, отсутствуют многоэтажные дома, обрамлявшие площадь, но стены, маковки церквей — все на месте. Даже зеленый цвет куполов не слишком-то блеклый. Заметив, что Мария Николаевна, прикрыв глаза, беззвучно молится, я и сам быстренько осенил себя крестным знамением, а потом зашнырял глазами по сторонам — не видел ли кто? Хорош чекист и коммунист, крестящийся на храм… Возможно пара дряхлых старух, беседующие с бородатым монахом и видели, ну да кому какое дело? Да, а разве обитель до сих пор действующая? А я-то думал, что иноков выгнали еще в восемнадцатом году. Не знал.
Надвратная церковь, дорожка, вымощенная булыжником, стены. Справа «Некрополь мастеров искусств» или, как она нынче именуется? А вот ворот почему-то нет, равно как и кассы. Напрасно. Церковь уже давно на хозрасчёте, иноки могли бы хоть какие-то денежки зарабатывать. Зато сами саркофаги стоят гораздо теснее, чем мне помнилось. Верно, далеко не все памятники пережили двадцатый век. Деревья пониже, зато кустов больше. И не одни мы здесь, тут и другие люди ходят. Даже странно, что на четвертом году Советской власти кого-то интересуют могилы великих и выдающихся.
— И как пойдем, в какую сторону? — поинтересовалась девушка.
— Справа налево.
Конечно же, справа налево, к могиле Достоевского. Постоять бы в тишине, так нет же, начинают задавать вопросы.
— И какие произведения Федора Михайловича вы вспоминаете? «Идиота»? «Братьев Карамазовых»?
Хотел сказать, что, то самое, в котором герой убивает женщину топором, но ответил честно:
— «Записки из мертвого дома».
Пока Мария Николаевна обдумывала очередной заковыристый вопрос, я отошел к надгробию Жуковского.
— Здрасьте, барышня, — услышал я незнакомый, чуть хрипловатый голос.
Обернувшись, увидел двух мужчин. Один помоложе, в солдатской шинели, с горлом, обмотанным шарфом, второй постарше и покрепче, в кожаной куртке, из под которой выглядывал треугольник тельняшки. Интересно, как это они подошли так неожиданно? Расслабился я, отвлекся на созерцание памятников. Хреново, что отвлекся. А если бы не отвлекся, чтобы это изменило? Увидев двух незнакомых людей, схватил бы за руку девицу и убежал, или полез в карман за кольтом? Вот-вот.
Молодой, хотя и выглядел более хлипким, отчего-то представлялся мне более опасным, чем тот, что покрепче.
— Вот видите, товарищ Леонид, как мы удачно зашли, — радостно пробасил гражданин в кожанке. — Говорил же я, что может тут контра водится. Я эту барышню еще вчера зыркал, она валюту продавала в Катькином садике.
— Я вчера только одну американскую десятку и продала. А больше у меня нет, и не было, — попыталась оправдаться Мария.
— Да кто вам поверит-то, фифочка? Там где одна, там и вторая, и третья, — хохотнул «комиссар», а хриплый наставительно добавил:
— Валюта, дорогая гражданочка, советской власти нужнее, нежели частным лицам.
— А кто тут представляет советскую власть? — поинтересовался я, оценивая ситуацию. Кольт вытаскивать из кармана труднее, нежели браунинг, но я вчера потренировался. Плохо, что девица стоит на линии огня, но хорошо, что меня— точнее, мой правый, слегка оттопыренный карман, закрывает.
— Мы, гражданин нэпман, из Чрезвычайной комиссии. Вы ж нэпман, правильно? А коли не нэпман, так ни один ли хрен? — прохрипел «товарищ Леонид». — Повторяю, в первый и последний раз, что валюта советской нужнее, чем вам. Так сами отдадите или вытрясти?
Успев потихоньку вытянуть из кармана пистолет, спрятал его за спину и сделал шаг вперед, поближе к Марии Николаевна. Наметив, в какую сторону откинуть девушку, стал убалтывать «чекистов».
— Если мандат покажете, то с превеликим удовольствием. А не то, вы, товарищ … — сделал я паузу, сообразив, кто стоит передо мной, — да, товарищ Пантелеев, или Пантелкин, как правильно? и вы, товарищ Гаврилов, больше на гоп-стопщиков похожи.
Кто-то скажет, что не стоит говорить бандитам, что вы их знаете. Мол, в этом случае они вас в живых не оставят. Но зная, кто стоит передо мной, можно было не сомневаться — эти нас в живых не оставят. А ведь как действуют-то нагло. Посреди бела дня, в людном месте.
— Ну ни х… себе, — выматерился ближайший сподвижник легендарного Леньки Пантелеева, бывший красногвардеец Гавриков. — А ты нас откуда знаешь?
— Да мне пох…, откуда он нас знает, — прохрипел Пантелеев.
— Мочить все равно обоих придется, — пробурчал Гавриков, засовывая руку за отворот куртки.
Неожиданно в воздухе что-то мелькнуло, раздался предсмертный вопль — уж его-то ни с чем не спутаешь, а Мария Николаевна полетела в сторону.
В долю секунды успел увидеть, что Ленька Пантелеев валится на землю, его подельник замешкался и открыв рот в недоумении смотрит на своего атамана, вскинул кольт и выстрелил в Гаврикова.