Страница 49 из 58
Клюев, его поэзия, его пророчество, его миссия, секретное доктрина, зашифрованная в его стихах и поэмах останутся непонятными, если не учитывать главную формулу духовной русской истории. Формулу, которую тщательно обходят молчанием представители самых разных идеологических лагерей, ведь сокрытие правды всегда выгодней, чем ее обнаружение. Ложь приносит более всего дивидендов. Существует не одна Россия, а две. Одна — официозная, административная, бюрократическая, конформистская, следующая за траекторией властей и тяжелой инерцией исторического рока. Эта Россия явная. Не всегда плохая, не всегда хорошая, не демоническая, но и не святая, она вращается вокруг конформиста, обывателя, чиновника. Это касается и политики, и Церкви, и культуры, и духа. Внешняя Россия приняла вначале патриарха Никона, потом его гонителей — Царя Алексия и новоявленных русофобских льстецов из "ближнего зарубежья" (типа подонка Паисия Лигарида), потом Петра с его голландскими реформами, потом Николая 1-го, потом Брежнева. Сегодня она, насупясь, прислуживает совсем уже нелепым и никуда негодным временщикам. Эта Россия известна и описана, проанализирована и запротоколирована. Она стремится быть единственной и не подлежащей сомнению… Но есть иная Россия. Россия потаенная, глубинная, существующая не в сознании, но в подсознании, как в водах, продолжающих отражать город, которого уже больше нет в реальности. Россия града Китежа, уничтоженная, стертая с лица земли, но сохранившаяся, чудом сохранившаяся в темных и странных, мракобесных по видимости, таежных, лесных, сокровенных поселениях, скитах, деревнях, пустынях. Эта Россия не меняется со временем и не подстраивает себя под требовательные указы каждого нового высокопоставленного самодура — будь он царем, генсеком или президентом. Она — это вторая Россия — ясно понимает, что сейчас сбывается апокалипсис и все внешнее, все видимое упруго подчинено удушающей власти "князя мира сего". Его отвратительный лик вторая Россия видит в России первой, явной, а потому не доверяет ей, уходит от нее, спасается от нее, бежит, скрывается, ищет лишь мук и страданий, лишь преследований и пыток. Николай Клюев был самым ярким голосом второй нонконформистской России, темной, поскольку царство тотальной тьмы склонно считать мраком само Солнце. Вторая Россия, это национальный эзотеризм, восходящий к Византийскому тысячелетнему царству, к спасительной, и особенно к той короткой эсхатологической эпохе, когда после падения Константинополя, Москва стала Третьим Римом, последним вместилищем Православия, оплотом истинного христианства, а значит, она вступила в полное наследие христовых таинств, преобразилась в лучах избранничества, приняла тяжелый крест мученической богоносной судьбы. Истинное Христианство как воплощение истинной Традиции стало в 15 веке практически исключительным национальным достоянием русских.
На Руси распространяется легенда о "Белом Клобуке". "Белый клобук" — символ чистоты православия и "светлого тридневного Воскресения Христова" — был дарован императором Константином папе Сильвестру. Из Рима Белый Клобук попал в Константинополь — второй Рим, — который в течение 1000 лет был центром православия. Оттуда Клобук был "переслан в Новгород", на Русь, так как "там воистину есть славима вера Христова". Нахождение Белого Клобука на Руси очень многозначительно, по словам легенды, так как оно указывает не только на то, что "ныне православная вера там почитается и прославляется больше, чем где-либо на земле", но и обещает духовную славу России. В третьем же Риме, еже есть на русской земле — "благодать святого Духа воссия".
Окончательную формулу богоизбранности Руси дал псковский инок старец Филофей, в самом начале XVI века. Филофей особо уточнил сакральную миссию Москвы и московского царя. Обращаясь к великому князю московскому, Филофей писал:
"Старого убо Рима церкви падося неверием аполинариевы ереси; второго же Рима, Константинова града церкви, агаряне-внуци секарами и оскордми рассекоша двери. Сия же ныне третьего нового Рима державного твоего царствия святая соборная апостольская церковь, иже в концах вселенныя в православной христианской вере во всей поднебесной паче солнца светится… два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти: уже твое христианское царство инем не останется."
Третий Рим — Москва и православный царь наделены эсхатологической функцией, собрать под свою спасительную сень все народы мира перед концом света:
"Все христианские царства снидоша, придоша в конец и снидошася во единое царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Российское царство. Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти," — писал тот же Филофей.
Эти эсхатологические доктрины относительно богоизбранности Руси нашли свое отражение и в идее особой чистоты русского церковного обряда, сохранившего, по мнению русских XVI века, древнюю структуру, утраченную или попорченную во всех остальных православных церквях. Все эти учения — и о национальной избранности, и о совершенстве русского обряда — были закреплены постановлением "Стоглавого собора" 1551 года.
По этой богоизбранной России, России "Белого Клобука", Китежа, по Третьему Риму, Третьему финальному Царству был нанесен непоправимый удар вначале реформой Никона, потом совсем уже разрушительными инновациями восточных патриархов на соборе 1666–1667 годов. Каковы цифры! 666. Старообрядцы распознали в этих событиях, в обмирщвлении, секуляризации, десакрализации Руси несомненный знак прихода антихриста. И Русь раскололась.
Хранители древлего благочестия во главе с великим протопопом Аввакумом, староверы были носителями пронзительно страстного ощущения краха Святой Руси, мучениками десакрализации, людьми настолько сросшимися с мистической преображенной плотью Третьего Рима, что отказ от этой концепции со стороны Царя и реформистского духовенства, заставило их прозреть в катастрофе книжной справы и отказа от старого Студийского устава приход антихриста. Поэтому они видели любой компромисс с новой Системой как продажу души, искали мученичества и смерти, огненного крещения в гарях, поста до смерти… В огонь прыгали целыми семьями, сестры, взявшись за руки, матери прижимая грудных младенцев, мужчины с суровым мужественным спокойствием. Огненное крещение, Святая Русь отошла от России светской, и те, кто был ей предан пошли по ту сторону, радикально, в Китеж, к Христу Сыну Божьему Свету. Протопоп Аввакум писал о проповедниках самосожжения: "русачьки же, миленькия, не так! — во огнь лезет, а благоверия не предает…" Сравнивая самосожженцев с комарами, он говорил в своем превосходном несравненном стиле: "так же и русаки бедные, пускай глупы, рады: мучителя дождались; полками во огнь дерзают за Христа Сына Божия — света". В физический огонь ради метафизического света. Это тождество огня и света в эсхатологической ситуации как бы предвосхищает сам миг Второго Пришествия. Возвращение на Святую Русь, путь в Новый Иерусалим через огонь. Клюев напоен этим Огнем, этой русской жаждой мученичества, этим провидением в чуде русской природы отсутствующего Града, призывного и ласкающего с той стороны. С той стороны мученичества и огня. Теперь Русь скорее в природе, нежели в культуре, в мужицкой избе, а не в царском дворце, в простой и ярой народной вере, а не в чиновничьем, лицемерном морализаторстве отчужденного от духовной церкви послушного Системе клира.