Замуж. За сводного!

– Мы – родные сестры, – напоминаю я всем известную истину.

– Пусть она мне позвонит, – велит он.

А Альбина смотрит на меня с укором.

– Ваша Катя совсем с катушек слетела? Устроила Андрею глупый бойкот. Он вообще-то ваш отец. И я требую уважительного к нему отношения.

"Ага, сейчас! – огрызаюсь мысленно. – После всех папиных выходок Катя с ним не желает общаться. Зовет трусом и подлецом. А на улице как-то прошла мимо. Отец долго возмущался. Сначала угрожал, потом пытался задобрить. Но Катя осталась непробиваема.

Другое дело, я. Манучаровы выучили меня. Дали профессию. Конечно, как только мне исполнилось восемнадцать, я могла бы уйти. Но смалодушничала. Из-за Тимура. Все ждала, когда обратит внимание. И ни разу не пожалела.

– Я передам, – вру безбожно.

Моя старшая сестра категорически против общения с отцом. Именно его она обвиняет в смерти мамы и во всех последующих бедах.

Я плохо помню тот период. Да и кто бы делился с маленькой девочкой подробностями?

А вот Кате пришлось бросить учебу в Москве и на пару лет забить болт на образование.

Маленький сосудик в маминой голове оказался тем слабым звеном, которое обрушило слаженную жизнь нашей семьи после ухода отца.

И страшное слово "кома" ненадолго поселилось в нашем доме. На смену ему пришли смерть и похороны. Сначала мамы. А следом ушел дед и слегла бабушка. Катя разрывалась на части, пытаясь хоть как-то выправить ситуацию.

Собирала меня в школу, кормила с ложечки бабушку, ставила ей уколы и капельницы, а вечерами работала санитаркой. Нам все казалось, вот-вот жизнь наладится. Не может быть все время плохо. Вот только вмешались какие-то добрые соседи, написавшие донос в ювеналку. Пришли грубые тетки в строгих костюмах и увели меня в детский дом.

Сестра приняла этот бой. Но силы изначально оказались не равны. Да и кто позволит восемнадцатилетней девчонке стать опекуном?

Но даже проиграв в органах опеки, Катя не думала сдаваться. Она пошла к отцу в офис и прилюдно потребовала забрать меня к себе.

– У меня друг-журналист, – заявила, встав в дверях. – И если у тебя нет даже зачатков совести, то пусть об этом узнает весь город! Забери и отдай мне, – поставила ультиматум.

– Даже не надейся, – прошипел отец. И Катя, как она мне рассказывала, решила действовать другим путем. Оформить краткосрочный патронат. Тогда бы я могла гостить в родной семье.

Бред, конечно! Даже звучит по-идиотски. Но для меня тогда это был единственный выход. Поэтому, когда в один из серых дождливых будней за мной приехал отец, я глазам своим не поверила.

– Собирайся, – сказала мне воспитательница. Толстая равнодушная Марья Николаевна.

– Я не хочу к нему, – заплакала я.

– Твое дело телячье, девочка, – вздохнула она, помогая мне сложить в рюкзачок мой нехитрый скарб.

Катя еще какое-то время встречала меня после школы. Мы с ней бродили по улицам и обедали в кафешке. Но это продолжалось недолго. Бабушка умерла и сестра решила вернуться в Москву.

– Пойми, единственный шанс, чтобы нам с тобой жить достойно, это получить высшее образование. Люди без него обречены. Везде в мире идет разделение… Ты должна поступить в универ. Попробуй не обращать внимания на отца и его примадонну. Учись, слышишь!

Легко сказать!

Даже сама не помню сколько я проревела в тот день. С отъездом сестры я теряю еще одного близкого человека.

А Катино «не обращай внимания» еще долго кажется мне насмешкой.

Для отца я не существую. Для Альбины тем более. Единственный человек, кто разговаривает со мной это экономка Люда. Да еще Тимур.

Странно, но взрослый парень всерьез отнесся к моим бедам. Первый раз он натыкается на меня в саду. Я сижу на лавке и реву из-за двойки по геометрии.

– Тебя моя мать отругала? – мягко спрашивает Тимур и к моему немалому удивлению садится рядом.

– Альбине наплевать на мои оценки, – вздохнув, жалуюсь я. – Она говорит, что я тупая и мне одна дорога на рынок торговать петрушкой.

– А ты? – улыбается любимчик мачехи.

– Хочу поступить в университет, – бубню, свесив голову.

– И кем же ты хочешь стать?

– Врачом, как сестра. Буду спасать людей.

– А с геометрией что? – внимательно смотрит на меня Тимур. – Ты правила читала?

– Конечно! – возмущенно вскидываюсь я. – Я их наизусть выучила! Но понять не могу.

– Может, моя мать права? – весело интересуется Тимур.

Он красив и кажется мне божеством. Черные волосы откинуты назад. Белая майка обтягивает широкие плечи, а бледно-голубые джинсы плотно сидят на бедрах. Такие взрослые парни не болтают с бедными родственницами. И уж тем более, не знают геометрию.

– Дай определение окружности, – просит Тимур, но в его голосе явно чувствуются начальственные нотки.

– Окружность – это множество всех точек на плоскости, находящихся на одинаковом расстоянии от данной точки, – тараторю как пулемет.

– Ты представляешь, о чем говоришь? – серьезно спрашивает он. А я удрученно мотаю головой.

– Ни одного слова не понимаю.

– Вот смотри, – Тимур садится на корточки и, взяв какую-то палочку, рисует на розовой торсе, рассыпанной по дорожкам. Крепкие пальцы рисуют точку. А затем на отдалении от нее вторую. И еще одну. – Вот оно. Множество точек на равном расстоянии… Теперь поняла. Ничего не надо зубрить, Люба, – поучает меня. А я изумленно смотрю на красавца-полубога. Уиии! Оказывается, он знает, как меня зовут.

Все подробности той нашей первой беседы я до сих пор помню наизусть. Сколько раз прокручивала их в голове. Но с того самого дня жизнь в Манучаровском доме приобретает для меня особый смысл. Я живу только, когда Тимур приезжает домой. Когда слышу его голос или вижу в окно.

Конечно, такие мужчины явно созданы для гламурных богатых женщин. Я же любуюсь издалека, твердо зная, что наши пути никогда не пересекутся.

Глава 11

По дороге домой кошусь на притихшую Любу.

– Что они тебе сказали? – не выдерживаю в лифте.

– Ничего, – мотает она головой. – Просто вспомнила, как только приехала к отцу. И ты мне объяснял азы геометрии.

– А-а-а, – тяну задумчиво. – А помнишь как я тебе сережки из Лондона привез?

– Никогда не забуду, – печально смеется Люба. – Альбина трясла меня как тузик грелку. Все пыталась узнать, откуда серьги. Пришлось соврать про Катин подарок.

– И мама поверила, – усмехаюсь криво. – Но они стоили копейки… И в глазах моей матери выглядели барахлом.

– Зато для меня до сих пор главная драгоценность, – будто ежик недовольно фыркает Люба. И как только открываются двери лифта, первая входит в пентхаус.

– Обедать будете? – интересуется Марат, появляясь в холле. – Приходила Ольга Николаевна. Сварила солянку и нажарила отбивных.

– Любу покорми, – велю я, не обращая внимания на недовольные трепыхания девчонки. – А я к следакам погнал. Дождись меня здесь, – прошу напоследок любимую.

– Пойду к себе. Мне хочется полежать, – не соглашается она. – Ты приедешь, спустись за мной.

Тянется на носочках, чмокает меня в губы и быстрым шагом направляется к потайной дверце, спрятанной среди натертых до блеска зеркал.

«И замужем, и дома», – мысленно фыркаю я. Решительно прохожу в кабинет и, взяв черный кожаный портфель, возвращаюсь к лифту.

– Я с тобой? – напрягается Марат, выходя следом.

– Да, – киваю задумавшись. Если за рулем будет мой помощник, я могу поработать дорогой.

До Следственного Комитета ехать минут сорок, если без пробок. Как раз есть время взбодрить подчиненных.

– Срочно нужны сведения о самых старых сотрудниках «Алмаза», – пишу я сообщение директору компании.

И зайдя в базу, нахожу в картотеке тот самый злосчастный заказ. Разглядываю отсканированные фотки силиконовых форм. И в который раз пытаюсь свыкнуться со страшной мыслью – из-за каких-то гребанных камней грохнули моих близких.