Никто не пострадал

После завтрака она надеялась затащить его обратно в спальню, но злосчастный телефон разрушил так приятно начавшийся день.

И с этого момента все пошло не по плану.

Дарен уехал, пообещав вернуться на обед, чтобы сходить куда-нибудь только втроем, – на вечер был заказан шикарный банкет, и их дочь давно намекала, что не собирается «участвовать в этом фарсе». Да и глупо было думать, что они смогут удержать хоть несовершеннолетнюю, но абсолютно неуправляемую девчонку, когда ей так хочется искать приключений на свои самые красивые места. А они у нее были.

До двенадцати день протекал хоть и скучно, но зато спокойно. Каждые десять минут приносили букеты цветов, звонил телефон, сразу переключающийся на автоответчик. Брук сидела на балконе и читала, изредка поднимая голову, чтобы посмотреть на свой любимый город, на виднеющийся за высотками парк, далеко-далеко простирающиеся поля. Единственным, что всегда дорисовывало ее воображение, было бескрайнее море, и она точно знала, что свою старость хочет встретить на пляже, сидя в шезлонгах и попивая горячий чай, кутаясь в теплые пледы, и держаться за руку с мужем, как будто не было всех этих лет.

Второй звоночек прозвенел, когда вернулся Дарен, и они стали уговаривать дочь пойти с ними на обед.

– Ты что, не понимаешь? Ты не уважаешь свою мать? – Муж отчаялся найти аргументы и взял стакан, чтобы налить себе чистого виски. Он не нервничал, не кричал. Он вообще редко повышал голос, а потом не находил себе места от чувства вины, но извиняться не спешил.

Дочь кивала, улыбалась и была, как обычно, совершенно равнодушна к тому, что они говорили. Брук пыталась надавить на жалость, подкупить, воззвать к совести – тщетно. Продолжая улыбаться, девушка выскользнула из кухни. Хлопнула входная дверь.

– Не расстраивайся. – Он отставил стакан, подошел к жене и приобнял ее за талию, уткнувшись носом в шею и вдыхая едва уловимый запах ее тела.

– Да нет, все нормально, – грустно потупила взгляд Брук. – Было наивно ожидать, что она сдержит свое слово. Это же я сама виновата…

– Почему ты так говоришь?

Разговоры о том, кто виноват в таком поведении дочери, всегда выводили его из себя. Как и у других мужчин их нового мира, у него не было той сильной эмоциональной привязанности к собственному ребенку, просто потому что она было его плоть и кровь. Сейчас были другие законы, и никто из отцов не стал бы закрывать глаза на выходки чада только потому что она носила его гены.

– Ладно, забудем, – она улыбнулась и погладила его по щеке тыльной стороной ладони. – Может, мне стоит ее догнать? Пообещать что-то… стоящее? Она давно просит снять ей квартиру или отдельный номер.

– Не все вопросы решаются деньгами, Брук. Когда ей исполнится восемнадцать, она будет вольна делать все, что захочет. С моими деньгами или без – зависит только от ее поведения. И ты знаешь – я уже на грани.

– Знаю, – засмеялась она. – Ты у меня такой забавный, когда злишься. Ну, пошли! Я бы слона съела.

Обед прошел в молчании. Даже не дожидаясь десерта, Дарен поцеловал ее в щеку и уехал на работу. А Брук поехала в единственное место, которое давало ей ощущение наполненности, – в свою студию для девочек, мечтающих стать моделями, актрисами или телеведущими.

К шести, вернувшись домой, она привела себя в порядок, надела красивое шелковое платье, больше похожее на ночную сорочку. Несмотря на свои сорок лет, женщина прекрасно выглядела и прекрасно себя чувствовала. Она не замечала возраста, глядя на идеально ровное лицо, на подтянутое тело, на аккуратно уложенные волосы и легкий макияж.

Ее уже ждали. Роскошный зал для приемов в их же отеле, где они занимали весь верхний этаж, был украшен цветами, сверкающими украшениями, отражающими свет свечей бокалами и тончайшей фарфоровой посудой. Собралось человек двести, не меньше, и все ждали своей очереди, чтобы поздравить хозяйку торжества, преподнося ей бархатные коробочки с драгоценностями. Все знали, как она их любила.

Дарен Доэрти сегодня необычно много пил. Его бокал с чистым виски, казалось, никогда не опустеет, хотя он раз за разом прикладывался к нему и делал большой глоток.

– Милый, у тебя все хорошо? – Брук положила ему руку на плечо и заглянула в глаза.

– Отлично. Не бери в голову.

– Это из-за дочери?

– Ты же знаешь. – Мужчина поморщился и отстранился. – Ты слишком мягкая с ней, Брук.

– А мне кажется, ты слишком груб. – Легкая улыбка должна была смягчить резкие слова, но сегодня все шло не по плану.

– Мне надоели ее выходки, – процедил сквозь зубы муж и, развернувшись, ушел к бару. Тайна непустеющего стакана была раскрыта.

Пара бокалов мартини, один бокал шампанского, чашечка крепкого кофе и несколько воздушных пирожных. Плавая, словно в расплавленном золоте, в любви своих друзей и поклонников, Брук почти забыла и про напивающегося мужа, и про сегодняшнюю ссору с непримиримой дочерью. Сейчас она готова была согласиться на все – даже на немыслимое предложение отдать ее в интернат для трудных подростков, замаскированный под элитную школу исключительно для отвода глаз. Ни к чему всем было знать, что у них есть какие-то проблемы.

– Если бы было только одно слово, которым тебе надо описать твое состояние сейчас. Что бы ты выбрал?

Брук и Дарен стояли на балконе и смотрели на город, на темнеющий где-то вдалеке парк, на квартал старых заброшенных домов, покупаемых местной элитой только потому, что это было модно и статусно. В них давно никто не жил, и сейчас они были просто еще одним черным пятном на ночной карте города.

– Странный вопрос, – буркнул мужчина и нахмурился. Он много выпил в этот вечер и, как всегда в таком состоянии, становился хмурым и молчаливым.

– Ответь. – Брук схватилась за его плечо и прильнула к нему. Она знала, что это не поможет смягчить его настроение. Просто так хотелось ей самой.

Он молчал. Молчал, смотрел куда-то вдаль и думал о чем-то своем. Она не смотрела на него, но чувствовала кожей, как все меняется. Как напрягаются мышцы, как едва заметно расправляются плечи, как подбородок поднимается выше, а изо рта вырывается выдох, больше похожий на рычание.

– Решимость.

О, да. Это было его слово. Ему можно было даже не отвечать – она уже знала. И, как всегда, наслаждалась тем, что в их мире было так легко понимать другого. Самого близкого.

– Я чувствую это, – прошептала Брук. – А ты чувствуешь мое слово?

Он покосился на жену и, кажется, впервые за вечер улыбнулся.

– Оно у тебя всегда одно и то же. Умиротворение.

– Ты прав. – Женщина рассмеялась и еще теснее прильнула к его плечу. – Я же не плохая мать только потому, что мне так хорошо, хотя я даже не знаю, где мой ребенок?

– Она уже не ребенок, – отрезал Дарен. – Ты слишком возишься с ней.

– Да? Ладно. Я верю тебе.

Умиротворение. Какое важное и нужное слово. И так подходило оно под этот вечер.

Гости разошлись. Проводив последнего, миссис и мистер Доэрти поднялись к себе на последний этаж. Дочери дома не было, и вряд ли она сегодня вернется – у нее была дурная привычка пропадать на день или даже два и заявляться, когда отец блокировал кредитные карты. Хоть чем-то ее можно было контролировать.

Стоя у барной стойки, Брук варила кофе – себе и мужу. Подойдя к ней со спины, он положил руки на плоский живот, чуть вздрогнувший от его прикосновения. Он целовал ее в шею, в затылок, в плечи. Тонкие бретельки соскользнули вниз, и платье упало к их ногам. Она шумно дышала – возбуждение волнами накатывало, туманило мысли. Каждая клеточка кожи вибрировала, и в голове было только одно: «Давай уже! Сейчас!». Но он не спешил. Ему нравилось чувствовать, как податлива она становится в его руках, как трепещет ее тело, как сбивается дыхание, как сердце то бешено колотится, то замирает в груди. Ее удовольствие возбуждало его больше, чем прикосновения.

Они любили друг друга, а потом просто лежали на полу. Ее голова устроилась на его плече, глаза закрыты.