Страница 4 из 8
Брама спрыгнул на траву, довольный произведенным на гостя впечатлением. Стас шагнул следом, рассматривая парк из которого раздавались переливчатые птичьи трели и тянуло желанной прохладой. Глайдер описал над ними широкую дугу и взял обратный курс. Брама осмотрительно рассматривался по сторонам и увидев написанный на лице вопрос пояснил:
– Привычка. На асфальте аномалий не видно, а трава колышется и все как на ладони. Ты это, шевели ногами, а то смотритель спрашивать не будет, засветит держаком по спине, чтоб знали, стервецы, как клумбы топтать.
И точно, едва успели они убраться из виду, стараясь не наступать диковинные огненные лепестки, как словно из-под земли явилась дородная тетка, неся закинутую на плечо сапу, и подозрительно прищурилась:
– Опять клумбы истоптал, ирод? Места тебе мало, вот я сейчас…
– Баб Люсь, оно само, ей Богу само. Рефлекс. Ну?
– Будет тебе рефлекс, как потяну посереди спины держаком!
– Баб Люсь не срамите перед гостем. Гость у нас непростой, а иномирный, к самому Семецкому.
Та измерила Стаса взглядом, а потом погрозила Браме, вплетая в русскую речь суржик.
– Ну, иди уже, но если поймаю на клумбах, у тебя еще один рефлекс образуется – от сапы через всеньки плечи!
Брама состроил виноватое лицо и бочком обошел бойкую смотрительницу, стараясь не поворачиваться к ней спиной.
– Вижу, второй рефлекс уже имеется – съехидничал Стас – уж больно почтиво ты смотрел.
– И не говори, до сих пор чешется, зараза. Не больно, но обидно. Попало как школяру за курево.
Стас засмеялся. Это отражение ему определенно нравилось своей человечностью и мягкостью. Снова поймал себя на мысли, что среди всевозможных утопий ни разу не видел коммунизма. Многое видел. Сытый, разжиревший благополучный капитал, с изысканными небоскребами для богатых и концентрационные зоны для прочих, но для всех – затянутое смогом небо. Мертвые радиоактивные пепелища с горстками выживших, ведущих отчаянную войну за выживание. Миры без людей, опустошенные и безжизненные, которые система списывала как несостоявшиеся, бесстрастно стирая из ткани реальности.
– И что, так везде?
– Конечно, а как иначе? Сам увидишь. Был у меня похожий на тебя субъект, капитан ВМФ США Мак-Грегор. Тоже косился, высматривал, чтобы закричать: «вранье, обман». Потом свыкся. Оно понятно, чтобы из капиталистического мировоззрения перестроится на иное, надо прожить и переболеть на своей шкуре, хлебнуть до донышка, а уж потом высказывать мнение.
– И что, где он теперь?
– Да кто его знает, галактика велика, а у синхров дел по горло.
– Ты во второй раз о них упоминаешь, а затем отводишь разговор в сторону.
– Не хватает слов. Пива попить, лясы поточить, встречая приезжих это да, ко мне. А вот с разговорами к Семецкому. Кроме меня он сейчас единственный синхр на Земле, остальные разлетелись. Кто на Альфу, кто по вероятностям.
– Вы освоили галактику? – изумленно уставился гость.
– Освоили это слишком громко. Она велика, а звезд подобно солнцу в ней знаешь…
Поднявшись по ступенькам, пройдя вслед за Брамой через высокие, оббитые бронзой дубовые двери и упершись в раму металлоискателя, Стас впал в недоумение:
– От террористов что ли?
– Неа, от выворотников, небожителей, то есть. Крепко они нам насолили, но на советского человека у них нет управы.
Проходная предстала типичной совдеповской турникеткой, которая есть на каждом заводе, но вряд были такие огромные коты. Бискви не шел ни в какое сравнение с огромным камышовым котом, не сводившим со Стаса злющих зеленых глазищ.
– Вы, гражданин хороший куда претесь? Пожалуйте к конторке. Род, пол, вероятный индекс?
– Род человеческий, пол мужской, с обозначением моего мира в вашей системе не знаком.
– Глянь, какой смелый. Обычно бледнеют, а этот еще и препираться изволит.
– Я с вашим хвостатым племенем знаком и на такие штучки не ведусь.
– В кои веки Брама приволок что-то стоящее. Обычно он девиц похищать изволит, а тут на тебе, вероятник иерархов.
– Ты Арчибальд, говори-говори да не заговаривайся. Напросишься в командировку на Альфу, там вас дефицит.
– Пользоваться служебным положением запрещено коммунизмом. Вы к Семецкому? От него только ушел этот… – баюн скосил глаза на вахтенный журнал – Михаил архи-стра-тиг. Напасть, а не звание.
– Михаил? – остолбенел Стас.
– Он самый. Вы гражданин проходите-проходите, не загораживайте проход.
– Так нету же никого.
– Есть-нету, мне без разницы. Инструкция для кого писана?
Стас расписался в старомодном журнале, хотя рядом был развернут голограммный дисплей, фиксирующий происходящее в холле, баюн удовлетворенно фыркнул и разлегся поперек стола.
– А спать на работе устав позволяет? – вставил Брама.
– Я в пол глаза. Вздремнуть к обеду велит сама природа. А пост не убежит. Правильно?
Брама только отмахнулся. Что взять с баюна? Вот кены дело другое, но ушли очень далеко, не сыскать.
– Даже не спросишь где таких взяли?
– У самого такой. Достал всех по самое не могу, языкастый жуть. Ляпнул невпопад при начальстве и лишили голоса.
– Это да, начальство везде одинаково, не любит, чтобы были умней его.
Брама распахнул створку бряцающего лифта и пригласил внутрь.
Шок – это слабое выражение увиденного. У распахнутого настежь окна, облаченный в выпущенную поверх линялых джинсов клетчатую рубашку стоял пропавший архистратиг всех небесных сил и не спеша курил. Его собеседник, повернув при виде Стаса голову, приветственно кивнул. Архистратиг скупо ухмыльнулся.
– Ильин, ну конечно. Другой для этого слишком умен. Садись, хватит в струну тянутся, разговор будет долгий и душевный.
Тот рухнул в кресло, не отводя изумленных глаз, а собеседник смотрел на вероятника. На вид ему было около пятидесяти, высокий с залысинами лоб, пронзительные серо-зеленые глаза под очками в тонкой оправе. От него исходила уверенная молчаливая сила, равная, а то и превосходящая мощь самого архангела. Невозможно: вероятность существ равных высочайшим престольным духам! Не удивительно, что вероятники прохлопали их появление. Семецкий кивнул.
– Не смущайтесь, Стас. Не против, если позволю вас так называть?
– Конечно же нет. Если Михаил тут, для чего же тогда я?
– Важен каждый человек, тем более вероятник как вы. Верите или нет, но до недавнего времени мы даже не подозревали о существовании вероятностей и вашей иерархии света. Были самым обыкновенным миром, с самым обыкновенным течением истории. Но на беду, а может на счастье, в наше развитие вмешались существа названные выворотниками, спровоцировавшие слияние с инфернальной вероятностью Агарти. Прослеживается аналогия с падшими духами, поскольку и цели, и методы не особо отличались от религиозных представлений. Как оказалось, это не так уж далеко от истины.
– Но при чем здесь мы, иерархия?
– Дослушай до конца – не оборачиваясь бросил Михаил.
– В противостоянии с этими существами, в зоне их проявления, которая стала называться Аномальной Чернобыльской Зоной, мы открыли в себе некий механизм дающий возможность синхронизировать сумму человеческого существа, раздробленного во множестве вариантов, в одном гармоничном естестве и личности. Стать восстановленным атомом вечности.
– Постойте, это же… – пораженно пролепетал Ильин.
– Утерянное звено эволюции, ретроспекция нарушенной божественности человека. Прошедшие ее, вышвырнули выворотников восвояси, говоря привычным вам термином, нуллифицировали. Но восстановить изначальный принцип может только тот, кто является его истоком. В нашем грешном мире таких нет, но есть над нами. Но я говорю не о мирах подвластных вашей иерархии, а том Свете неприступном, куда не смеют взирать даже престольные духи. Верно?
Михаил кивнул, загасив сигарету, и Стас впервые смог рассмотреть выражение его изможденных, обессиленных глаз.
– Мы не смеем взирать в тот Свет, и что там происходит никто не знает, пока Молчание не явит себя. Пресвятая Троица, Таина Таин – это вы, люди, высочайшая из возможных ступеней эволюции. Мы, наделенные волей и разумом сотворенные автоматы, обслуживающий персонал мироздания, не рождены подобно вам Света Истины от Света Истины. Когда произошло воплощение человека в сотворенное, некоторые не выдержали. У Денницы сорвало крышу, он не смог смирится с тем, что сотворенному не стать рожденным, не творить подобно людям. Остальное тебе известно.