Страница 67 из 76
Он ругался, перемежая слова бранью, и это само по себе уже было странно и дико — слышать от сдержанного и вежливого охотника такие выражения. Анна судорожно вздохнула и обхватила себя руками, чувствуя, что начинает знобить — то ли от слез, то ли от холода, то ли от пережитого страха.
— Прости, пожалуйста, я… Я так испугалась… — пробормотала она совсем тихо и — разрыдалась.
Глава 16. Легенда дикого востока
Мгновение Дмитрий стоял, продолжая держать ее за плечи, а потом длинно, протяжно вздохнул и привлек к себе, обнял крепко. Девушка отчаянно прижалась в ответ, цепко обхватив его за талию. Он казался не просто теплым — горячим, а ее уже била крупная дрожь.
— Так нечестно, — устало пробормотал Косоруков несколько мгновений спустя. — Я не могу ругаться, когда ты ревешь и трясешься. Ты же серьезная, взрослая, опытная. Хозяйка, — он хмыкнул. Горячая тяжелая ладонь легла ей на затылок, погладила вниз до лопаток, и Анна особенно надрывно и судорожно всхлипнула. — Чего реветь-то?
— П-прости, я… Я такая дура, — всхлипнула она, щекой прижимаясь к его груди. От него пахло мокрой шерстью и дымом, лесом и запекшейся кровью. Запах успокаивал. — Я больше не буду. Я думала…
— Думала она, — передразнил он недовольно. — А спросить? Ну ладно, в шаманов я не верил, тут… Черт, да я до сих пор поверить не могу. Но если бы ты на моих глазах в медведя превратилась, это сложновато отрицать.
— Я боялась, что ты после этого уедешь, — прерывисто вздохнула она. — И я снова останусь одна…
Поутихшие было слезы опять отчаянно защипали глаза. В это страшно было поверить, но, похоже, Дмитрий злился не так сильно, как она боялась. Иначе он вряд ли бы вот так стоял, грел своим теплом и негромко ворчал. И вообще, кажется, сильнее всего его зацепило не то, что случилось с ним самим, а то, что она одна ушла к колдуну. Наверное, это значило что-то хорошее, правда?
С минуту они так и простояли: Анна всхлипывала на груди у мужчины, выплакивая страхи, сомнения и стыд, а он медленно гладил ее по волосам и чувствовал, как от всего происходящего пухнет голова. Она даже болеть начала; у висков тяжело пульсировало и эхом отдавалось в затылке.
— Вот что с тобой делать, а? — спросил Дмитрий наконец. — Пороть уже, наверное, не поможет…
— Жениться? — тихо, смущенно предположила она. Мужчина в ответ расхохотался, а она немного отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. В груди ощущалась невыразимая легкость: неужели совсем не злится? Обнимает, смеется. — Ну то есть это я должна, после всего того, что натворила. Как честная женщина…
— Вот уж и правда — хуже беса, — усмехнулся он. Собрал ей волосы на затылке в горсть, придержал, словно намеревался поцеловать, но — передумал, выпустил и спросил о другом. — Это оборотничество вообще можно контролировать? И горожане все знают, что ты в медведя превращаешься?
— Это не оборотничество, оборотней не бывает, — возразила она, пытаясь проглотить досаду.
Не злится. Но обиделся. Не так сильно, как она боялась, но. Но, наверное, шанс заслужить прощение у нее есть? Очень хотелось верить. Придумать бы только, как это сделать…
— Да ладно? — насмешливо ухмыльнулся мужчина. — И в чем тогда разница? Ладно, к бесу, — он тряхнул головой. — С этим потом разберемся. Так что, местные все знают?
— Все, кто из своих, городских, да, — призналась она, опять смущенно опустив взгляд.
— Ага, то есть это у вас обычное дело, регулярно людей в медведей превращать? По мере надобности. И хозяином меня…
— Нет, не поэтому, — вскинулась она. — Я об этом не соврала, горожане так из-за меня говорили, потому что я с тобой… к тебе… Вот и решили, что мы… Двоедушие у нас в семье передается по наследству, а так, чтобы кто-то еще, этого раньше не было. Мне Шаоци сказал тогда, у заимки, что с тобой получится, и я решила… Прости. Я не имела права решать за тебя. Это было.
— Ладно, что было — то было, назад-то все равно не отыграть, — оборвал он. — Давай мы сначала как-нибудь вот с этим всем разберемся, — он широко повел рукой, — а потом уже остальное. Я к чему спросил. Сейчас пастухи поймают лошадей и прискачут за своим стадом, они не пристрелят нас для острастки?
— Пастухи? — растерянно уточнила девушка.
— Мамонты не сами по себе гуляли, когда я их пугнул, — он пожал плечами и добавил с непонятным смешком: — Всех, с пастухами вместе. Хотя и не понял, как это вообще вышло. Успокоилась? Хочу осмотреться.
Анне очень не хотелось его отпускать, но пришлось кивнуть и разжать руки, потому что трясти ее и впрямь перестало, а от слез осталась сухость в глазах и неприятно опухший нос. И она последовала за охотником, хотя, видит Бог, зловещий черный круг теперь казался самым приятным местом в окрестностях.
Ветер стих, и над забокой повис густой гнилостный смрад. Тут и там в траве виднелись части трупов, а порой просто какие-то непонятные пятна и ошметки — мамонты растоптали упырей едва ли не в кашу. Анна не могла удержаться от брезгливой гримасы, стараясь не думать, на что она наступает в траве.
Да и забоку было жаль: нескоро еще здесь можно будет траву косить, в этом году уж точно нет.
— А зачем ты мамонтов? — спросила она.
Дмитрий тем временем нашел среди остатков нежити знаткоя, и тот мало отличался от своих детищ, разве что еще гнить не начал. Но на него несколько раз наступили, и зрелище было… Девушка предпочла, остановившись неподалеку от Косорукова, с сосредоточенным видом вглядеться в холмы, делая вид, что ждет пастухов.
— А как еще с такой оравой нежити справиться? Пулемета у меня не было. А это, наверное, тот скелет, который был в подвале, — предположил он, перейдя к белеющему в траве полотнищу, останки на котором тоже пострадали.
— Да. Это его жена. Он нашел ее тогда, где-то здесь. Ее изнасиловали и убили. То ли кто-то из приисковых, то ли кто-то еще. Наверное, тогда и повредился умом… А вон, кажется, и пастухи, — без особой радости привлекла она его внимание, заметив пару всадников на холме.
— Ты не ответила, это превращение можно контролировать? — сидя на корточках, Дмитрий задумчиво поглядел на девушку.
— Да, конечно. И это только в первый раз больно и надо без одежды превращаться, чтобы облик… запечатлелся. А потом и в одежде можно, только в серебре нельзя, оно изменению не подвержено, исходную форму сохраняет.
— Тогда, может, тебе в зверя превратиться? — предложил он. — Не в таком же виде…
— А что?.. — начала она, опустив взгляд, ойкнула и действительно поспешно сменила облик на звериный.
За всеми переживаниями как-то забылось, что превращалась она как была, совсем без одежды, а теперь еще и в угольной пыли извалялась. И одно дело в таком виде предстать перед Шаоци, который еще за ее первым оборотом следил, или Ийнглжи, который никогда не смотрел на нее как на девушку — это же почти как перед врачом. С колдуном рядом тоже не до стыда было, другое заботило, а вот перед пастухами…
Да и перед Дмитрием тоже вдруг стало неловко. Но перед ним — не за наготу, а за грязь. Для него хотелось быть красивой, чтобы смотрел не с сочувствием, а с восхищением, как недавно у реки…
Анна шумно вздохнула и плюхнулась в траву на меховую попу. В этом облике запахи стали сильнее и отчетливей, но сказывалась вторая сущность: на медвежий взгляд, пахло приятно. К счастью, этим влияние второй души ограничивалось, и падаль не казалась аппетитной.
Дмитрий окинул медведицу задумчивым взглядом, усмехнулся и, поднявшись на ноги, мимолетно почесал за ухом.
Примерно в этот момент из тяжелой тучи над головой упали первые крупные капли. На толстую бурую шубу медведицы Косоруков посмотрел не без зависти, но даже если бы он успел расспросить ее, как происходит превращение, позволить себе такого не мог: надо же было объясниться с пастухами.
Эта мысль и собственная легкая зависть вызвали недоверчивое глухое недоумение. Он несколько минут назад едва не начал креститься от облегчения, когда вернул себе человеческий облик, а теперь уже подумывает, что на четырех лапах было не так уж плохо?