Цветок забвения

— Может, Старец не красив, как Дева, не силён, как Калека, и не полон жизни, как Дитя, но он хитёр, вынослив и настойчив. Он всегда добивается своего. Он не впадает в отчаянье, как Калека. Он не прельщается красотой Девы. Он не плачет даже перед Дитя. Он как камень, в нём нет ничего мягкого, ни капли воды. Ему она и не нужна. — Мастер прищурился. — Пусть я и сказал, что наш клан считается слабейшим, ты же не решил сдуру, что все его презирают?

— Нет?

— Пошли.

Это уже напоминало обучение, поэтому Илай направился за ним охотно, хотя «пошли» мастера звучало угрожающе. Но в итоге его невежество наоборот поощрили.

Через пару часов они дошли до ближайшего жертвенника, что стоял на торговом пути. Караваны использовали их, как ориентиры, и, когда проходили мимо, оставляли в них подношения. В основном чернила, зерно и сушеные фрукты.

— Старец считается покровителем торговли. Окажешься во Внешнем мире, с тебя даже деньги не будут брать за еду и постой. Нам нельзя отказывать в гостеприимстве, — пояснил мастер, выгребая из ящика всё добро. Не взял он только флягу. Открыв её, он нюхнул и поморщился. — О, да тут побывал какой-то шутник.

Илай поджал губы, глядя на то, как учитель выливает содержимое на землю и оно быстро просачивается в трещины.

Варварство.

— Запомни. Будешь подыхать от жажды среди вина… лучше подохни от жажды.

Да, это как раз входило в его планы.

Шли дни, недели, месяцы, а Илай так и не освоился с проклятой, выжимающей его досуха водокачкой. Всё, что он мог предоставить в уплату накопившегося долга — чашу собственного пота. Илай бы сказал, что источник попросту пересох, но он сам видел, с какой лёгкостью мастер добывает воду для готовки, стирки или мытья. Последние два пункта он совмещал, обтираясь влажной одеждой, после чего надевал её и сушил прямо на себе. Но перед этим подходил к ученику и выжимал её ему на голову.

— Ваша ванна, молодой господин. Не хватает розовых лепестков?

Да, всё так и было когда-то: роскошные купальни, мыльные пузыри и лепестки. Переплюнуть такую смогла лишь другая ванна, насладиться которой Илаю довелось лишь полгода спустя, когда разразилась гроза. Бури здесь не были редкостью, да и те, как и всё в пустыне, были сухими. В тот раз он решил, что зловещая темнота на горизонте предвещает что-то подобное, но куда более жестокое.

Улыбка мастера его в этом разубедила. Мужчина втянул в грудь воздух и задрожал от предвкушения. Раздевшись и распустив волосы, он протянул руки навстречу грозе…

Каким бы камнем он ни был, он нуждался в воде.

И пока мастер стоял под милостиво-грозным небом, Илай выносил из дома наружу все свободные ёмкости. Так он смог отдать свой долг полностью. Мастер не возражал. Он же сам говорил, что Старцы должны быть хитрыми.

Теперь, когда воды было вдоволь, Илай смог вплотную заняться ножом. Через несколько дней он вытащил его и принёс мастеру.

— Отлично, — ответил тот и, выведя его наружу, показал на гладкий белый валун. — Вот тебе новое задание. Ты должен разбить его.

— Ножом?

— Кулаком.

— Кулаком?!

— Думаешь, после того, как ты его облизывал, он обидится?

— Никто не станет просто бить камень, — проворчал Илай. — Я себе руку сломаю.

— Я не говорю, что ты должен разбить его сейчас. Пока можешь только посмотреть на него. Внимательно. Он для тебя — идеальный пример для подражания. А нож я у тебя заберу. Сломаешь ещё.

Илай уставился на седой камень — на врага и учителя, безразличного и жестокого одновременно. Потом посмотрел на свой кулак — маленький, мягкий, пульсирующий болью. Рычаг водокачки набил мозоли на его ладони. Теперь ему предстояло разбить её тыльную сторону. Но Илай знал, что если добудет воду и разобьёт камень, то сможет вытворять своими руками совершенно невероятные вещи.

Из дома начали доноситься скрежещущие звуки, которые он уже слышал по пробуждении, когда только оказался здесь. Вернувшись в пещеру, Илай застал мастера скоблящим стену ножом.

— Что это?

— Родовое древо, — ответил мастер, не оборачиваясь. — Теперь у нас всё будет в точности как у богачей. Вы ведь любите хвастаться своими покойниками? У нас тоже есть настоящие гении в роду. Например, вот этот. Учитель учителя моего учителя был самым старым Старцем. Дожил до десяти тысяч.

— Почти тридцать лет, — перевёл Илай.

— Я не знаю, с чем связано его подозрительное долголетие, но от чего он помер, сказать могу. Его убил собственный ученик. Потом этот ученик стал наставником моего учителя, и мой учитель убил его. Хочешь знать, что случилось с моим учителем?

— Его убили вы?

Он не гордился этим. Но и горя не показывал, если не считать надписей на стене.

— Все они провинились перед людьми и отшельниками. Приговор им вынесли Дитя и наш глава, но осуществлять его пришлось ученикам отступников. Странно, да? Что всех их постигла одна и та же участь. Наверное, это неизбежно, если берёшь себе ученика, а потом выходишь во Внешний мир.

Ну вот. Ученика он себе уже взял.

— Вы ведь не собираетесь больше выходить во Внешний мир? — спросил Илай.

— С чего ты взял?

— Здесь ваш дом.

— Ну да. Внешний мир отрёкся от меня, а я — от него. Я привык к одиночеству, тишине и тому, что я здесь главный, там же всё наоборот. Но так повелел Мудрец. Отшельники должны служить людям. Это завет, а я не собираюсь становиться отступником, как ты понял.

Илай с трудом представлял, что кто-то сможет управлять этим человеком. Отдавать ему приказы, а он бы в ответ покорно кланялся.

Подойдя ближе, он прочитал верхнее имя.

— Эвер. Так вас зовут?

— А что? Ты задумал что-то трогательное? Хочешь сказать мне, что ни за что не убьёшь своего дорогого мастера? — Прежде чем Илай ответил, он добавил: — Тебе не придётся. Это проклятье закончится на мне.

Жаль. По мере взросления он всё чаще задумывался о том, что хочет его убить.

Прошло три года, но Илай так и не освоился с водокачкой, а камень даже не поцарапал, что уж говорить о высшем мастерстве. Он здесь приспосабливался, а не становился сильнее. Моменты, когда он утолял жажду и наедался досыта, стали невероятно редки, быстро растущее тело требовало большего. Ему приходилось охотиться, тогда как мастер просто отпускал гончую птицу, либо обходил ловушки и собирал пойманных в них животных. Но бывали дни, когда ни его охота, ни ловушки не приносили добычи, тогда Илай начинал коситься в сторону суры и поигрывать ножом.

— Даже думать не смей.

— Всё это бессмысленно, — проворчал Илай раздражённо, кидая нож не глядя. Лезвие вонзилось в землю рядом с птицей, которая оскорблённо заклекотала. — Вы просто не воспринимаете меня всерьёз и держите здесь потехи ради. Когда ещё у вас будет в подчинении знать. Водокачка, камень, водокачка, камень — мои руки так болят, что я никогда в жизни не смогу ничего написать, что говорить о печатях.

— Дышать здешним воздухом, пить эту воду, есть плоть хищников и смотреть на солнце — это часть обучения.

— Жаренная земля. Жаренный воздух. Жареное мясо. Жареная вода. Каждый день одно и то же. Всё, что я делаю — бью камень, как идиот. Я становлюсь лишь тупее.

— Любой отшельник должен обрести гармонию со своим миром. Признаю, тебе это сделать труднее из-за того, что ты слишком долго жил во Внешнем мире, да ещё в качестве наследника рода. Это место тебя только пугает и изматывает, и ты не замечаешь, насколько оно на самом деле идеально.

— Я здесь, чтобы освоить высшее мастерство, — бормотал Илай. Крошить камни руками? Пусть этим хвастаются Калеки. А я должен камни защищать. Да, я должен научиться печатям. А вы заставляете меня страдать ерундой, хотя, как Старец, должны беречь время. А может, вы и не Старец вовсе? Я никогда не видел, чтобы вы пользовались техниками. И держитесь вы в стороне от остальных отшельников. Ведёте себя как чокнутый.

Эвер вздохнул.

— Ты так ничего и не понял. Ладно. Вставай. — У мастера в руках появилась фляга. Фляга Илая. Если бы Эвер отобрал кошель у бедняка, это было бы и вполовину не так подло. В песках чувство собственности обострялось до предела. Жадность была здесь не грехом, а способом выживания. — Сможешь из неё выпить, и я признаю, что я никчёмный учитель. Не сможешь? Признаешь, что ты никчёмный ученик.