Конфидент

Я слышала ее слова сквозь гул в собственной голове, но ответить не могла. Маргарет снова попыталась сдвинуть меня с места, но я будто приросла к земле. Мой взгляд блуждал по радостным лицам горожан и гостям церемонии, и вдруг я заметила знакомое лицо. Прямо против меня стояла миссис Артридж и растерянно смотрела на происходящее. О наших отношениях с Робертом она знала лишь из рассказов моих и некоторых знакомых, которые видели нас вместе в парке. Моя уверенность позволяла ей говорить о предстоящей свадьбе и соблюдении приличий. Тетушка Харриет доверяла мне, и теперь это доверие было загублено. Новый удар причинил не меньшую боль. Я оказалась лгуньей в глазах дорогой родственницы. Весь мой мир пошатнулся, я словно услышала, как трескаются его стены, с каким грохотом они рушатся и падают к моим ногам. Тетушка тоже заметила меня, и в ее глазах сверкнули гневные слезы. Впервые я видела миссис Артридж такой сокрушенной. А потом я заметила и другие лица, лица тех, кто знал о том, что я проводила время с Робертом, что гуляла с ним в парке, что надеялась на брак. На меня смотрели с жалостью, осуждением или с явным презрением. Эти лица и взгляды были повсюду, и казалось, что они становятся больше, а я, наоборот, уменьшаюсь в размерах. В какой-то момент боль жестокого предательства Роберта, разочарование и отчаяние дошли до такой точки, что мне захотелось исчезнуть. Раствориться в воздухе.

Гонимая муками собственного сердца, я резко развернулась и влетела в толпу горожан, все еще шумевших и провожающих молодоженов к экипажу. Руку Маргарет я отпустила и, ринувшись сквозь толпу, потеряла подругу из вида.

Когда пересекла площадь, ноги сами понесли меня в неизвестном направлении. Я уже не бежала, просто брела по улицам, глотая горькие слезы. Роберт был моим светом, моей надеждой на счастливое будущее и одобрение в глазах семьи. Я отдала ему всю свою нежность, растворилась в нем и полностью доверилась. Эта мысль окончательно меня сокрушила, и слезы полились еще сильнее. Я отдала Роберту все, ему больше нечего было брать. Горький стон застрял в горле, я прислонилась к стене ближайшего дома, чтобы не упасть, закрыла рот ладонью, заглушая вопль. У меня больше не было будущего, никакой надежды на благополучный исход, только позор и полное разочарование тетушки Харриет. Как я смогу сказать ей, что стала Роберту женой, не дожидаясь свадьбы?

Как и зачем добралась до парка, я не знала. Словно неприкаянная, бродила по улицам и пришла к любимой беседке, в которой Роберт признался мне в любви и говорил о свадьбе. Тучи над головой сгущались, а ветер усиливался, где-то вдали прогремели первые раскаты грома. Я слышала, чувствовала, но внимания ни на что не обращала. Будто душа отделилась от продрогшего тела. Не представляю, сколько я так просидела на скамейке в беседке, но когда вышла из нее, было уже совсем темно, а дождь падал с неба сплошной непроглядной стеной.

Я вновь побрела по улицам, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. Тело дрожало от холода, но я не обнимала себя руками, не куталась в пальто, не пыталась согреться. Ледяные руки мелко дрожали, а в горле так и остался колючий ком, мешающий говорить.

Очнулась у той самой церкви Святой Марии, у подножия лестницы которой мои надежды обратились в прах. Я смотрела на ее стены и не думала совершенно ни о чем. Ни о том, как буду жить дальше, ни о том, как посмотрю в глаза тете Харриет, ни о том, что скажут люди. Обжигающая боль вытеснила все прочее.

– Эй, ты что же это стоишь тут, деточка? – послышался мягкий женский голос за спиной. – Ты совсем продрогла.

Не дождавшись ответа, незнакомка обошла меня и встала напротив. Это была невысокая женщина лет шестидесяти, укутанная в пальто и прячущаяся под широким зонтом. Она шагнула ближе и с сочувствием в глазах укрыла меня под своим зонтом. От ее ласковой улыбки я почувствовала новый приступ жалости к себе.

– Альберт! – крикнула она куда-то в сторону и когда послышались поспешные, хлюпающие по лужам шаги, сказала: – Ну-ка помоги мне! Давай отведем ее в дом, пусть обогреется бедняжка.

– Эх, Сиенна, – вздохнул ее спутник, – ты когда-нибудь наживешь себе неприятностей.

– А ты не болтай, делай, что говорю, – велела она. – Неужели не видишь, девочка едва на ногах стоит. Белая как полотно, вот-вот упадет. И голодная небось.

Я, как безвольная тряпичная кукла, позволила женщине приобнять меня с одной стороны, а мужчине с другой, и они повели меня куда-то в сторону. Не было желания ни сопротивляться, ни благодарить. Я просто послушно брела рядом с ними до темного крытого экипажа. Ничего не разглядывая, не интересуясь происходящим, я села на мягкое сидение. Экипаж тронулся с места, и остались лишь звуки проливного дождя и цокот копыт лошадей по мостовой.

Невзирая на то, что я была вся насквозь промокшая, женщина то прижимала меня к себе теснее, то растирала мои озябшие плечи. Не сказать, что ее действия как-то помогали, ибо я была продрогшей изнутри. Продрогшей и опустошенной.

За пеленой дождя я не разглядела дома, куда меня аккуратно ввели. Да мне и не было интересно. Добрая женщина позвала девушек, которые мигом наполнили ванну горячей водой. Все такую же безмолвную, меня помыли, переодели в сухое и усадили пить чай в красивой и просторной кухне. Я пила обжигающий травяной чай, но не чувствовала его тепла, лишь видела лениво поднимающийся кверху пар.

– Кто это? – тихонько спросила одна из служанок. – Она совсем плоха, миссис Батлер.

– Не знаю, Бэтани, – ответила ей добрая женщина, приютившая меня. – Но если мы не пригласим доктора, она сляжет в горячке.

– Я отправлю кого-нибудь, – вызвался мужчина, которого миссис Батлер назвала Альбертом. – Но знай, что хозяину это не понравится. Он не любит гостей, тем более непрошеных.

– Не ворчи, знаю, – ответила она. – Но не оставлять же девушку на улице, ее вон как лихорадит.

Лихорадит? Я даже не заметила. Сидела неподвижно, глядя в темное окно, будто была здесь и одновременно не была. Все, что говорили и делали эти люди, было и со мной и в то же время будто не со мной. Тело присутствовало в этой комнате, а разум и душа витали вдали отсюда.

Где-то в доме послышался шум. Миссис Батлер вздрогнула и посмотрела на мужчину, который будто ждал, что она передумает и выпроводит меня из дома от греха подальше.

– Чего стоишь? – сказала она ему. – Давай за доктором, а хозяина я возьму на себя. Он не откажет мне.

Мужчина что-то неопределенно хмыкнул, а миссис Батлер повернулась к служанке:

– Отведи ее в свободную комнату и уложи под одеяло, а я пойду поговорю с мистером Холлом.

Что-то знакомое царапнуло память, будто я когда-то уже слышала это имя. Бэтани отвела меня в небольшую комнату, уложила в кровать и укрыла мягким одеялом. Я ощущала его нежность, приятный аромат, но чувства будто застыли, были заморожены. Ничего не трогало моего сердца, не приносило радости. Ни забота совершенно незнакомых мне людей, ни вкусный чай, ни уют и тепло этого дома.

Врач прибыл довольно скоро, поставил на столик свой саквояж и приступил к осмотру. Он пытался узнать мое имя, где я живу и как отыскать моих родных. Я постаралась сказать хоть слово, но у меня ничего не получилось. Слова застревали в горле, не имея возможности преодолеть болезненный ком, образовавшийся там еще утром. Подумав об этом, я невольно подтянула колени к груди и вновь заплакала.

– Кажется, она переживает сильнейшее потрясение, – послышался негромкий голос доктора. – Я вижу, что она пытается говорить со мной, но у нее ничего не выходит. Измученный вид и эти слезы… У нее что-то случилось, и это что-то очень серьезное. Прибавьте к травме эмоциональной физическое утомление. Она промокла и теперь горит в лихорадке, но будто даже не замечает этого.

– Что вы посоветуете, доктор? – взволнованно спросила миссис Батлер.

– Я оставлю вам микстуру, будете поить ее. Ей необходим покой, крепкий сон и забота. Вы знаете, кто она?

– Н-нет, – поспешно ответила женщина. – Мы нашли ее на улице, у церкви Святой Марии.