Расписанная красками (ЛП)

Она чувствовала короткие, мягкие удары чего-то по своей коже, и это щекотало. Когда она пыталась отмахнуться Дрейк схватил ее за руку и приказал к ней не прикасаться. Она усмехнулась над его крепкой хваткой, улыбаясь тому, как часто мужчина ее удерживал, даже не задумываясь об этом. Брук снова скользнула в ожидающую черноту, когда Дрейк запечатлел серию поцелуев на одном бедре.

Дрейк переплел свои пальцы с пальцами Брук, чтобы ее руки не двигались. Наблюдая за тем, как Брук снова засыпает, Дрейк не сводил глаз с ее лица, пока дул на свою последнюю композицию. Работа шла быстро, потому что маркеры быстро сохли. Вечер прошел не совсем так, как он планировал, но конечный результат оказался лучше, чем он предполагал.

Он закрыл последний перманентный маркер и надеялся, что Брук простит его за единственную ложь во благо, которую он сказал ей сегодня вечером. Его работу невозможно было смыть за один раз утром под душем, впрочем, он на это и рассчитывал. Она бы не согласилась, если бы знала, что он задумал, но его намерения были самыми благородными за всю его жизнь.

Он нежно провел рукой по ее тазу. Ее тело было для него пристанищем. Он надеялся, что сможет надолго ее удержать.

— У искусства есть свой собственный язык и магия, Брук Дэниелс. Теперь нам осталось только отдать должное дьяволу и отогнать смерть от твоей двери. Я надеюсь, что на этот раз всё сработает.

Он смотрел, как Брук мирно спит, пока одевался предрассветными часами. Он не хотел быть там, когда она проснется. Ей нужно было испытать шок в одиночестве.

Возможно, она так же не поймет, что он сделал с ее телом, как и с моделями из его класса. Может быть, все, что он сделал, сделав ее сегодня своим произведением, дало Брук что-то еще, о чем она могла бы наорать на него позже. Но понимала она это или нет, он, по крайней мере, поделился с ней всеми своими надеждами и мечтами о них двоих. Это и его любовь были всем, что он мог дать любимой женщине.

Он вышел из квартиры и запер ее на ключ, который дал ему Майкл. И усмехнулся, когда положил в карман, зная, что никогда его не вернет.

Глава 17

Когда Джессика остановила свою машину на стоянке, солнце едва взошло. Она закинула сумку, лежавшую на пассажирском сиденье, через плечо и быстрым шагом направилась к зданию. Отчаянный призыв Брук не имел смысла, но она все равно сюда примчалась. Ее дочь нуждалась в ней, и это было единственное, что имело значение.

Может быть, Брук беспокоилась о том, что сегодня врачи найдут что-то еще. Может быть, она боялась проснуться и обнаружить, что у нее уже нет груди. Любая женщина будет обеспокоена.

Дверь в квартиру была приоткрыта, чтобы она могла войти. Приняв молчаливое приглашение дочери, Джессика проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

— Брук?

— В спальне, мам. Поторопись. У нас не так уж много времени.

Ноги Джессики летели по полу, сумка подпрыгивала у нее на боку. Она остановилась и перевела дыхание, когда увидела свою почти голую дочь, стоящую перед зеркальной дверью шкафа.

— О мой Бог. Ты только взгляни на себя.

Она на цыпочках пересекла спальню и посмотрела на грудь дочери. Одна была исписана. Джессика наклонила голову. Это было стихотворение… нет… это было…

— Строка из Писания?

Брук кивнула.

— Да. Из Песни Соломона. Именно здесь царь Соломон делал комплименты груди своей возлюбленной.

— Дорогая, у тебя на спине картинки… и символы… и много слов.

— Знаю. Я даже не могу их все увидеть. Мне нужно, чтобы ты это сфотографировала… на случай, если их потом уберут. Он оставил свободной от изображений, только грудь, которую будут оперировать, и это почти единственное место на коже, которое ничем не покрыто.

Джессика оцепенело кивнула.

— Да. Вижу. Ты уверена, что хочешь, чтобы я сфотографировала?

— Да, — сказала Брук, любуясь символами, украшающими ее плечи. — У меня анкх (Прим. Переводчика: ankh — древнеегипетский символ означающий жизнь) на плечах и узлы бесконечности на обеих руках. Сзади не все видно. Я не хочу, чтобы что-то из этого было потеряно.

— Здесь есть еще два стихотворения. Одно из них Элизабет Барретт Браунинг. Другое — Роберта Браунинга. Я одобряю оба варианта.

— Если думаешь, что это здорово, ты должна увидеть мою задницу. Надпись была достаточно крупной, чтобы я могла прочитать ее в зеркале, — сказала Брук, глядя на потрясенную мать.

— Он писал стихи на твоей заднице? Думаю, я завидую.

Брук рассмеялась, когда брови ее матери приподнялись. Она спустила трусики, чтобы показать ягодицы самой эпатажной женщине, которую она когда-либо знала. Упомянутая женщина очень предсказуемо закрыла рот рукой и громко рассмеялась.

— О Боже… он просто изумительный, как я себе ипредставляла. Даю ему двойные баллы за оригинальность.

— Ну, по крайней мере, он сформулировал это как вопрос. Судя по историям, которые я слышала, это больше, чем когда-либо делал любой любящий покомандовать мужчина Ларсон.

Джессика скорчила гримасу и пожала плечами.

— Верно, — признала она, кусая губу.

Она смотрела, как ее дочь восхищается собой, в том числе своим разукрашенным задом.

— Разве ты за это не злишься на Дрейка? Похоже, он использовал перманентные маркеры. Это не смоется, до того как ты поедешь в больницу.

Брук вздернула подбородок.

— Ну, сначала я разозлилась… пока не увидела свою задницу. Этим он меня пронял. Признаюсь, к этому мужчине у меня слабость.

Брук сердито взглянула на мать.

— О, давай, выскажись. Знаю, ты умираешь от желания сказать «я же тебе говорила». Я знала, что ты будешь смеяться, когда это увидишь, но я не смогла сделать достаточно селфи со всех нужных мне ракурсов. Ты была единственным человеком, которому я могла позвонить.

— Верно, — сказала Джессика, снимая сумку с плеча. Она положила её на смятую кровать и улыбнулась мятым простыням, доставая камеру из сумки. — Так что ты собираешься с ним делать? Оставишь его без серьезных последствий?

Брук фыркнула и посмотрела через плечо, когда мать сняла крышку объектива. Первая фотография запечатлела задумчивое выражение ее лица, когда она размышляла о судьбе Дрейка. Следующая поймала злую улыбку, когда она обдумала иронию того, что он сделал.

— Мам… У меня может быть рак. Мне может не хватить времени, чтобы с ним поквитаться.

Джессика опустила камеру.

— Или у тебя может не быть рак… давай остановимся на этой мысли и запланируем его конец.

— Но разве ты не понимаешь. В этом весь смысл, — сказала Брук. — Как я прямо сейчас могу сказать Дрейку, что люблю его? Я… все в моей жизни запуталось.

Джессика поднесла камеру к глазу.

— Я знаю, что так и есть. Дорогая, снова скинь трусики.

Вздохнув, Брук спустила трусики. Затем, передумав, бросила их на пол и вышла из них. Дрейк нарисовал слова на тыльной стороне ее бедер, а также на ягодицах. Большинство терминов, покрывавших ее тело, были просто положительными мыслями, которые кто-то назвал бы повышением самооценки. Какой бы термин она ни использовала в отношении его работы, это был самый нелепый, любящий и чудесный поступок, который она могла придумать. Который кто-то когда-то для нее делал.

Но помимо романтических жестов, она также знала, почему этот трус скрылся ночью. Его уход поздним вечером придал фразе «сунул, вынул и бежать», совершенно новый смысл после того, как он доставил ей тройной оргазм… трусливый ублюдок.

Конечно, Дрейк пропустил ее первую реакцию…а она визжала словно гарпия… и танец шока перед зеркалом, когда увидела, насколько была покрыта рисунками. Она никогда больше не сможет спокойно с ним спать из-за беспокойства о том, что он может с ней сделать, пока она будет без сознания. Нет, он не был совершенно вне подозрений, как бы она ни была очарована его художественным даром.

— Ну, это определенно злобный взгляд, — сказала Джессика, отрываясь. Она не хотела упустить ни одного ракурса. Дрейку, должно быть, понадобилось несколько часов, чтобы проделать всю эту работу.