Воспитанница любви

Вера не нашлась что сказать на это. Кроме прочего, ее мучила жестокая ревность. Алена, эта красивая здоровая деваха, вела себя так, будто у нее за плечами десять лет супружеской жизни с Андреем. Спросить напрямик об их отношениях Вера не могла и наказывала себя за это постоянными подозрениями, болезненными фантазиями, дурным сном. За прошедшую неделю их отношения с Андреем ни на дюйм не продвинулись. И хотя ни о чем другом, как жить рядом с любимым мужчиной, помогать ему в его делах, любоваться им, наслаждаться его близостью, Вера не могла и мечтать, мысль об отъезде все чаще посещала ее.

– Уйду в монастырь! – сказала она себе однажды, когда никак не могла уснуть после долгой прогулки и простой беседы с Вольским.

Они будто уговорились не поминать более их прежней взаимной привязанности и вели себя так, словно познакомились здесь, в имении. И нынче Андрей делился воспоминаниями из варваринского детства, рассказывал, как однажды во время путешествия спас жеребенка, который увязался за каретой. Малыш не мог угнаться за лошадьми, но изо всех своих крохотных сил мчался и плакал (Андрей так и выразился: «плакал»!). Кучер хлестал беднягу кнутом, на станциях отгоняли жеребенка подальше, но он прибегал вновь, потому что принял одну из кобыл за свою мать. Маленький Андрей умолял остановиться и что-нибудь сделать. Ведь это он перед выездом ласкал жеребенка и приманил его к коляске. Однако матушка сердилась и не позволяла остановиться. Жеребенок норовил попасть под колеса, громко ржал и не желал отставать. Наконец добрались до очередной станции. Жеребенок был вовсе без сил, но не давался в руки мужиков. Маленький Андрей подозвал его к себе и потребовал, чтобы нашли кобылу, которая могла бы покормить несчастное животное. Кучер отправился в деревню. Кобылу нашли, Андрею с большим трудом удалось заманить жеребенка в чужую конюшню. Бедняга валился с ног от изнеможения, не мог сосать, лишь тяжело дышал и вздрагивал. Мужики говорили, что надорвавшийся малыш умрет. Пора было трогаться в путь, но Андрей отказывался сесть в карету до тех пор, пока жеребенок не отдохнул и не стал есть. Андрею пообещали, что на обратном пути они заберут жеребенка, только тогда мальчик вернулся в карету.

Детская история растрогала Веру. «Сколько доброты и великодушия в этом человеке! Но отчего же он не может меня простить? Неужто я для него хуже жеребенка, которого когда-то он пожалел?» О да, хуже. Как можно сравнивать Божье создание, не ведающее, что такое грех, с ней?.. Мала причина, да грех велик. Вот тут и возникло решение уйти в монастырь. Пусть после страдает, ее уже не вернуть. Пусть утешается со своей глупой Аленой!

Весь следующий день Вера обдумывала, как ей действовать далее. Она сознавала, что уйти в монастырь ее подталкивают вовсе не святые чувства. Или не только святые. Это стыдно, но пусть, пусть! Теперь или никогда! Завтра утром, когда Андрей уедет в поле, она сбежит из имения, чтобы найти подходящий монастырь. Не возвращаться же ни с чем в Москву, где ее будут ждать с радостными вестями. Как объяснит она, почему Вольский не с ней?

За обедом Вера собралась с духом и спросила:

– Вы готовы дать ответ вашей матушке?

Вольский с любопытством взглянул на нее:

– Вам уже наскучила деревенская жизнь?

– О нет, здесь прекрасно! Однако меня ждут…

Андрей откинулся на спинку стула:

– Я не могу бросить дела: жатва в самом разгаре, сено надобно продать, мельницу достроить. К тому же я так и не решил, что ответить матушке на ее просьбу. Прежнего уже не будет, а ей надобен ее избалованный мальчик.

Весь день в душе Веры зрело безумное решение, противное тому, что посетило ее накануне. Она силилась разбить стену, отделяющую от нее Андрея, но все было напрасно. Вера решилась на последнее средство.

В этот вечер прогулка перед сном несколько затянулась, потому что неожиданно начался дождь и Вольский, схватив Веру за руку, увлек ее по аллее к белой беседке с колоннами, скрытой в глубине парка. Когда они осмотрелись во мраке, Андрей сказал:

– Это павильон «Ожидание». Матушка моя любила здесь сиживать, когда ждала жениха с войны. Он не вернулся. Погиб при Бородине.

– А ваш батюшка? – тихо спросила Вера.

– Отца я не помню. Он был старше матушки на двадцать лет и рано умер.

В парке царила тьма, тучи закрыли луну. Дождь шелестел монотонно, и было ясно, что зарядил он надолго.

– Эх, до чего не ко времени! – досадовал Вольский, имея в виду сельские работы.

Они едва различали лица друг друга. Вера почувствовала озноб: платье под кружевной мантилькой промокло, а в павильон беспрепятственно проникала сырость. Пробормотав: «Мне холодно», – и не сознавая, что делает, юная княжна обвила руками тело Андрея и крепко прижалась к нему, чтобы согреться. Она тотчас почувствовала, как тот вздрогнул и замер, не ответив на объятие. И, словно лишь этого ждали, из парка подали голос Дуня и Алена. Они спешили спасти господ от дождя под непромокаемыми плащами. Вольский осторожно убрал руки Веры и первым вышел из павильона. Они не сказали друг другу ни слова более, молча разошлись по своим половинам.

– Знаешь, Дуня, – шептала Вера, когда горничная расшнуровывала ей платье, – ты найди сейчас Степана и скажи ему, чтобы на утро готовил лошадей. Как только Андрей уедет в поле, мы тронемся. Но никому ни слова, слышишь? Не проговоритесь, а не то будет вам худо!

Дуня ничего не понимала. Известие ее сперва опечалило, однако перспектива пошептаться со Степаном вмиг примирила ее с неизбежным. Она умчалась легче ветра на поиски милого. Веру лихорадило. Она прислушивалась к шуму дождя, к каждому шороху в доме. Чего она ждала? Она и сама не знала, но ждала напряженно. «Я дала ему понять, как желанен и дорог он мне. Отчего, отчего он так равнодушен, безответен?» Так ничего и не дождавшись, девушка пришла в еще большее волнение. Она дважды вскакивала с постели, металась по комнате и снова ложилась. «Все, завтра эта пытка завершится, я уеду и забуду. Но теперь…»

Юная княжна подошла к окну и открыла его, чтобы освежиться. Аромат летней ночи, в котором смешались запахи мокрых цветов, травы, свежей земли, взбодрил девушку. Она постояла еще немного, слушая шуршание капель по листьям, и вдруг, набросив на плечи спальную кофточку, вышла из комнаты. Дом спал, по стенам бродили тени, нигде ни огонька.

Вера ни разу не была в комнате Вольского и смутно представляла себе ее расположение. Искала по какому-то наитию. Трепетала от неясных звуков, вздрагивала от скрипа половиц. «Что, если он не один?» – вдруг подумала Вера и от ужаса остановилась. Она уже видела мысленно, как в объятиях Вольского изгибается и стонет Алена.

– Ненавижу! – прошипела юная княжна сквозь зубы.

Некоторое время раздумывала, возвращаться ей или идти далее. «Ну что ж! Коли не один, так и лучше. Все к одному. В монастырь!» Она двинулась решительнее и храбро открыла заветную дверь. Вера не ошиблась, это была спальня Вольского. Ее удивило, что в углу у образов теплится лампадка. Должно быть, когда-то здесь была детская и маленький Андрей спал при свете лампады в уютной кроватке под пение старенькой няни. Теперь горел еще и ночник, кровать была вовсе не детской, широкой, с пологом, с пышными подушками и белоснежным кружевным одеялом.

Вольский крепко спал. Один. Вера облегченно вздохнула. Заперев дверь на задвижку, подошла к кровати и присела с краешка. «Он устал, он так устает за день от работы, от бесконечной скачки по полям, от забот», – нежно думала Вера, любуясь спящим мужчиной. Длинные ресницы его трепетали, он глубоко и покойно дышал. Девушка вовсе не чувствовала страсти, безумного желания, но если бы от нее потребовалось немедля отдать за него жизнь, она не колебалась бы ни секунды!

Вольский пошевелился и тихо застонал. Вера заботливо склонилась над ним, положила ему на лоб прохладную ладонь. Андрей вновь утих. Девушка почувствовала нестерпимую грусть и щемящую нежность к нему, на глаза, как от боли, навернулись слезы. Что-то подсказывало ей, что, разбуди она его теперь, Андрей уже не отвергнет ее объятий, как сделал давеча, а, напротив, будет счастлив ответить ей страстью. Но Вера лишь тихо сидела и смотрела, будто хотела запомнить любимые черты навсегда.