Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 10

– Знаешь, Элка, мне чего-то здорово сегодня на душе тяжко. И вот я подумал если: есть тяжесть, если есть неподалеку один, второй, третий друг и мы можем, собравшись вместе, эту тяжесть не то чтобы разделить на троих, но сбросить на время вместе с пивной пеной, сдуть – и все. Так почему б нам этого не сделать? Как ты посмотришь на такой вариант?

– Что ж, вариант меня вполне устраивает. Тем более что я собиралась пригласить тебя на хороший обед. Я одна, совершенно одна и совершенно готова к любым... Ну, ты знаешь, к чему я готова. Я всегда готова. Да, кстати, слушай, Антон, а тебе обязательно каких-то гостей надо?

– Да нет, дело в том, что я с Колей разговаривал, пообещал, что мы сегодня с ним после работы по кружечке пивка перекинем, ну так, немного стресс сбросить, все-таки день был сумасшедший, сама знаешь. Ну, а потом еще этот не самый приятный финал, а потом...

– Ага, значит, обо мне ты вспомнил потом, когда все было уже расписано, рассчитано, и уже все было готово, но планы сорвались. Некрасиво, Плетнев, ох, как некрасиво по отношению к женщине, которая относится к тебе не так уж, в общем, и плохо.

– Согласен. Каюсь.

– Этого мало, Плетнев. Ты ведь знаешь, что я тебя глубоко уважаю и отчасти, могу искренне в этом сознаться, люблю, Плетнев.

– Вот это другой разговор. Любовь – это приятная тема.

– Короче, чего ты хочешь? Ты рвешься ко мне или ты хочешь меня куда-то утащить?

– Я бы предложил такой вариант: тут где-то неподалеку есть у вас какой-то кабачок, не то чайный дом, не то кофейня, где можно выпить и немножечко перекусить. По-моему, где-то на углу Комсомольского проспекта и какой-то из Фрунзенских улиц. Не знаю, у вас там полно всяких забегаловок. И все это я предлагаю только с единой эгоистической целью – не заставлять тебя в день моей великой печали заниматься хозяйственными заботами. Горевать так горевать, но чтоб дым столбом, чтоб дуракам завидно стало. А там решим. Или, может быть, в районе Лужников? Выбери сама и скажи. Ты мне, а я перезвоню Щербаку, который сидит уже на гвоздях от нетерпения. И вообще, я думаю, нам нужно немножко оторваться, отпустить вожжи, а потом, если удастся, и продолжить вечеринку в более тесном кругу. Кстати, мой друг Николай Щербак почему-то высказал уверенность, что у Элки, этой прекрасной Элки, не может не оказаться симпатичной подружки. А если таковая есть, ты ж представляешь, веселья вдвое и вообще всего вдвое. Как ты посмотришь на такую философскую постановку вопроса?

– Как смотреть на такую постановку? Кадрите, ребятки, кадрите, мальчики! Ладно, сейчас загляну к Галке, и если она дома, то можете быть уверены – скучно не будет.

– А она хоть ничего?

– Нахал! Так про женщин не говорят! Она не просто ничего, она очень даже ничего.

– А почему же я до сих пор о ней не слышал?

– А потому что ты, наглец, немедленно положил бы глаз на нее. А так я была в полной уверенности, что ты не спустишь глаз с меня.

– Хитра, хитра. Ладно, девушка, все понятно. Тогда я тебя прошу вот о чем: быстренько прозондируй свой вопрос, назови мне место встречи, я перезвоню Николаю. Ему от центра ехать долго, да и мы не будем торчать без дела. Я на телефоне, жду твоего звонка.

Плетнев невольно двигался в направлении дома, в котором проживала в Хамовниках Элеонора Владиславовна, и поэтому ее звонок застал его почти у ее подъезда.

– Я здесь, – ответил он. – А ты готова?

– Мы готовы. А где твой кавалер?

– Мой кавалер будет готов там, где вы назовете место.

– Мы едем в домик на Комсомольском, я тебе покажу. Там хорошие ребята, они меня знают, обслуживают легко и быстро.

– Прекрасно. Эксцессов не предвидится? Я имею в виду события национального порядка. Я ведь знаю, как реагирует Северный Кавказ на благодатные и роскошные формы Южной России. Говоришь, хорошие ребята, и тебя знают?.. Но, с другой стороны, могут же им не понравиться кавалеры. Они, поди, и драку затеять захотят. А в такой день это было бы очень неуместно.

– Да перестань, нормальные ребята, обслуживают хорошо, знаю я их прекрасно. Все там будет спокойно.

– Ну, я на тебя полагаюсь. Так спускайтесь, я звоню Николаю.

Они вышли из подъезда, Плетнев выбрался из машины, поздоровался с приятной женщиной, которая назвала себя Галей. Нет, ну конечно, ни в какое сравнение с Элкой она не шла. Элка – это свое–образная кариатида, это образец женщины в лучшем понимании смысла этого слова. Женщина, в которой есть все: разум и все, что к нему положено.

А Галя была поспокойнее, потемнее, постройнее, ну, наверное, тоже хорошая девушка. Вспомнил тут же Антон, что Света ему также поначалу показалась худой и нескладной, невзрачной. Но после первого поцелуя еще в машине... у-у-у-у, как поплыли его глаза! Куда он сам поплыл! А дома вообще было нечто. Она показала, какой должна быть настоящая женщина, благодарная мужчине. Вряд ли мужики часто добиваются такой благодарности. Но он тут же перевел взгляд на возбужденную Элку и глубокомысленно изрек: «Хотя...»

– Ты о чем? – немедленно откликнулась Элка.

– О перспективах, дорогая! О чем может думать одинокий сыщик, не имеющий ни приличной семьи, ни достойного жилья?

Когда они подъехали к кафе, возле него уже стояла серая «девятка» Николая Щербака и он медленно прохаживался около нее. Поздоровались.

– Я знаю эту забегаловку, – сказал Щербак. – Почему вы выбрали именно это помещение?

– Тут у Элки знакомые, – сказал Плетнев.

– Знакомые знакомыми, – пробурчал Николай, – но слава нехорошая, это я вам могу сказать совершенно точно. Пару раз мне приходилось здесь бывать по острой оперативной надобности.

– Да? – испугалась Элка. – А что тут творилось?

– Ничего-ничего, – ответил Щербак, – только национальный вопрос решается довольно часто и довольно скверно, неграмотно.

– Ну, тогда, может, сменим место? – предложил Антон. – Мне бы сейчас не хотелось подвергать даже подозрению опасности вас обеих, девушки.

Вмешался Щербак:

– Если хотите, я сейчас покажу вам неподалеку одно хорошее местечко, где мы действительно спокойно посидим. В районе Усачевского рынка, там есть прекрасное вечернее кафе, есть музыка, вряд ли появится охота танцевать, но дамы так прекрасны, что мы можем не удержаться.

– Поехали, танцор-любитель, – сказал Антон.

Кафе, в которое они вошли, было действительно симпатичным, уютным. Они сели в уголке, сделали небольшой заказ для начала, чтобы потом посмотреть, как будет разрастаться аппетит и будет ли разрастаться, добавить или, наоборот, сократить необходимость поедания общественного продукта за счет домашней еды, которой, как уверяла Элка Антона, у нее всегда было богато. Оно и видно, по фактуре не скажешь, что девушка голодала.

Официант записал заказ и исчез, чтобы больше не появиться. Так, во всяком случае, получилось. В ожидании заказа завязался оживленный разговор. Щербак рассказывал какую-то очередную историю Галке, и та, склонившись к нему, слушала Николая. А Элка во все глаза наблюдала за Антоном. Причем во взгляде ее было написано не столько любопытство, сколько злорадство. Причем злорадство счаст–ливое: так смотрит кошка на птичку, у которой уж перебиты лапы и переломаны крылья. И вот птичка дергается, дрыгается, а кошка прекрасно знает, что никуда та не улетит, не ускачет никуда и удовольствие ее может длиться бесконечно долго. Поняв эту ее нехитрую мысль, Антон улыбнулся, небрежно и якобы нечаянно положив руку на ее колено, сказал:

– Знаешь что, а ведь ты была действительно права. Наверное, нет необходимости задерживаться в общественных местах, когда можно спокойно продолжить более интимный разговор в более интимной обстановке.

Зря Коля Щербак, знавший это заведение, рассчитывал на свободу, тишину и уют. Им надоело ждать, и они решили уйти. Стали подниматься, чтобы отыскать глазами официанта и выразить ему свое недовольство, когда в кафе ввалилась довольно большая группа ребят, торгующих на Усачевском рынке. Черноволосые, горбоносые, они мгновенно заговорили на своем гортанном языке, стали громко кричать, выяснять друг с другом отношения, занимать все столики подряд и посматривать с подозрением на тех, кто им казался лишним. Зато две дамы стали им явно нелишними, и они стали оказывать им пристальные знаки внимания.