Страница 36 из 44
Уже находились. Раньше-то Топь доставала и сюда.
Лагерфай напомнил себе, что сейчас еще можно слегка расслабиться, а вот через пару дней станет не до этого – они подойдут к самой границе владений нежити, и как раз там и стоило ждать нападения. Конечно, в самой тенеземле призракам было бы куда проще – но при входе в Топь Марамы Ольсон растянул бы лагерь исключительно по Дороге, полностью заградив ее на всю ночь, но и обезопасив своих. Лагерфай предложил эту идею еще в Белостенье и был очень рад услышать, что глава каравана так и собирался поступить.
Через два с половиной дня так и случилось – они добрались до мест, где уже чувствовалось дыхание Топи Марамы. Здешние храмы пострадали сильнее: один был почти что разрушен, у второго – разбиты стены, выломано немало кирпичей; холмы вокруг бросали на святилища густую тень.
Большая часть ремесленников принялась за восстановление первого храма; Лагерфай, убедившись, что за ремонтом приглядывают Стражи, ушел ко второму.
Даже пострадавшее святилище излучало спокойствие и уверенную силу; не знай он, что хризантемовые храмы возводились по приказу Синдиков, сказал бы, что эта сила так же стара, как и сама Дорога.
«Место покоя, – подумалось Лагерфаю. – Потому-то нежить его и не любит – призраки отказались от покоя для своей души».
Он опустился возле разбитой стены, прикрыл глаза. Негромко усмехнулся: да, постарались белостенцы на славу, такие чувства у него возникали только в родном доме. Давно, почти полвека назад, перед тем, как он ушел заниматься нынешним делом. И пусть даже близко тенеземля, а из-за холмов толком не разглядишь угрозы, даже мамонта... все равно умиротворение не оставляло.
Послышался скрип колес и Лагерфай открыл глаза: к храму неспешно подкатил тележку с кирпичами высокий человек крепкого сложения. Он коротко кивнул:
– Простите, если помешал.
– Ничего, – отозвался Лагерфай. – Помочь чем?
– Спасибо, я справлюсь, – ремесленник принялся выгружать кирпичи. – Только последите за окрестностями, мастер…
– Лагерфай.
– Штерн, – представился каменщик, оглядывая поврежденный храм.
Лагерфай уже видел этого человека: пришел вроде не из самого города, из окружавших его деревень. Но мастер явно хороший: кирпичи на место выбитых он ставил быстро и умело.
– Вижу, у вас работа спорится, – сказал он. Вопреки первым впечатлениям Лагерфай не отказывался поговорить – но в пути надо было следить за пространством вокруг. Сейчас все равно требовалось, но молчать уже поднадоело.
– Я умею, – отозвался Штерн. Коротко хмыкнул, оглянувшись: – А вот вас бы за работой увидеть не хотел, уж простите.
– Ну еще бы, – улыбнулся Лагерфай. «Работа» для него и Стражников означала бы, что на караван все-таки нападут. – А разве в Белостенье к вою призраков за стенами не привыкли?
– Так я недавно тут живу, – пояснил каменщик, – так-то путешествую. Решил задержаться в местных деревнях, а тут и работа подвернулась… Может, в Белостенье и осяду, город хороший.
Он помолчал, укладывая очередной белый кирпич и с некоторой неуверенностью заметил:
– Хотя вот не ожидал, что вы… или другой Возвышенный в экспедиции будут.
– Это почему? – удивился Лагерфай.
– Вы же не белостенец, – объяснил Штерн. – И вы дракорожденный – Возвышенным надо бы искать подвигов, а не охранять простых людей.
– А что, охрана – не подвиг? – усмехнулся Лагерфай. – Особенно когда надо сражаться с чудовищами.
– Так плата невелика.
– А на что мне большая плата? – пожал плечами Лагерфай, оглянувшись. – Мне нужно столько денег, чтобы я мог позволить себе жилье, еду и нужные вещи в пути – и при этом чтобы нести было удобно. Мой учитель путешествовал налегке, я себя точно так же веду. В конце концов, понадобится еда – сам добуду, понадобится пристанище – найду, мое ремесло везде полезно.
Штерн задумчиво кивнул, поглядев на собственные руки, крепкие пальцы ремесленника.
– Я вот так же живу. Инструмент да руки пропитание добудут, дом сооружу… а богатство и ни к чему.
– У вас много общего с моим учителем, – заметил Лагерфай. – Найстурм всегда смеялся над роскошью.
Он замолчал, задумавшись. Умиротворяющая близость храма навевала воспоминания, и даже побуждала погрузиться в них.
Лагерфай неплохо помнил родную деревню, жизнь семьи охотника и полную растерянность родителей, когда их третий сын Возвысился. Тогда зима была голодной, он пошел на рыбалку к опасному берегу – и свалился в воду. Думал, что пришла смерть… но домой вернулся. С десятком крупных рыб и вьющимся вокруг тела ореолом стихии.
Родители так и не смогли понять, когда же в их роду оказалась Кровь Драконов и хотя бы с чьей стороны. Но потом отбросили эти мысли и вместе со всей деревней гадали – что теперь делать? Практичное мышление подсказывало крестьянам, что Возвышенный очень полезен… а заодно напоминало – здесь никто понятия не имеет о том, как его учить. Старейшины косились со смесью радости и недоверия: слишком уж часто говорилось о том, что в смертных селениях Возвышенные всегда становятся главными.
Односельчане не были злыми – сейчас Лагерфай это прекрасно понимал. Они знали, что богов надо ублажать, от нечисти – беречься… но просто не знали, что делать, когда один из них настолько изменялся.
И потому вся деревня вздохнула с облегчением, когда на исходе зимы к ним завернул Найстурм, дракорожденный Воздуха, мастер клинка и охотник на чудовищ. Он покинул деревню три дня спустя, уходя с новым учеником.
За прошедшие десятилетия Лагерфай четырежды бывал в родных местах. Делился историями о работе, пару раз уничтожал мелкую нежить неподалеку – и снова уходил. Он знал, что теперь-то в сознании односельчан все правильно и спокойно: один из них изменился, ушел и стал великим героем, о котором можно рассказывать детям. Это всех устраивало – и родителей, и братьев с сестрами, и старейшин, и соседей…
Да и самого Лагерфая, пожалуй.
– Вы долго у него учились? – голос Штерна оторвал Лагерфая от раздумий. Ремесленник уже закончил с кирпичами и сейчас аккуратно подравнивал раствор, дабы стена вышла абсолютно гладкой.
– Шесть лет, до двадцати, – отозвался Лагерфай. – Обошли весь Север, я стал очень неплохим мечником. Разве что предпочел копье мечу, у учителя было наоборот…
Он вздохнул.
– Потом Найстурм погиб. Обычная для нашей профессии смерть – чудовище оказалось сильнее, пусть учитель и перевалил уже за полтора века.
– Кто? – Штерн оглянулся через плечо.
– Фейри, – коротко ответил Лагерфай. – Рыцарь-фейри, мы с ним столкнулись у границ Хальты. К счастью, без свиты… но он был силен.
Сверкнуло иное воспоминание: снег вокруг, сковывающая тело ледяная корка, отчаянные попытки вырваться из нее – и звон клинков рядом. Учитель сражался с фейри очень долго – Лагерфай даже не мог сказать, сколько. Большую часть схватки он не видел – но слышал звон мечей, вдыхал резкий электрический запах анимы Найстурма и кожей чувствовал искажающее мир волшебство его противника. Он вкладывал силы в собственную аниму, заставляя водные клыки вгрызаться в лед – но тот сразу же восстанавливался.
А потом все затихло – с последним ударом. Лагерфай знал, кто победил: за эти годы звук врубающегося в плоть дайклейва Найстурма врезался ему в память, а сейчас удар был иной.
Сначала нахлынула горечь, потом – гнев, потом… нечто иное. Легкие шаги, едва приминающие снег. Насмешливый страх, расползающийся по коже узором инея. Ледяная ирония в нечеловеческих глазах. И голос, похожий на звон хрусталя: «Запомни меня, мальчик. Попробуй найти, когда вырастешь; сейчас тебя убивать неинтересно».
Фейри ушел, его магия больше не подкрепляла лед – и дракорожденному, пусть и молодому, не составило труда вскоре вырваться. Он похоронил обезглавленное тело учителя, и над могилой впервые ощутил себя охотником. Не учеником. А потом добрался до мастера Джанкола, к которому и вел его тогда наставник – и обучился искусству, которое практиковал с тех пор.