Кровь Пяти Драконов

– Стало быть, есть что показывать? – мгновенно уточнила Авида с живым интересом.

– Да, – спокойно признал Идико. – Если бы не обеты…

– Обеты, обеты! – раздраженно взмахнула рукой Авида. – Обязательства. Долг. Правила. Уж поверьте, уважаемый брат, я всю жизнь с ними знакома.

Она выразительно провела ребром ладони по горлу.

– Долг в Конторе я исполняю безупречно, верно? – Авида склонила голову набок, и Идико кивнул. – Ну хоть в жизни вне работы я могу себе что-то позволить? Я уважаю обеты Ордена, но… неужели только из-за них?

Она выпрямилась; налетевший ветер взметнул мантию, на мгновение явив изящную фигуру.

Несколько секунд Идико молчал, а потом улыбка исчезла с его лица.

– Важны не обеты, – тихо сказал он. – Важна дисциплина. Умение держать себя в руках.

– Почему? – наклонилась Авида. Вопрос казался очевидным, но что-то настораживающее звучало в голосе монаха. Убийце надо разбираться в интонациях, Воздушному – тем более.

– Шипы, – мягко ответил Идико. – Я вышел оттуда живым – но они до сих пор мне снятся.

Авида смотрела в темные глаза монаха, и видела, о чем он говорит, так же ясно, как если бы проникла в его мысли. Она видела город, охваченный бледным огнем, проломленные стены, и врывающихся внутрь врагов – зомби с серыми лицами и прогнившими глазами, скрепленные воедино скелеты, составляющие чудовищные костяные стоножки, измененные некромантией костяки и возвышающуюся над ними исполинскую крепость-труп, с которой спускаются окутанными горящими тенями рыцари Лорда Смерти. Она видела, как клинки бойцов Нижнего Мира с хрустом врубаются в плоть защитников, как при взгляде на анимы рыцарей смерти обычные воины валятся на колени, раздирая пальцами собственную плоть, как позвоночные цепи врезаются в наскоро выстроенную оборону и холодные костяные руки выдирают сердца у солдат, разбрызгивая по мостовым и стенам теплую алую кровь…

И как среди этого хаоса отчаянно бьется монах, посылающий в цель одну стрелу за другой и рвущий мертвецов ветвями Древесной силы… но их все равно остается слишком много.

Авида много читала о штурме Шипов. Воображение и то, что она знала об Идико, довершило картину.

– Дисциплина духа помогает не сорваться, – тихо продолжал монах, – и засыпать с осознанием своего долга перед миром и Драконами. Я не слишком боюсь снов… но они не дают отдохнуть – и что я тогда смогу сделать полезного, устав и не выспавшись?

Авида молчала. В голове крутилась мысль «Как только совершенно обнаженный человек может так вежливо выражаться?», взгляд же впервые скользил по телу монаха, впервые – без желания.

– Поэтому, – завершил Идико, – я не могу принять это, без сомнения… щедрое предложение. Даже если бы не было обетов.

Авида смотрела на него сверху вниз, откровенно любуясь зеленым узором на коже и мягким, спокойным лицом. Пожалуй, теперь она его понимала получше… да, значительно лучше.

– Ну что же… – задумчиво сказала она, – придется посвятить себя делам духовным…

Монах улыбнулся… и улыбка замерла на лице, когда Воздушная принялась стягивать мантию. Быстрое движение – верхняя одежда полетела в сторону, за ней последовала узорчатая длинная рубашка.

– Простите, – обрел дар речи Идико, когда Авида принялась распускать пояс, – но… что вы делаете?

– Как и сказала, – отозвалась она, – посвящаю себя духовному. Видите ли, я намерена взращивать свою Эссенцию, и…

Легкие штаны соскользнули на траву, и женщина осталась полностью обнаженной. Она вскинула голову, встряхнув белой косой, выпрямилась. Ветер прошелся по коже, тронул розовые соски на чистой белой груди, скользнул ниже, поиграв с белыми волосами, чей треугольник сливался с кожей между ног.

– …это лучше делать в соответствующем месте. Здесь ведь не только Дерево, тут силен и Воздух. А как мне только что объяснил специалист, – Авида лукаво улыбнулась, – чувствовать Эссенцию стихий лучше всем телом.

Она грациозно опустилась напротив Идико, скрестив ноги и устроив ладони на коленях. Точно так же, как и монах – и точно так же явив себя его взгляду, глубоко вздохнув так, что небольшая грудь поднялась и опустилась.

– Научите меня правильному дыханию? – попросила Воздушная.

– Конечно, – кажется, Ледааль восстановил самообладание. – Это достойное дело.

Авида скрыла улыбку. Да, медитация – занятие достойное всех Возвышенных… совместная – тем более. Она еще и приятна.

Интересно, когда она сможет попросить Идико показать, как правильно перемещать Эссенцию в теле? И когда она сможет прогнать кошмары – ведь они не приходят, когда кто-то спит рядом, сплетая свою силу с твоей и согревая своим теплом?

А Сесус Лозон может провалиться к демонам.

Боеспособности Конторы ничто не угрожает.

18.08.2012 – 24.08.2012

Дикая Охота. Цветы ненависти

Возвышенные – страстные существа. Одними движет стремление защитить других, другими – неистовая тяга к знаниям, третьими – желание испытать все на свете.

Цинисом Имазой движет ненависть.

Иногда он думает, что вместо выпавшей ему Древесной силы лучше бы подошла Огненная – его душа подобна всепожирающему пламени. Иногда он соглашается с мудростью Стихийных Драконов – деревья пускают корни так же глубоко, как и ненависть, пропитавшая его дух.

Цинис Имаза ненавидит свой родной Дом, отказавшийся от искалеченного отпрыска и постаравшийся забыть о его существовании. Сотворенная им самим маска, личина кошмарного демона, что всегда скрывает его лицо – вызов Дому Цинис и их стремлению к красоте и совершенству.

Он никогда не откажется от своего имени, и любит выделять в нем слово «Цинис», когда представляется кому-то. Изумление в глазах незнакомцев, неспособных сочетать известный красотой и элегантностью Дом с чудовищной маской и хриплым голосом чародея, доставляет ему мрачное удовольствие.

Цинис Имаза не ненавидит своего дядю, чья ошибка навсегда искалечила его шесть десятилетий назад. Уже не ненавидит – нет смысла питать чувства к мертвецам, искореженным волшебной силой и познавшим погребальный костер при жизни.

Образ корчащегося в муках Дамена, раздираемого изнутри полыхнувшим по воле его племянника чародейским огнем, до сих пор остается одним из самых приятных в памяти Древесного.

Цинис Имаза ненавидит Анафем. Они выглядят по-разному, сияют бледным светом луны или ярким солнечным пламенем – но они всегда привлекательны, и на них смотрят, затаив дыхание. Даже не наделенные красотой притягивают к себе, заставляют восторгаться и желать увидеть снова.

Он всегда смеется, обрушивая на добычу Дикой Охоты ливень из бритвенно-острых обсидиановых бабочек, вспарывающих плоть и покрывающих ее тысячами ран, срывающих мясо с костей и разрывающих тело. Даже если Анафема уйдет – облик твари еще долго не будет привлекать чужие взгляды.

Цинис Имаза ненавидит мир. Творение вокруг смеет быть прекрасным, и радоваться жизни, не замечая пульсирующих болью шрамов, скрытых под узорчатой мантией и демонической маской. Мир обходит стороной изуродованного чародея – но тот не отрешается от мира.

Запершись в стенах Гептаграммы, он постигал самые жестокие заклинания, которые может дать лучшая имперская школа чародейства. Восемь лет он был наемником, выбирая те контракты, где непременно потребовалось бы убийство и разрушение – в этом ему было мало равных. Два года назад – ушел в Дикую Охоту, где можно испытать высшее наслаждение, разрушая неземную красоту Анафем вместе с их жизнью.

Цинис Имаза ненавидит многое – но только не изысканное искусство чародейства и собственную силу. Только она и доставляет ему удовольствие, только плетение тонкого узора Эссенции отзывается восторгом в душе Древесного.

Его силы разрушительны – как заклинания, так и проистекающие из Возвышенной природы приемы-чармы. Он способен сжигать врагов изнутри, разрывать их на части роем обсидиановых бабочек, заражать смертоносной болезнью, отравлять стихийной энергией, рассекать их клинком, пропитанным ядовитой силой… и он так и поступает. Даже искусству исцеления он обучился только чтобы лучше понять правила заражения и укрепить свое тело на поле боя.