Страница 14 из 14
Однако чаще всего доставался самый ненавистный для всех наряд — дневальным по курсу. Заступало сразу трое. Сменяли на тумбочке друг друга. Стоя на затертом до блеска стальном постаменте, нужно было всякий раз гаркать приветствие при виде начальника курса или другой важной птицы, что забрела в казармы, и докладывать о том, что происшествий никаких не случилось. Но это не страшно. А вот в перерывах между тумбой, когда напарник твой оловянным солдатиком на ней стоит, сменщик драит лестничный пролет и сортир.
Я работы никакой не чурался, но врожденная брезгливость страсть как бунтовала против того, чтобы намывать туалеты. Тут приходилось договариваться и нанимать “негров” из числа своих же сменщиков. Мол, ты моешь за меня пол, а я стою твое время на тумбе и пачку сигарет даю в придачу.
Сигареты у меня теперь всегда водились, хоть и я не курил. Все потому, что в вечерних состязаниях я частенько побеждал в борьбе на руках. Чемпику и Гулливеру только проигрывал.
С того самого первого вечера, когда спорт этот вошел в наш досуг, так повелось, что ставкой на каждый кон стала пачка сигарет. И сиги у нас на курсе стали разменной монетой, валютой, и самым ходовым товаром наряду с домашним салом (деревенских на курсе много было, и посылки к ним приходили регулярно) и шоколадными конфетами.
Почему-то родители служивых чад были уверены, что это самые главные продукты, которые непременно необходимы в школе милиции. Каждому второму приходила посылка с салом, конфетами и шерстяными носками.
— Прямо хоть носочный базар открывай, — как-то присвистнул, глядя на очередные посылки, румяный и вечно чем-то довольный Кот.
Все засмеялись нестройным хором. Впрочем, шуткой это оставалось недолго. Потом наш командир отделения стал эти носки за бесценок у нас зачем-то выменивать. Мы сначала не поняли. Нафига ему столько? Но когда первокурсников стали в увольнительные выпускать, кто-то обнаружил свои носки (приметные были, со снежинкой на голяшке) на рынке в продаже у бабушек, что реализовывали свою предпринимательскую жилку, приторговывая солеными грибочками, самотканными лоскутными половиками и курсантскими носками. Предприимчивый Кот сдавал их по “оптовой” цене. Как говорится — и волки сыты, и ноги в тепле. Правда, только не у курсантов.
***
Пролетали недели, месяцы. Учеба, что называется, перла. Преподавательский состав на кафедрах собрался не такой отсталый, как я поначалу опасался. А очень даже ничего. Для новой школы привлекали профессуру со стороны, пока не разжились собственными аттестованными кадрами.
Поэтому некоторые занятия у нас проводили гражданские преподаватели из Новоульяновского пединститута, люди интеллигентные и приятные. Просто глаз отдыхал на их пиджаках, галстуках-подтяжках и прочем, чем обычно люди один от другого в социуме отличаются.
Пользуясь возможностью, я подтянул свои знания по некоторым дисциплинам, к которым в студенчестве относился спустя рукава (молодой был, девочки, дискотеки и другие увеселительные занятия не давали с головой окунуться в учебу).
А тут даже если захочешь, то не отлынишь. Если на гражданке можно забить, выключить будильник и не пойти на пары, то тут подводная лодка. Хочешь не хочешь, а каждое утро на занятиях торчать будешь. Посещаемость поэтому была почти стопроцентная. Пропускали лишь по уважительным причинам: наряд или если в госпиталь слег.
Учиться мне даже понравилось. Сам от себя не ожидал. Конечно, многие лекции казались наивными, если сравнить с суровой практикой, которой я успел хапнуть. Но теоретические предметы заходили на ура.
Тяга к знаниям у людей, я считаю, генетически заложена. Потому-то мы и смогли из мартышек в свое время переродиться. Оно ведь как было, если ты первобытный балбес и не хочешь слушать рассказы вождя о том, где лучше малину или другие бананы собирать, не хочешь учиться и познавать мир, то при первой вылазке за орехами тебя тут же слопает медведь или саблезубый крот. Поэтому интерес к новому — родственник инстинкта выживания, кровный. Чем любопытнее ребенок, тем больше шансов у него перенять опыт предков, навалять кроту и вернуться целым и с трофеями.
Самым тяжелым предметом считалось уголовное право. Ребята часто заводили глаза к потолку, едва видели такую строчку в расписании. Вел его у нас скудоусый гражданский мужичок довольно-таки зрелых лет, когда с мамой уже точно никак не живут. Доцент в подстреленных штанишках.
Поговаривали, что преподавание — это вся его жизнь, потому как другой не было. Ни жены, ни детей, только собака, кошка и мать. Которая, судя по его затравленному виду, держала сыночка в рукавицах из меха галапагосского ежа.
Но это он только с виду был сморчком. В своей дисциплине считал себя минимум Богом, а то и самим дьяволом. И считал товарищ Зверьков, что все курсанты, включая даже троечников в десятом поколении, должны знать его предмет, как отче наш. Остальные предметы, конечно же, не важны. А вот уголовное право…
— Не отвлекайтесь, Петров.
— Вы мешаете товарищам внимать, Петров.
— Этот вопрос не имеет ни малейшего отношения к нашей лекции, Петров.
Вот, что я слышал от него чаще всего. Да, с первых дней Зверьков меня почему-то невзлюбил. Не мог повлиять на курсанта, который всегда готов был вступить в дискуссию по поводу субъективной стороны преступления. Я-то практик, а он — на старых советских книжках взращен. Мои познания складывались на практике, а он реальное преступление только на страницах учебника видел.
В общем, товарищ Зверьков на протяжении всего семестра без зазрения совести клепал мне тройки. Ниже оценку поставить не мог, так как я все-таки готовился, а выше ему ЧСУ (чувство собственной уязвимости) не позволяло. Относился я к его нападкам снисходительно. Как волк, которому котенок хвост грызет.
Бывает так, когда собственные неудачи человек пытается компенсировать за счет подавления себе подобных. Курсанты его побаивались. Со второго курса сочились слухи, что аж четверых в прошлом году отчислили, которые ему так и не смогли сдать уголовку.
Я уже предполагал, что на экзамене паршивый котенок превратится в тигра и попытается со мной покончить. Поэтому предусмотрительно с головой ударился в это злосчастное уголовное право.
Наука оказалась не самая нудная. Тем более, было интересно взглянуть на все с ракурса семидесятых. Сейчас были в кодексе прописаны такие забавные составы преступлений, за которые в мое время даже административный штраф не предусматривался. Например, “Голубую Луну” Борис в семидесятые никогда бы не смог спеть, так как отбывал бы наказание в виде лишения свободы за то, что разделяет взгляды на гендер старины Элтона Джона.
Короче, стал я грызть гранит уголовки с удвоенным рвением. Во-первых, не хотелось повторить судьбу тех четверых, во-вторых не собирался доставлять удовольствие Зверькову меня завалить.
Полгода пролетели незаметно. Сессия пришла с первым снегом. В этом году его в Новоульяновске долго не было. Вся страна готовилась к олимпиаде, а мы к сдаче уголовного права. Наступил черный день испытаний для всего курса. Седьмое января 1980 года.
Уголовку нам влепили первым экзаменом прямо в рождество, о котором здесь, естественно, никто и не слыхивал. Первым — чтобы если кто не сдаст, дальше могли не слишком напрягаться. Ведь если Зверек сразу завалил, то шансов пересдать успешно — катастрофически мало.
Если до этого в казарме стояла зудящая тишина усиленной зубрежки, то сегодня с утра было шумно и одновременно как-то траурно. На экзамен, как на праздник. Курсанты в белых форменных рубашках, и только сволочь Зверьков сегодня какой-то помятый. Видать, всю ночь не спал в предвкушении моей экзекуции. Но я тоже не вчера родился, и даже не позавчера. Если честно, то я вообще еще здесь не родился. Но опыту жизненного хлебнуть успел поболее товарища в коротеньких штанишках. Знал, что он острогу точит и на охоту собирается.
Конец ознакомительного фрагмента.