Пари на новенькую

– Я от него убежала. И заблудилась, – оправдывается она.

Искренне так, правдиво. Даже я верю. Актриса будущая растет. Большого театра.

Отец меня больше не трогает. Ко мне вообще теряют интерес, успокаивают новенькую, хотя она успокоилась еще по дороге сюда. Она вообще только кивает и отвечает “да”, “нет”, “все в порядке”. И на меня смотрит. Так, словно волнуется. Говорю же – актриса.

– Домой идем, – отец снова ко мне прикасается.

Трогает за куртку и разворачивает в сторону дома. Думает, что я забыл, где тот находится?

Они прощаются с Борисом и его новой женой, желают удачи новенькой, отец даже извиняется перед ней за меня. Она снова повторяет, что виновата сама. Молодец, конечно, но я уже понимаю, что это не поможет. Отец решил, что виноват я, значит, сегодняшней стычки не избежать.

Я иду впереди, родители сзади, когда слышу, как новенькая меня зовет:

– Кирилл…

Я останавливаюсь, оборачиваюсь.

– Можно тебя на пару слов?

Смотрю на отца. Меня самого это бесит, но отец годами учил меня ждать его разрешения. Это уже привычка, въевшаяся с корнями. Он кивает, типа, можно.

Обхожу родителей, иду к новенькой. Мама с отцом меня, конечно же, не ждут. Вдруг отец отвлечется, и сегодня никаких воспитательных мер не будет?

– Чего тебе?

– Я поблагодарить еще раз хотела, – тихо говорит она.

Ее родители ушли в дом, но она все равно шепчет.

– За что?

– За то, что нашел. И что помог сегодня. Я верну завтра костюм.

– Оставь себе. В подарок. Я его все равно не надену.

– Тебе обязательно быть таким придурком?

Она смешно злится. В этот момент она хмурит брови, сужает глаза и чуть дует губы, отчего они у нее становятся пухлее. Черт, я что, правда пялюсь на ее губы? Возвращаю нахальный взгляд ей в глаза.

– Я такой всегда, новенькая.

– Неправда.

А она упрямая. И проницательная. Иногда мою бездушную сволочь внутри замещает человек, и я начинаю испытывать хорошие человеческие чувства: сострадание, жалость, страх. За сегодня этих чувств переизбыток. Днем в туалете я ее пожалел, вечером, пока ее искал, откуда-то взялся страх. Нафиг, пора завязывать такие контакты.

– Ты все сказала?

– Я спросить хотела… тебе точно ничего не будет за то, что меня искали?

– О чем ты?

Я изображаю равнодушие, хотя внутри начинает неприятно тянуть. Я сосредотачиваюсь на другом. На ее карих глазах, на длинных ресницах, которые видно даже в тусклом освещении, на светлых длинных волосах, которые задевает ветер. На ее лице, в общем.

– Об отце. Мне показалось, он… жестокий.

– Тебе показалось. Детективы смотреть перестань.

– Я просто видела, как он…

– Слушай, – теряю терпение, – отвали, а? Я тебя послал – ты ушла, все логично. Чего ты переживаешь?

– Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы, – шепчет, опуская взгляд куда-то на мои кроссовки.

– Тогда свали из школы, – предлагаю.

– Что? – ее взгляд гневно сверкает, когда она вскидывает голову и смотрит на меня.

Вот так привычней. Терпеть не могу, когда меня жалеют.

– Что слышала. Забери документы, найди другую школу.

– Нет.

– Порешали тогда.

Я разворачиваюсь и, ударив ногой по небольшому камню, шагаю вперед. Новенькая меня зовет снова, но я уже не оборачиваюсь. Делаю вид, что ее не слышу. И не оборачиваюсь. Поймет, что я не буду снова к ней подходить, и зайдет в дом.

Расстояние к нашему коттеджу преодолеваю за какие-то минуты. И так растягиваю возвращение как могу, но расстояние между нашими домами – каких-то десять-двадцать метров.

На первом этаже тихо. Есть шанс, что я спокойно доберусь до своей комнаты, но на втором этаже, когда я поднимаюсь по лестнице и прохожу кабинет отца, слышу недовольное:

– Сюда иди!

Засунув руки в карманы, иду к нему в кабинет. Останавливаюсь в центре и высокомерно смотрю на отца. Я не нарываюсь, просто уже знаю, что будет, так хоть не чувствовать себя бесхарактерным чмом.

– Я тебе что делать сказал?

– Я в няньки не нанимался. Она мне никто. Ушла, я держать не стал.

Отец встает из-за стола, я сжимаю руки в кулаки крепче.

Первый удар приходится мне в плечо. Я дергаюсь, но стою с высоко поднятой головой. Лет десять назад я еще плакал, сейчас все, что я испытываю – презрение. И желание дать сдачи. Руки чешутся так, что я едва сдерживаюсь.

– Ты должен меня слушать. Пока живешь и жрешь на мои бабки – слушать, понял?

– Понял.

Пока мы отдыхали, такого отец себе позволить не мог. Там мы ходили в плавках. Если кто-то заметит синяк, могут и спросить. А тут – кто бы заметил?

– С этой девочкой ты дружить должен. Борис мой прямой партнер и друг детства.

– Он свою дочь тоже бьет? – уточняю. – Вы же вместе росли, наверняка и повадки одинаковые. Или он не знает, какая ты мразь?

За все годы наших с отцом стычек я так и не научился держать язык за зубами. И пресмыкаться тоже. Мне всегда нравилось выводить его из себя, но сейчас зря. Я вывожу его на эмоции посильнее, и отец хватает меня за шкирку и разворачивает к двери. Не знаю, специально, или он не рассчитал, но я ударяюсь скулой о косяк.

Сжимаю зубы до хруста.

Еще немного, повторяю про себя. Еще немного, и я отсюда свалю, не забыв ему отомстить.

– Кто-то узнает правду…

– Лишишь наследства, знаю.

Насрать мне на наследство. Я в детский дом не хочу за год до совершеннолетия.

Когда ухожу из кабинета, сразу иду в ванную. Смотрю на себя в зеркало. Скула слегка рассечена. Не смертельно, но будет след от пореза и синяк. Запоздало вспоминаю о словах новенькой. Сжимаю зубы, делаю пару шумных вдохов. Главное, все отрицать.

Глава 8

Кирилл

Мое обычное утро начинается в пять утра. Я подрываюсь с кровати, отжимаюсь пятьдесят раз от пола, качаю пресс и руки, приседаю. Дальше – наспех делаю уроки.

Мой мозг устроен так, что работать над уроками я могу только по утрам. Никогда домашнее задание по вечерам не выполнял, хотя отец пытался переучить, когда узнал. Ему не нравилось, что я все делаю утром. Это, типа, влияет на мою успеваемость, хотя учился я всегда на «отлично».

Феноменальная память. Кому-то нужны были репетиторы, кто-то просил учителя повторить еще раз, а я все запоминал, и на второй половине урока мне становилось скучно. Все старательно трудятся, а я сижу и ничего не делаю, потому что все понял и уже сделал.

До начала уроков остается час, когда я собираю тетради и книги в небольшой рюкзак, натягиваю джинсы, футболку и выхожу из дома. Родители выйдут завтракать через десять минут. Мира, наша домработница, обязательно зайдет, чтобы позвать и меня, но я буду уже далеко. Возможно, отец разозлится, но мне уже плевать. Не хочу, чтобы мама видела синяк на правой скуле.

– Офигеть, бро, кто тебя так?! – спрашивает Леша, когда мы встречаемся в сквере недалеко от школы.

Здесь наше любимое место для сборов. Небольшой участок в деревьях мы обнаружили случайно и с тех пор всегда тусовались на этой лужайке. Нас, конечно, без проблем можно было найти по разговорам, но обычно никто не тревожил шумных подростков. Хотя полиция один раз заглянула. Увидела, что ни косяков, ни алкоголя у нас нет, и ушла, оставив в покое.

– Да вчера подрался. Какой-то идиот докопался.

– Тебе кто-то смог врезать? – смеется Костя.

– Не смог. Я неудачно зацепился за его ногу и влетел в столб. Забейте, короче, заживет. Где, кстати, Чиж?

– Пишет, что уже подходит, – Костян вертит телефоном. – Ждем.

Я, Костя, Богдан, он же Чиж, и Леха – друзья с пятого класса. Как только сформировали наш “5-А”, так мы и подружились. С тех пор – не разлей вода. Новеньких в свой отряд не принимаем, между собой не ссоримся.

Богдан приходит как раз тогда, когда мы теряем терпение. Чижов вообще любитель опаздывать. При виде меня он тут же начинает “о главном”.

– Эй, Огнев, новенькую видел? – скалится Богдан. – Офигенная, скажи?