Бывшие

— А позвала тебя вот зачем, — и выпутывает вторую руку из под одеяла, указывает на одну из полок, — падай мне вон ту шкатулку.

Я подхожу к стеллажу, и тяну на себя массивную шкатулку из дерева, совершенно гладкую, закрытую на маленький крючок посередине. Подношу к ней.

— Открой, — даже не пытается у меня её забрать.

Я открываю крышку. На дне лежит пухлая стопка писем перевязанных белой лентой.

— Что это? — вынимаю я их.

— Это письма, написание мне, на которые я не дала не одного ответа, Роза, — грустно шелестит старушка. — Эти письма мне писал один мужчина, тогда совсем юнец. Случился у меня роман, уже, когда я была замужем за отцом Ксении. Он был военный красивый, с бравой выправкой, с голубыми горящими глазами. Устоять невозможно было. Да я и не пыталась! Я тогда отдыхала в Крыму. Казалось небольшой мезальянс, чего тут страшного.

Я слушала затаив дыхание. Для меня это откровение было таким открытием. Я словно фильм смотрела, живо представляя набережную, и прогуливающуюся в вечерних сумерках парочку.

— Потом, конечно, я прервала все эти отношения, но вот он… — она вздохнула, так тяжко, и удрученно, — он долго пытался наладить со мной контакт. Узнал мой адрес и писал мне все эти письма, как я только ухитрялась успевать их перехватывать, чтобы муж не дай Бог не прочёл. И ни разу я не ответила. Ни разу!

— Вы жалеете об этом? — догадалась я.

— Ну что ты Роза, я слишком любила и уважала, Антона Михайловича, чтобы причинить ему такую боль!

— И всё же? — не отступала я.

— И всё же, порой, мне было интересно, как это жить с любимым мужчиной, — тихо заканчивает она.

Я даже не замечаю, как тихо плачу.

— Я хочу подарить тебе эту память о самых моих лучших днях. Прочитай, а потом захочешь, выкини!

— Ну что вы, — я прижала письма к груди. — Но вы уверенны, Ольга Владимировна, это, же так дорого вашему сердцу.

Она улыбнулась.

— Никто не знает. Никому не говорила, а тебе вот призналась. Прочитай, Розочка, и пойми, что жизнь одна. Нельзя растрачивать её на пустяки, тех дней потом катастрофически не хватает, их не вернёшь.

— Спасибо, — шепчу я и снова руку её сжимаю, — я обязательно почту, и сохраню их.

Спускаюсь вниз, незаметно прячу письма в свою сумку.

— Я, наверное, пойду, уже поздно, — захожу в гостиную, застав Ксению Антоновну, за шитьём.

— Ну, что ты Роза, я ужин приготовила, — она откладывает лоскут ткани, и утягивает к себе на диван. — Посиди ещё немного, давай поговорим.

Хоть и не хотелось, а отбиваться то не начнёшь.

— Ты знаешь, всё никак не могу понять, что же вы тогда не поделили? — задумчиво тянет она.

Да что же за вечер то такой?

— Ксения Антоновна…

— Да я понимаю Розочка, не в своё дело лезу, и всё же Стёпа мой сын, и ты мне не чужая. Ведь, тогда когда он встретил тебя, он словно на крыльях летать начал, — она мечтательно вздохнула. — Мы с отцом уже и отчаялись, знаешь ли, двадцать восемь лет, а он всё нагуляться не может, а тут раз и на устах только Роза, Роза.

— Ксения Антоновна… — опять пытаюсь вставить я, но не тут, то было.

— Ты не представляешь, какое это счастье видеть своего ребёнка счастливым, ты словно выполнил положенные, самые важные обязательства в этой жизни. А потом. Стёпа, как с ума сошёл. Не ел, не пил. Всё бросил. Тебя видеть не хотел. Как я только не умоляла его, поговорить с тобой, бесполезно. Уехал, умчался в свою столицу. А потом такой сюрприз, снова приехал, да не один, с девушкой. Она, конечно, мне не понравилась, но я молчала, понимаешь, лишь бы он был счастлив. У неё оказывается отец, руководитель компании, где Стёпа работает, и чтобы проверить будущего зятя, пихнул его не на самую перспективную должность, сможешь, вырулить, тогда моей дочки достоин, а нет и сюда нет.

— Ксения Антоновна, зачем вы мне это рассказываете? — уже откровенно злилась я.

— Ты знаешь, Розочка, — она совсем, похоже, не обращала внимание на моё настроение, — был у него краткий миг, когда глаза его снова горели, совсем недавно был, а потом он снова всё бросил.

— Ну что тут сделаешь, если ваш сын, такой непримиримый и принципиальный, упёртый баран!

— Замечательно, — послышалось сзади, и резко обернулась. Сзади стоял Стеф, подпирая косяк плечом. Когда только зашёл? Я ничего не слышала. — Ты меня для этого вызвала, чтобы я слушал про себя гадости! — обратился он к матери.

— Ксения Антоновна, — обвиняюще я посмотрела на неё.

— Послушает дети мои! — повысила вдруг голос женщина, — поговорите уже, пожалуйста!

— Нам не о чем говорить! — в один голос заявили мы.

— Вот хотя бы об этом поговорите, а я пока, прослежу за ужином, и маму проведаю.

И она вышла, задержавшись у сына.

— Я прошу тебя Степан, — тихо пробормотала она.

Он так и остался стоять с каменным лицом.

— И что ты здесь делаешь? — спрашивает он, проходя, в гостиную.

— Приезжала к твоей бабушке, но теперь понимаю, что всё это было подстроено, и поэтому я ухожу, — я встала с дивана.

Из столовой тянулся смачный мясной запах, и мой желудок стал бунтовать.

— И что на ужин не останешься? — интересуется он, обходя меня по кругу, и как-то подозрительно рассматривая.

— Смысл? — пожимаю плечами.

— Мама расстроится, — хмыкает он.

— Ну, найди способ утешить родительницу, — тошнота нарастает, я морщусь.

Стеф ещё более подозрительно меня осматривает. А мне совсем не хорошо, на лбу выступает испарина.

— Роза, с тобой всё в порядке? — уже беспокоится он, и подходит ближе.

— Не подходи ко мне, — сдавленно шиплю я, и оборачиваюсь в поисках туалета.

— Да подожди ты, — несётся за мной когда, я, шатаясь, иду по коридору, а этот запах только нарастает.

Я еле успеваю забежать в туалет, и склониться над унитазом, меня тут же выворачивает. Желудок скручивается спиралью, больно. Но постепенно приходит облегчение, и я приваливаюсь к стене, только сейчас замечаю безмолвного свидетеля.

— Ты нездорова? — Стёпа так цепко исследует меня глазами, словно пытается просканировать.

— Принеси водички, — тихо сиплю я, чувствую что последние силы меня оставляют, но всё же преодолеваю себя, и поднимаюсь. В голове шумит, а я пытаюсь идти.

— Блин, ты не мог потерпеть, пока мы ретируемся, зачем же здесь? — опять разговариваю с ребёнком. Хотя прекрасно понимаю, что он не причём, это реакция моего организма. Он точно не причем. Мой маленький! Может ему тоже плохо?

Я так углубляюсь в эти мысли, да ещё и живот стою, поглаживаю, что не замечаю, как возвращается Стеф.

— Тебе лучше? — вырывает из задумчивости его низкий голос.

Я вздрагиваю, и одергиваю руки. Хмурюсь. Он протягивает мне стакан воды.

— Спасибо, — я забираю его, и выпиваю весь до дна.

— Роза, — снова режет тишину своим хриплым голосом, Стеф, — что происходит?

— Боже, Стеф, — злюсь я, и втискиваю стакан в его руки, — ничего не происходит! Не переживай так! Я не пытаюсь вернуть тебя! Можешь быть спокоен!

Он немного охренел, от моего всплеска, особенно так несвойственного мне. Но он меня сейчас дико бесил. Раздражал. Вот просто ненавидела его. Стоит весь такой напряженный, словно олень в лесу, чутко реагирующий на малейшее движение кустов.

— Что за бред, Роза…

— Отвали, — отмахиваюсь, — больше я за тобой бегать не буду! Если мы тебе нужны, сам побегай!

— Кто мы, Роза? — хмурится он.

— Никто, — поспешно вставляю я, и обхожу его бегу к выходу.

— Блядь, Роза, ты что беременна? — догадывается он, догоняя в прихожей.

— Нет, — вру, а что делать. Остервенело, натягиваю шапку, потом пальто, ищу глазами сапоги.

— Подожди, я отвезу тебя, — Стеф тянется к ключам, лежащим на тумбочке.

— Не надо! — и я, обувшись, и сжимая крепче сумку, вылетаю во двор, мчусь к воротам, но он меня перехватывает, и жестко прихватывает за локоток, встряхивает и заставляет посмотреть на себя. Шапка падает с моей головы, и волосы трепещут на ветру. Я запрокидываю голову, и обиженно смотрю на него. А он разглядывает каждую частицу, моего лица, пытаясь выявить, рассмотреть что-то, что даст ему ответ на высказанный вопрос.