Страница 13 из 17
Вспоминается время, когда я был ещё маленьким, когда был жив дедушка Вася. После купания в корыте мама повязывала мне на голову платок и сажала на русскую печь, которая была всегда, в любое время года, тёплой, потому что в ней готовили еду, независимо от времени года, тепла или холода. Заходит со двора дедушка Вася, смотрит на меня и удивлённо так спрашивает:
– А что это там, на печке, за девочка? У нас нет таких. Откуда она взялась?
А я очень переживаю, что меня не узнают:
– Я ваша, – говорю, – я Серёжка.
– Ой, и правда, Серёжка! А я уж и не узнаю никак.
Очень помню, что всегда переживал, что меня не узнают. Боялся, а вдруг выгонят из дома. Но, вот, не выгнали…
Ещё вспоминаю обязательное дедушкино действие на празднество Преполовения (Великого поста, а также Пятидесятницы, Троицы). Преполовение – это середина поста, а также середина времени от Пасхи до Троицы (Пятидесятницы). Великий пост продолжается пятьдесят дней. От Пасхи до Троицы ровно пятьдесят дней. И тот и другой праздники обязательно приходятся на воскресенье. А Преполовение, то и другое, приходятся всегда, кажется, на среду. Рано утром дедушка входил в чулан, брал в руки затворку от печи, похожую на щит, и ударял по ней несколько раз деревянным катком, похожим на большую катушку, который использовался как вспомогательное устройство для перемещения чугунов на рогаче…
Крыша нашего дома была покрыта простым железом, которое красили примерно через год. Но всё равно в некоторых местах уже к началу 60-х годов железо стало дырявым, протекало. Протечки до побеленного потолка со стороны избы и горницы практически не доходили, поскольку на потолке был довольно большой слой сухой земли (по консистенции – пыли), используемой как утеплитель. При затяжных дождях на потолке в местах протечек ставили посудины для сбора воды.
Стены дома снаружи и изнутри были оштукатурены слоем в 2-3 см таким же составом, как и саман (глина с соломой с добавлением небольшого количества навоза). Обоев во внутренних помещениях не было, только побелка, как и снаружи. В начале 60-х годов отец нижнюю часть стен дома по периметру внешней стороны оштукатурил чистым («железным») цементным раствором, для большей защиты от влаги, потому что без фундамента под саман сравнительно легко стала проходить вода, особенно во время весеннего снеготаяния. Стена со стороны двора (северо-восточная) стала от этого, от водного воздействия, даже деформироваться и проседать. Особенно это проявлялось в самом углу дома, в горнице, по стене, где стояла кровать родителей.
Дом требовал последующей перестройки либо капитального ремонта в виде подвода под него кирпичного фундамента с заменой саманов в нижней его части. Совхоз (в это время был уже совхоз, а не колхоз) материал для новой постройки не дал, да и другой помощи не оказал никакой. Отец уж говорил, что у него двое сыновей («сынов», как он говорил), это про меня и про брата, отслужат в армии, вернутся сюда жить и работать, а дом негодный. Но кому какое дело до твоих забот, как, впрочем, не было дела и для забот о государственном. О том времени хорошо написано у Александра Коржева в его повести «Жил-был Я» о детстве и прочем (на сервере ПРОЗА.РУ, автор Александр Коржев; советую почитать). Он же и привёл вполне подходящее к тем временам стихотворение калужанина М.К.Щербакова «Аллегория для голоса с хором»:
Правда, в городе тоже лужи
и нетрезвые рожи даже.
Всё же вряд ли там будет хуже,
ибо хуже ещё – куда же?
Поэтому пришлось ещё раз Чекалиным сниматься с насиженного места. В начале 1965 г. отец и уехал в Московскую область искать это место. Конечно, место, куда переехали родители, не такой уж город, а деревня, куда сначала они попали, оказалась самой настоящей деревней, но, по сравнению с нашей Тамбовской деревней, даже не по хозяйским домам, а по самой жизни, даже при большем количестве «нетрезвых рож», чем в нашем Кусте, хуже не стало, заметно не стало. Несмотря на то, что сначала вся наша семья жила в одной из комнат, если так можно сказать, коммунальной квартиры деревенского типа, в доме барачного типа, строившемся не для жилья, а как свинарник для одного из отделений совхоза. Сказывалось, вероятно, многое, из которого, несомненно, главным можно назвать близость города, тем более – Москвы. Да и по пути к ней целый ряд пусть и небольших тогда, но городков: Кашира, Ступино, Михнево, Домодедово и др. А в Тамбовской области, кроме всего прочего, практически полное отсутствие дорог. От нас до крупного города Тамбова 120 километров, а мелких городов или городков не было никаких. Из районного центра, Токарёвки, до бывшего районного центра Полетаево в то время не ходили автобусы, их просто не было. А и были бы! Что толку от них, если дорога между ними была грунтовая. А как весной или осенью? А как, например, и тем же летом, но после дождя? А ведь Полетаево с 1935 г. (и, кажется, до 1958 г.) было районным центром. До Октябрьской Революции и немного при советской власти оно славилось своими конными ярмарками. Покупать лошадей приезжали военспецы кавалерийских частей и армий, представители Кавказа, Дона, Турции, Австро-Венгрии и Германии…
Переезжали мы в конце 1965 г. Папа был уже на новом месте, в деревне Яковлевское, а маме срочно пришлось распродавать хозяйство: овец, кур, пчелиные семьи, да ещё и дом. Из-за срочности большинство продаваемого ушло за небольшие деньги. Уже не помню, что за сколько продалось, но дом и постройки, да и всё, что внутри, купили на двоих за 200 рублей наш сват, Незнанов Филипп Степанович, и сосед, Авилов Иван Тарасович (Таращ, как его проще называли в деревне). Дом-то им и не нужен был, а вот на дрова из него ещё что-то можно было взять, да и для топки своих печей – полный стог сухого навоза. Когда я приезжал в Красный Куст в 1970 г., в гости к Незнановым, тогда там находилась и тётя Сима (сестра отца) с детьми Юрой и Володей, и приехал ещё и мой друг, Саша, то я ходил к своему дому, к тому, что от него осталось. Всё было в развалинах: сам дом, омшаник, оба погреба. Всё деревянное было изъято, стог навоза увезли. Оставались не тронутыми только деревья, ветла и клёны, которые росли рядом с домом, да и те деревья, что росли внизу, у ручья, в конце нашего огорода.
После отъезда нашей семьи потихоньку потянулись и другие. Очень многие переехали в те же места, что и родители.
В 1991 г. я снова оказался в Красном Кусте, вместе с Сашей ездили в Полетаевскую школу на юбилей её окончания. Заходим к ним в сени. Саша показывает на стол и спрашивает меня: «Ну что, узнаёшь?»
Я посмотрел. Ну, конечно, узнаю. Наш стол, чекалинский, дедушка Вася его и сделал. Как же не узнаю, если каждый сучёчек мне как родной, уж за детство-то насмотрелся. Он ведь часто и без клеёнки использовался: при валянии валенок, носков, варежек и чулок, при готовке, например, натёртой домашней лапши. Да и для многого другого. И ещё – смотрю, а как же мы тогда все за ним умещались? Ведь он такой маленький показался.
Наше домашнее хозяйство
Всё наше хозяйство состояло из нескольких объектов, включая и дом, о котором говорилось в предыдущем рассказе. Из сеней дома был выход в крытую галерею, которая давала возможность и в ненастную погоду пройти в хлев к корове, поросёнку, овцам и козам, а также и к птице.
В первую очередь о хлеве. Хлев был построен из самана, как и дом. Строили его значительно позже, чем дом, я уже хорошо помню это строительство. Думаю, что это происходило в 1955-56 гг., ещё при жизни дедушки. До этого сарай был не саманным, а построен как плетень, обмазанный глиной, которая идёт и на изготовление саманов. Для тепла этот первый сарай был сделан совсем низеньким, приземистым. Но в зимнее время в нём было не очень холодно, поскольку он был «многолюдным»: корова, поросёнок, овцы, птица. Хотя при очень сильных морозах (25-30 градусов) бывало, что корова не могла подняться, поскольку примерзала к подстилке из влажной соломы, настеленной по доскам пола отделения, в котором она находилась. Но такое бывало очень редко, на моей памяти всего один раз, перед самым строительством нового сарая. Новый сарай был вместительным и тёплым. Высотой он был почти с наш дом (пожалуй, немного и повыше), но покрыт соломой. Может быть, потому и повыше, что солома кладётся сравнительно толстым слоем, особенно на новой крыше.