Страница 9 из 12
И все-таки Глебову удалось сделать правильный выбор со своей поздней женитьбой! Было ведь ему тогда почти сорок лет, и двадцать из них он провел в Москве и обзавелся к тому времени двумя любовницами, одна из которых владела, кстати, роскошной старинной трехкомнатной квартирой вблизи Нового Арбата... А вот не захотел ни с одной из москвичек связываться! Та, с околоарбатской квартирой, так с ним обращалась, что со временем, предвидел Глебов, потребовала бы от него, чтобы он в благодарность за ее жилплощадь спал на коврике и приносил тапочки в зубах. Другая не требовала ничего – более того, возводила это отсутствие требований в принцип и настаивала, чтобы Глебов тоже ничего и никогда от нее не требовал, чтобы у них, как она заявляла с придыханием, осуществился союз двух свободных людей. Здрасте, я ваша тетя! Зачем же тогда жениться? Если так ценишь свою свободу, дорогая, будь и дальше свободной, без мужа, сама по себе. Короче, вдоволь поломав голову над матримониальными причудами жительниц нашей столицы, Георгий Яковлевич отбыл в отпуск к себе на родину, в Кострому.
Древний волжский город, носящий имя богини, которую полагалось почему-то раз в год сжигать в виде чучела, остался все так же красив, непредсказуем и нелогичен. Здесь под сумеречными заборами пряталось глебовское детство, пропитанное опасными мальчишескими играми и непонятными взрослым страхами, а над Волгой, видные с пристаней, плыли по небесным волнам золотые купола, напоминая о вечности. Весь свой деловой отрезок жизни Глебов провел вдали от здешних мест, приезжая только на значительные события, вроде свадьбы брата или похорон матери; но его здесь не забывали. На него даже имели виды... Состарившийся, погрустневший от вдовства, но все еще сильный и разумный батя первым делом дал сыну с дороги отдохнуть в том самом доме, откуда он некогда отбыл в Москву, – это уж как водится. Потом потащил его показывать родне, – это куда ни шло. Ну а после, дав протрезветь после пирушек (каждая ветвь рода Глебовых, принимая москвича, старалась не ударить в грязь лицом), тихо и целомудренно повел в дом давнего, хоть и помоложе Якова Алексеевича, друга и очень хорошего человека. В этом доме спиртное употребляли редко, зато здесь подрастала младшая дочь Таисия – девушка на выданье. Истинное сокровище, если кто понимает. Яков Алексеевич хранил про себя давнюю мыслишку: вот увидит Егор красивую да ласковую Тайку, втрескается насмерть, да так в Костроме и останется. Не захочет никуда уезжать...
Со своими замыслами старый Глебов наполовину просчитался: после Управления по расследованию бандитизма и убийств Мосгорпрокуратуры карьера участкового в Костроме не казалась Георгию Яковлевичу главным светом в окошке. Так что в Москву он все-таки уехал. Однако через месяц вернулся, чтобы увезти с собой Таисию... Нет, не так, как злой татарин-похититель, а все честь по чести: с регистрацией в загсе, с венчанием и со свадьбой. А после свадьбы уехали уж вдвоем – окончательно.
Тут-то и выяснилось, что, доковыляв до сорока годков, Георгий Яковлевич понятия не имел, что такое семейная жизнь! Сколько в ней света, тепла и радости – не сравнить с перепихонами на стороне, если даже они называются значительным словом «страсть»... Таисия, моложе его почти на восемнадцать лет, ненавязчиво наставляла мужа в этой сложной и упоительной науке. Георгий Яковлевич с самого начала подозревал, что эта девочка, не успевшая окончить техникум, в два раза умнее его, старого закаленного следователя, но при этом умна достаточно, чтобы не демонстрировать на каждом шагу свой ум. Так ее воспитали – или она переняла эту мудрую тактику от своей матери? Все делалось без споров о превосходстве, о том, кто должен быть главным в семье, – тихо, ненавязчиво, но неуклонно. Муж – голова, жена – шея: куда повернет, то и выйдет. Георгий Яковлевич, с его следовательской проницательностью, вскоре вычислил это руководство, но противиться ему не стал: даже умилялся втайне. А потом Таюша сходила в женскую консультацию и указала пальчиком на свой пока еще плоский живот, мол, скоро появится на свет еще один человек, которого будут любить...
Да есть ли для Глебова на свете что-то важнее Таи с Машкой? Ради этих бесценных существ он легко расстался с холостяцкими привычками, тянувшими его прочь от дома. Ради того, чтобы его девочки жили счастливо, берег каждую копейку. Бросил курить, не ходил с коллегами в пивную после получения зарплаты, перестал посещать недорогую прокурорскую столовую, ограничиваясь домашними бутербродами. Одним словом, экономил на всем. В связи с этим коллеги присвоили другану Жоре, изменившему прежним разгульным привычкам, вторую, после Подполковника, нелицеприятную кличку – Наш скупердяй. Ну и пусть! Георгия Яковлевича не задевает, как истолковывают его поступки посторонние люди: пусть думают, что им угодно, главное, чтобы в семье все было хорошо.
Созерцая Таино лицо – круглощекое, с монголоидной приплюснутостью, без намека на изысканную красоту, но такое трогательное и милое, – Георгий Яковлевич задумался о том, что убитому Великанову счастья в семейной жизни, по-видимому, не перепало. Если бы он по-настоящему любил свою Ксению, разве стал бы ее переделывать, перекраивать? Жену надо любить такой, какая она есть, любить до того, чтобы в изъянах внешности находить нечто привлекательное, свойственное ей одной. Любовь останется неизменной даже тогда, когда жена с течением лет сделается маленькой сгорбленной старушкой... А когда соединение мужчины и женщины ставится в зависимость от внешней привлекательности, богатства и тому подобной ерунды – это, извините, не любовь, а коммерция. А коммерция в семейных отношениях – то, чего Георгий Яковлевич терпеть не может.
Ольга Михайлова не вписывалась в традиционный портрет клиентки косметической клиники, который большинство населения представляет как богатую старуху, старающуюся вернуть молодость. Ольге было всего двадцать три года, она была длинноногой и стройной, и ее чересчур вытянутое, с уклоном в лошадиность, но милое и пикантное личико вызывало интерес мужского пола безо всякого хирургического вмешательства. Но этого ей было мало. Уделяя большое внимание своей внешности, Ольга выискивала в ней недостатки, приводя в недоумение свою мать. Вспоминая себя в молодости, Елена Леонидовна признавала, что была не так пригожа, как ее Оля, – гораздо хуже; но ей бы и в голову не пришло так сходить с ума из-за каких-то микроскопических дефектов, существующих, скорее всего, только в воображении дочери.
– Мамуль, посмотри-ка, – призывала Ольга Елену Леонидовну, принимая перед зеркалом изящные позы, – по-моему, у меня по бокам жировые складки свисают. Как тебе кажется?
– Нет у тебя никакого жира! Тощая, как спичка, придумаешь тоже... Если и есть какая-то складка, то это от купальника.
– А-а, ну ладно... А не слишком заметно, что одна грудь больше другой?
– Какие глупости! Кто тебе сказал, что больше?
– Так у меня глаза на месте, я же вижу!
– И у меня пока что глаза на месте, – принималась сердиться Елена Леонидовна. – И я вижу, что если кое-кто не пойдет сейчас же готовиться к экзамену, вместо того чтобы крутиться перед зеркалом, то этот кое-кто сессию не сдаст!
Про себя Елена Леонидовна начинала уже волноваться: может, это болезнь такая психическая – когда человек видит в своей внешности недостатки, которые незаметны окружающим, и жутко из-за этого страдает? Она читала в журнале о такой болезни... Может, направить Ольгу к психологу? Но стоило Елене Леонидовне увидеть свою Олечку, такую ладненькую, со вкусом одетую, в компании друзей и подруг, которые вокруг нее так и роились, – и грустные мысли улетучивались. В конце концов, мир помешался на внешней привлекательности: в прессе и на телевидении звезды делятся секретами красоты, выкладывают интимные подробности относительно макияжа и перенесенных пластических операций... И это солидные, добившиеся высокого положения люди! А у Ольги что? Наверняка ничего серьезного! Молодая, вот и переживает из-за всяких пустяков. Кто молод не был? Вот повзрослеет, окончит институт, выйдет замуж – и забудет свои глупости. А когда дети пойдут – о, ну тут забот полон рот, и какое дело матери до размеров своей груди, если она с умилением смотрит, как сосет эту грудь родной младенец?