Страница 3 из 16
К столу подошел Заливалов и чокнулся с Калинкиным.
– Какой торговлей занимаетесь? – спросил он.
– В Александровском рынке красным товаром торгуем, – отвечал тот.
– Зайду, беспременно зайду. Мне кой-что потребуется! – покровительственно проговорил Заливалов. – По второй, чтоб не хромать, можете?
– С душевным бы удовольствием всех превеликих чувств, но сегодня нельзя. Я, собственно, на самое малое время приехал, потому завтра дело…
– Ну, для меня. Со мной чокнись! – упрашивал Переносов.
Калинкин выпил вторую рюмку. Переносов взял его под руку и повел показывать свой кабинет. Показав ему библиотеку, скелеты и прочие предметы, он отвел его в угол и чуть не со слезами на глазах сказал:
– Сеня, ты видишь, что у меня все по-современному. Будучи другом, скажи по совести: можно заметить, что я из серого купечества?
– Никоим образом нельзя заметить! – отвечал приятель.
Вскоре приехали два литератора. Один из них был в высоких охотничьих сапогах и говорил сиплым голосом, другой – в желтом пиджаке и с подбитым глазом. Заливалов тотчас рекомендовал их хозяину и сказал, что теперь можно начинать вечер.
– Я думаю, не выпить ли прежде всем по рюмке, а потом и начинать? – заметил Переносов.
– И то дело! – отвечал Заливалов. – Господа, перед началом музыкально-литературно-химическо-физического вечера хозяин предлагает выпить по рюмке вина или водки! – торжественно произнес он.
Гости двинулись к столу с закуской.
– Ты там как хочешь, а я не буду пить, – говорил Переносову Калинкин. – Сам знаешь, жена сидит дома одна… Ну, что ей за радость, – вдруг я пьяный приеду? К тому же я ей и слово дал не пить.
– Господи, неужто с трех-то рюмок?.. Ну, для меня!..
Калинкин упирался, однако выпил. Все сели по местам.
– Отдел литературный! – возгласил Заливалов. – Петр Иваныч, – обратился он к литератору в охотничьих сапогах, – садись за стол и прочти нам что-нибудь. Прочти свой рассказ «Антошка юродивый».
– Как же я прочту, коли у меня нет рукописи. И кроме того, это историческое сочинение. Пускай, вон, Викентий стихи читает! – кивнул он на желтый пиджак.
– Коли нужно заменить номер, то я могу пропеть комические куплеты под фортепиано, – предложил свои услуги Перепелов.
– Сделайте одолжение, батюшка! – воскликнули в один голос хозяин и его друг.
Первым вышел желтый пиджак, тряхнул волосами, облокотился на стул и начал читать какое-то стихотворение о «ней», о «звездах» и о «луне». Окончив его, он принялся за второе в том же духе. Гости начали позевывать. Капитан и купец Русов поднялись с мест и направились к закуске. Наконец желтый пиджак умолк и поклонился. Ему аплодировал только один хозяин. Мелочной лавочник, успевший уже изрядно выпить, икнул и крикнул:
– Вот это чудесно!
После желтого пиджака начал петь куплеты актер Перепелов, но тотчас же сбился, встал из-за фортепиано и подошел к закуске.
– Господа, по рюмочке! – крикнул Переносов и потащил Калинкина к столу.
– Ни за что на свете! – упирался тот.
– А у нас в полку было так принято, – произнес капитан, – что ежели кто не пьет в общей пирушке, то тому выливают на голову.
Калинкин попятился.
– Стаканчик красненького винца, пожалуй, можно! – сказал он.
Между тем начались физические и химические опыты. Заливалов, засучив рукава своего кафтана, стал у электрической машины. Около него поместились Переносов и кучер Михайло.
– Алимпий Семеныч, у нас давеча банка с водородом лопнула, – сказал Михайло.
Заливалов схватился за волосы.
– Ну, не мерзавец ли ты после этого? Ведь ты меня зарезал! Есть ли по крайности серный эфир?
– Эфир в порядке. Николай Иваныч только самую малость кошке на голову вылили.
– Господа, не угодно ли кому-нибудь встать на эту стеклянную скамейку? – предложил Заливалов. – Я наэлектризую, и тогда все увидят, что волосы субъекта встанут дыбом. Кроме того, прикасающиеся к нему почувствуют, что от него исходят искры.
Гости переглянулись между собою. Никто не решался встать на скамейку.
– Что за радость без покаяния погибнуть! – произнес купец Русов.
– Я бы встал, да у меня волосы коротки, – добавил капитан.
– Михайло, становись ты! – крикнул кучеру Переносов.
– В момент-с! Только дозвольте, Николай Иваныч, прежде мне выпить?
– Пей.
– Коли так, так и нам следует по рюмочке, – послышалось у гостей, и они потянулись к закуске.
Калинкин уже беспрекословно отправился за гостями.
Опыт не удавался. Искры от Михайлы, правда, исходили, но волосы дыбом не становились.
– Ты, шельмин сын, верно, опять волосы помадой намазал? – крикнул на него Переносов.
– Помилуйте, Николай Иваныч, да нешто я смею? – отозвался Михайло.
Из всех химических и физических опытов всего больше понравилось гостям обмирание и оживление птиц. Все зааплодировали. У Переносова от самодовольства и восторга даже показались слезы. Заливалов раскланивался. К нему подошел совсем уже пьяный мелочной лавочник.
– Дозвольте мне, ваше благородие, этого самого спирту, – сказал он. – У меня жена – баба ретивая. Для нее прошу. Как зашумит она, я ее сейчас и обморю на время.
После опытов началось рассматривание «анатомического человека». Переносов разбирал его по частям и говорил:
– Вот это сердце, вот это селезенка, а вот ежели эта самая жила лопнет, то человеку капут.
– А дозвольте вас спросить, где в человеке пьяная жаба сидит, что винища просит? – спрашивал кто-то.
– Господа, теперь пожалуйте наверх, на обсерваторию! Там у меня телескоп, и мы будем звезды рассматривать, – предложил Переносов. – Михайло, бери две бутылки хересу и тащи за нами!
На «обсерватории» никто ничего не видал; но херес пили все и так громко кричали «ура!», что со стоящей рядом голубятни с шумом вылетели все голуби. Вдруг наверх вбежал лакей и доложил, что приехали дамы.
– Ах, это французинки! – воскликнул Переносов. – Алимпий Семеныч, бога ради!.. – И опрометью бросился вниз.
Гости последовали за ним.
В зале стояли «французинки». С ними приехал какой-то долгогривый мужчина в бархатном пиджаке. Заливалов отрекомендовал хозяина гостям. «Французинки» оказались говорящими по-русски как русские и даже с вологодским акцентом.
– Еще бы им по-русски не говорить, коли с малых лет в Петербурге! – оправдывался перед Переносовым Заливалов.
Сначала гости как-то церемонились и даже забыли подходить к закуске. Только один капитан глотал рюмку за рюмкой. Но потом, когда одна из «французинок» спела куплеты «Я стираю, тру да тру», общество начало аплодировать и оживилось. Купец Русов подошел к «французинкам».
– А что, барышни, ведь мы где-то встречались? – сказал он. – Облик-то ваш что-то очень знаком.
– Верно, у Макарья на ярмарке, мы там у Барбатенки в трактире пели, – отвечали они.
Калинкин был уже изрядно выпивши. Он подошел и Переносову и обнял его.
– Чудесно, чудесно! – бормотал он. – Только прощай. Пить я больше не могу. Ты сам знаешь, теперь я человек женатый и все эдакое… Ах, Коля, ежели бы ты знал, что у меня за жена! Ангел! Прощай!
– Погоди, сейчас жженку варить начнем… Да и лошадь не заложена.
– Ни за что на свете! Ни за что на свете! – замахал руками Калинкин, но вдруг очутился у закуски.
Часу в двенадцатом начали варить жженку. Делом этим заведовали капитан и Заливалов. Гости пели разные песни, кто во что горазд.
После жженки все гости окончательно опьянели. Все говорили, все кричали, и никто никого не слушал. В одном углу пели «Возопих всем сердцем моим», в другом затягивали «Девки в лесе». Калинкин, совсем уже пьяный, полулежал на диване, икал и говорил:
– Ни одной рюмки! Шабаш!.. Я тоже человек женатый… Аминь. Барышни, спляшите казачка!
К нему подошел Переносов.
– Ну, Семен Мироныч, коли хочешь ехать домой, то лошадь готова, – сказал он ему.
– Хочу, потому у меня молодая жена… Только прежде вот что: давай этого варева выпьем…