Страница 22 из 106
Стихотворение, посвящённое Львовой, появилось в сборнике Северянина «Соловей: Поэзы 1918 года» не случайно. 24 ноября 1918 года исполнялось пять лет со дня гибели поэтессы, и он не мог оставаться безучастным к этому. «Тяжело, когда умирает поэт, но когда умирает молодой поэт, ещё тяжелее, — писала в статье «О стихах Н. Львовой» Анна Ахматова. — С мучительным вниманием вчитываешься в немногие оставшиеся после него строки, жадно ловишь в ещё не окрепшем голосе и так по-молодому скупых образах тайну смерти, которая скрыта от нас, живых. <...> Лучший отдел книги “Старая сказка” — “Ad mortem” (“К смерти”). Все девять стихотворений, заключённых в нём, представляются мне заклинанием смерти».
Но не о смерти сложились стихи у Игоря Северянина: память вновь оживила для поэта тот счастливый день московского триумфа и маленький каприз поэтессы. В чём же состоял этот каприз и почему он привлёк всеобщее внимание?
Дело в том, что к декабрю 1912 года начавшийся между Надеждой Львовой и Валерием Брюсовым «литературный» роман перешёл в «роман страстей». Брюсов вспоминал: «Мы бывали вместе в театрах, концертах и ресторанах. Я говорил Н., что она нравится мне, целовал её руки. Иногда просил позволения поцеловать в губы; она всегда отказывала». Неудивительно, что вся литературная Москва была посвящена в подробности их отношений, а ситуация на вечере в «Эстетике», столь живо описанная в стихотворении Северянина, вызвала «сочувствующий смех»: именно Игорю Васильевичу было позволено поцеловать поэтессу в губы!.
Роман с Надеждой Львовой для Брюсова был значительным событием: в заметках «Мой “Донжуанский список”» он отметил в рубрике «А. Серьёзное»: «1911—1912 Надя (Львова), а в списке “Mes amantes” [“Мои возлюбленные”] значилось: “1910—1912 Надя (Н. Гр. Львова)”». И всё же это было одно из многих его приключений. Для Львовой с её недостаточным жизненным опытом любовь к Брюсову казалась всепоглощающей, ведущей к смерти — такой эпиграф из Данте она избрала для одного из стихотворений.
«Я, как и вы, — писала Львова Брюсову, — в любви хочу быть “первой” и — единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Этого я не могу».
Брюсов пояснял: «Н. написала мне, что, если я не буду её любить, она убьёт себя. Тогда же она сделала попытку самоубийства: пыталась отравиться цианистым кали. После этого у меня не осталось сил бороться, и я уступил. Н. дала мне обещание, что ничего не будет с меня спрашивать. Но, разумеется, такие обещания никто не сдерживает. Всё это было на Рождестве 1912 г.» (то есть в дни выступления Северянина).
Одним из следствий романа Валерия Брюсова с Надеждой Львовой, окончившегося самоубийством поэтессы, осталась его книга «Стихи Нелли с посвящением Валерия Брюсова». Перед текстом было ещё одно посвящение: «Надежде Григорьевне Львовой свои стихи посвящает автор»; за ним следовал сонет «Нелли» («Твои стихи — не ровный ропот...») за подписью Брюсова. Эта литературная мистификация стала известна вскоре после выхода северянинского «Громокипящего кубка» (1913), в котором было одноимённое стихотворение. Северянин отмечал: «Брюсов выпустил книжку северянизированных стихов под псевдонимом моей героини Нелли».
Действительно, «повесть о женской душе», как определил Брюсов содержание «Стихов Нелли», была по существу «северянизированной», эгофутуристической... Он воспользовался новым поэтическим языком и создал характер гедонистический, казалось бы, противоположный романтической душе Надежды Львовой:
Вышедшая книга-мистификация Брюсова «Стихи Нелли» (издательство «Скорпион»), написанная «под Северянина», была использована критиками как аргумент, доказывающий влияние поэзии Брюсова на Северянина. Авторство Брюсова было очевидно для современников. Критик русского зарубежья Константин Мочульский писал:
«...Стоит почитать стихи Нелли, чтобы убедиться, с какой неизбежностью “поэзы” Северянина вырастают из лирики Брюсова. Вот, например, “Листки дневника” Нелли:
<...> В “Стихах Нелли” все пути Игоря Северянина уже предопределены. Автор “Громокипящего кубка” — Немезида Брюсова».
Иванов-Разумник счёл, что в стихотворении «Весенний день» Северянин себя показал достойным учеником Брюсова. Гиппиус в «Живых лицах» назвала Игоря Северянина обезьяной Брюсова, утверждая, что он «специально и создан для раскрытия брюсовских тайн». Даже «европеизм» Брюсова, по её словам, отразился в Игоре, перекривившись, в «заграничных» словцах, не говоря о сжигающей душу страсти о гениальности.
Надежда Львова, включившись в литературную игру, называла «Нелли» — футуристкой, поскольку новое стихотворение за подписью «Нелли» («Узором изощрённым pointe-de-Venise...») появилось в альманахе «Крематорий здравомыслия» в эгофутуристическом издательстве «Мезонин поэзии». Под влиянием неутомимого Вадима Шершеневича Надежда Львова стала «футуристкой», а в «Мезонине поэзии» вышло объявление о том, что «проектируется» её сборник под заглавием «Поэзы». Две поэзы вошли в «мезонинский» альманах «Пир во время чумы». Стал изощрённее и голос её музы, в котором слышны северянинские ноты самоиронии, его излюбленные образы — «эгретка», «поэтка»: