Отец подруги

– Ты что-то совсем загрустила. – Остановив машину возле въездных ворот в дом Тихоновых, Сергей вглядывается в мое лицо. – Всю дорогу молчала.

– Устала немного, – вру я. – Никак не могу привыкнуть к графику.

– Тогда не буду насиловать тебя разговорами. Беги. Спокойной ночи.

Я смотрю, как Сергей тянется ко мне будто бы для поцелуя и затаиваю дыхание, когда его губы осторожно касаются моей щеки. Благодарность и облегчение затапливают меня с головой. Я еще не готова перейти грань дружеских отношений. Не так быстро.

– Спасибо за кино и за то, что довез. Я хорошо провела время. Правда. Ты меня очень отвлек.

– Рад стараться, – в полумраке салона улыбка Сергея выглядит люминесцентной. – До встречи в универе.

При виде Мерседеса, припаркованного во дворе, я вновь ощущаю легкую дрожь в руках. Ленкин отец дома, тогда как машины подруги почему-то нет на месте.

Разблокировав телефон, я быстро набираю ей сообщение:

«Ты где?»

В окне на втором этаже горит свет, как раз там, где находится кабинет Бориса Александровича. Меня в очередной раз посещает мысль о необходимости съехать. Находиться с ним в одном доме по многим причинам становится все мучительнее. Только в случае переезда логичнее будет искать другую работу, а это сильно осложняет путь в самостоятельность. Хоть и говорят, что не в деньгах счастье, все же их наличие значительно упрощает жизнь.

«Я у Карины Набутовой на дне рождения. Я вообще-то тебе говорила. Даже папа в курсе».

Я раздосадованно прикрываю глаза. Точно. Уйдя в свои переживания, я напрочь об этом забыла.

«Вспомнила. Хорошо тебе повеселиться. Я дома. Ложусь спать».

Запихнув телефон в сумку, я беззвучно проскальзываю в дом и иду прямиком в свою комнату, чтобы избежать малейшей возможности встретиться с Ленкиным отцом. После того случая мы пару раз случайно пересекались в офисе, и он вел себя как обычно, не выдавая ни малейшего недовольства тем, что я сбежала из его кабинета.

Умывшись, я забираюсь в кровать с книгой, но отключаюсь уже на первых строчках. Видимо сказывается эмоциональный перегруз.

Просыпаюсь от ощущения, что горло сдавило кольцом. Невозможно дышать. Судорожно открываю и закрываю рот, пытаюсь поймать воздух руками. Притянуть его к себе любым способом, чтобы выжить. По щекам ручьем текут слезы. Не хочу умирать. Не хочу, не хочу… Только не здесь, не вдали от мамы и папы. Не так рано.

– Глаза открой и смотри на меня, – доносится сквозь собственный плач знакомый грубоватый голос. – Ты не умираешь. И не умрешь.

Тяжесть, сдавившая грудь, растворяется и я наконец могу сделать вдох. Покореженный автобусный салон исчезает, сменяясь куда менее ужасающей картиной. Я в кровати, в промокшей от пота футболке, а на меня смотрит Ленин отец.

– Сон… – хриплю я, еле ворочая языком. – Вернее, кошмар…

– Я уже понял. Ты кричала.

Приподнявшись, я сажусь на подушку и подтягиваю к себе колени. Грудь распирает от частых вдохов, а по лицу все еще катятся слезы. Этот сон часто меня мучает. Даже не сон, а воспоминание о страшной аварии времен школы, в которой я едва не умерла.

– Я вас разбудила. Простите.

– Я работал. – Глаза Бориса Александровича вглядываются в мои. – Ты как? Лучше?

Я киваю. Лучше, но ненамного. Этот сон слишком жесток в своей реалистичности. Я будто заново все переживаю: то, как меня придавило сиденьем, чувствую чудовищную боль в ногах, запах гари и всепоглощающий страх.

– Не похоже. Трясешься вся.

Горячая, немного жесткая ладонь касается моего лба, заставляет прикрыть глаза. Именно этого мне всегда не хватает, чтобы прийти в себя. Человеческой заботы и ощущения, что я не одна.

– Спасибо, – шепотом говорю я, когда Ленин отец убирает руку. – Я в школе в аварию попала… Серьезную. На грани жизни и смерти была. Иногда мне снова этот день снится. Очень страшно, потому что я снова не могу дышать.

– К психологу ходила?

Попытавшись улыбнуться, я качаю головой.

– Нет. Я и так в больнице долго валялась. Психологи тогда казались лишними.

– У Лены контакт завтра возьми, как проснется. Я оплачу. Нельзя так мучиться. Ты кричала на весь дом.

– Простите, – повторяю я. Последствия сна меня отпустили, потому что ко мне снова возвращается способность смущаться.

– А на день рождения ты почему не пошла? – Даже в темноте мне удается различить его улыбку. – Лена до сих пор веселится.

– Я с именинницей не знакома. Поэтому.

– Ладно тогда. Я уж подумал, вдруг ты меня испугалась.

Опустив глаза, я мотаю головой. Эти слова отсылка к случаю в кабинете, или простое совпадение? Сейчас я его совсем не боюсь. Наоборот, мне давно не было так спокойно.

– Успокоилась немного? – Борис Александрович кивает на прикроватную лампу. – Могу свет включенным отставить.

– Не нужно, – по-прежнему шепотом произношу я, отчаянно желая, чтобы он еще немного задержался. Хотя бы пару минут. – Спасибо вам огромное. И еще раз извините. За все.

Говоря «за все», я подразумеваю в том числе свои подозрения и неприятие того телефонного разговора. Сейчас они потеряли свое значение. Этот человек – второй после мамы, проявивший обо мне заботу в один из самых мучительных моментов в моей жизни. Он просто не может быть плохим.

Я затаиваю дыхание, потому что в этот момент отец Лены снова касается моего лица. Стирает слезу подушечкой большого пальца. Сердце молотит, как ненормальное, в животе становится тесно. Дышать снова невозможно, наверное, поэтому приоткрывается рот.

– Спокойной ночи. – Низкий голос разносится внутри меня горячей вибрацией, заражая собой каждую клетку тела. Такого я не чувствовала ни разу за всю свою жизнь.

Прикосновение исчезает, а через мгновение хлопает входная дверь.

14

Нет ничего удивительного в том, что Лена подходит ко мне утром с контактом психолога. Я не хочу, чтобы вчерашний кошмар повторялся и беру визитку, обещая записаться на прием. Денег у Бориса Александровича я, конечно же, не возьму, но со своей первой зарплаты обязательно схожу к специалисту.

– Папа сказал, что тебе ночью было нехорошо. Ты как? – интересуется Лена.

Задержав взгляд на ее лице, я продолжаю заправлять постель, чувствуя вибрацию в груди от накатывающих воспоминаний. Я до утра не смогла сомкнуть глаз и думала об ее отце, а вернее, о его прикосновениях. Но разве правду ответишь?

– Нормально. А ты как сходила?

Лена плюхается в кресло и, подобрав под себя ноги, достает телефон.

– Отлично. Было весело. Сейчас скину тебе пару фоток и видео. Кстати, нас Слава с Мишей приглашают погулять. С нами пойдешь? Или опять на свидание с Сергеем побежишь? – игриво осведомляется она и ободряюще мне подмигивает.

Я уже смирилась, что Лена постоянно пытается меня куда-то вытащить и с кем-то свести, и перестала обращать на это внимания.

– Сергей уехал за город с семьей. Вернется послезавтра.

– Тогда я скажу, чтобы Слава с Мишей через часик подъезжали, да?

Я бы с удовольствием провела день в кровати за какой-нибудь книжкой или подремала, потому что за ночь спала от силы час, но оставаться дома один на один с Борисом Александровичем мне неловко. Вдруг это будет выглядеть так, что я специально ищу возможность остаться с ним наедине?

– Хорошо, – соглашаюсь, после чего иду в душ, чтобы немного взбодриться.

Когда возвращаюсь в комнату, Лены уже нет. Натянув любимые джинсы и свитер, я спускаюсь вниз. Желудок требовательно урчит, со вчерашнего дня я не держала во рту ни крошки. Но когда вижу в гостиной Лену и Бориса Александровича, вместе пьющих кофе, едва сдерживаюсь от порыва убежать наверх, пока меня никто не заметил. От одной мысли увидеться с Лениным отцом бросает в жар.

– Сона, – окликает меня низкий голос, и я замираю на месте, чувствуя оглушающие удары сердца и фантомные прикосновения его пальцев к моим щекам. – Присоединишься?

– Здравствуйте, – слабо улыбаюсь, приближаясь к столу.