Мрачный дебют

Вслед за ним гналась толпа мертвецов, одетых по-разному, но явно из зрителей.

– Беги в туалет, любезный! – посоветовал я Борису. – Будь спокоен – за тебя постоит Импер̀ия!

Гордо вскинув голову, я вышел вперёд.

– Хр-хр-хр… – хрипели зомби, часто дышащие своими мёртвыми лёгкими.

Не знаю, нужен ли им кислород, но звучало всё это очень пугающе. Даже у меня, прошедшего кровопролитный ночной штурм Тулона, захватило дух.

Зар-р-раза, не было никакого Тулона! И в Москву я не входил! Я даже бывал в Москве всего-то три раза в жизни! Это всё ненастоящие, чужеродные воспоминания, случившиеся с другим человеком!

Мысли отрезвили, но, вопреки моему опасению, я не вышел из образа, а наоборот, ещё лучше проникся им, что словно придало мне дополнительных сил.

– Идите сюда, пр̀оклятые и ущер̀бные! – приглашающе махнул я шпагой. – Живее! У меня нет на вас слишком много вр̀емени!

Зомби не заставили себя ждать, то есть, как шли на меня, так и шли.

– Умр̀и! – пронзил я левую глазницу первого зомби.

Никакой необходимости в финтах и парировании не было, потому что эти чудовища даже не пытались защищаться. Так даже проще!

– Умр̀и и ты, мер̀завка! – ткнул я шпагой в хорошо поеденное лицо пенсионерки в красном платье.

Расправа была быстрой, но, от этого, не менее жестокой. Снова возникла небольшая горка из точно мёртвых тел.

– Спаси Господь ваши души! – я перекрестился слева направо, всеми пятью пальцами.

Католический метод, конечно, но это образ персонажа, поэтому простительно, я полагаю.

Вообще, никогда не был особо религиозным, потому что бабуля у меня до сих пор убеждённая коммунистка, а родители, в связи с распадом СССР и новыми веяниями в обществе, вдруг стали правоверными христианами, одновременно.

Я часть детства провёл у бабушки с дедушкой, поэтому впитал некоторую порцию научного атеизма, хоть и не стал от этого убеждённым атеистом. Я, скорее, агностик. Типа, да, возможно Бог есть, но я не уверен, что человек вообще в состоянии его познать и даже если он точно есть, мы, как ни постараемся, познать его не сможем. А вот образ Наполеона является убеждённым католиком и его не переубедить.

Из коридора выполз покалеченный зомби. Скорее всего, его поели свои же, судя по виднеющимся костям на ногах.

– Умр̀и. – произнёс я безэмоционально, пронзая его темя клинком.

Странно, но шпага, будто бы, стала чуточку легче…

Вернувшись к двери гримёрки, я ритмично постучал.

– Мой телефон готов? – спросил я.

– Да-да, он здесь, Дима! – в чуть приоткрытую дверь вывалился мой мобильник.

– Остор̀ожнее! – едва успел я его поймать. – Мьер̀де, это ведь Айфон Тр̀инадцатый!

– Прости! – виновато извинилась Валентина.

Нет там никакой баррикады, как я вижу. Они просто боятся.

– Сидите там, а у меня ещё полно дел! – сказал я, помещая мобильник в карман брюк. – Бор̀ис, ты где? Я всех убил, можешь выходить!

Но гримёр всё никак не появлялся, поэтому я направился к туалету.

В секции с умывальниками и зеркалами было пусто, но одна из туалетных кабинок оказалась закрытой.

– Выходи, здесь почти безопасно, – произнёс я успокаивающим тоном. – Потор̀опись, иначе мы не успеем оказаться в безопасном месте.

Дверь туалетной кабинки тихо скрипнула, после чего Борис вышел.

Худой парень, светловолосый и сероглазый, лет двадцати пяти, может, тридцати, ростом ниже метра шестидесяти, вес не более пятидесяти с лишним килограмм – в гренадеры такого не возьмут, но ему нашлось бы место среди вольтижёров.[3]

Я отметил про себя, что он скрывает левую руку.

– Так… – произнёс я. – Покажи левую р̀уку.

– Я порезался, когда бежал… – начал Борис, показав рану на запястье.

– Ложь, – заявил я. – Это точно укус от человеческих зубов. Ты обр̀ечён, Бор̀ис. Непр̀иятно это осознавать, но будь мужчиной и достойно пр̀ими удар̀ судьбы.

– Но… Должно же быть какое-то лекарство… Нельзя же вот так… – замямлил гримёр. – Должно же быть…

Он готов был расплакаться. Не знаю, как бы я повёл себя на его месте. Хотя нет, знаю. Я бы принял это. Сколько хороших солдат получали смертельные ранения и стойко ждали часа своей смерти…

– Возьми р̀емень, – приказал я Борису, – а затем пр̀ивяжи себя к батар̀ее отопления.

– Мне надо в больницу… – начал вяло сопротивляться гримёр.

– Ты не успеешь в больницу, – покачал я головой. – Слушай, я ведь пытаюсь быть с тобой любезным – безопаснее для всех было бы убить тебя на месте, но я даю тебе шанс обезопасить окр̀ужающих от себя самого. Будь добр̀, ответь на любезность любезностью.

Борис, губы которого дрожали от ужаса и обиды на несправедливую судьбу, повиновался и, преодолевая страх, перешагнул через тело Пешкова и поднял погрызенный брючной ремень.

– Хор̀ошо затянул? – спросил я, после чего подошёл поближе и проверил. – Молодец. Мне жаль, что всё закончилось именно так.

После этого я, забрав свой сюртук, так и лежавший в туалетной кабинке, покинул уборную. Борис остался мириться со своей печальной участью.

– Мьер̀де! – воскликнул я, увидев новую группу из четырёх зомби. – Когда же вы закончитесь?!

Меньше минуты спустя, на полу лежало четыре новых тела. Опасность этих чудовищ в численности, если верить тематическим фильмам. Надо лишь пользоваться узостью коридоров и не давать загнать себя в угол.

Теперь, когда я на деле удостоверился в том, что единичные зомби не представляют для меня особой опасности, ходить тут стало как-то увереннее.

– Мадмуазель, – вернулся я к двери гримёрки. – Всё-таки убедительно пр̀ошу вас отвор̀ить мне двер̀ь.

Напряжённая тишина длилась секунд пятнадцать, после чего дверь осторожно приоткрылась, показав мне женское лицо, находящееся опрометчиво близко к щели.

– Имей я целью убить вас, мадмуазель, – заговорил я, – мне было бы очень легко осуществить это. Вы слишком близко к двер̀и.

Валентина отпрянула назад.

Симпатичная мордашка, бюст второго размера, изготовленный в лучшей клинике пластической хирургии – это всё, что у неё есть. Ни актёрского таланта, ни выразительности мимики…

Волосы каштановые, очень ухоженные, глаза с зелёными линзами, потому что родные карие её чем-то не устраивают. Хотя, покажите мне женщину, которую устраивает в ней всё.

– А тепер̀ь вы очень напр̀асно отпустили двер̀ь, – вздохнул я, проходя внутрь.

Кидаться к двери она не стала, лишь отступила на несколько шагов назад.

– Дима, что с тобой? – тихо спросила она.

– Со мной всё отлично, – ответил я. – Все целы?

Я оглядел присутствующих.

Две девушки, Инна и Светлана – они играли двух посетительниц экскурсии в паноптикум. Подумать только, Наполеон I Бонапарт – экспонат, как в цирке каком-то… П-ф-ф…

Ещё здесь имеется Антон Гаврилов, мужчина лет сорока, играющий Морриса, представителя Америки на чаепитии для конференции европейских дипломатов. Роскошная шевелюра, уложенная по американской моде тридцатых годов, сейчас растрёпана, лицо красное, а карие глаза смотрят на меня испуганно и потерянно.

Последний присутствующий представитель нашей труппы – Сергей Пишак, исполняющий роль рассказчика.

– Да, никого не укусили. – ответила Валентина.

Всё-таки, пока остальные трясли чечётку, она действовала наиболее решительно – даже дверь мне открыла. Воспитание или характер? Неважно.

– Это ведь зомби, да? – спросила она.

– Да, зомби, – не стал я спорить. – Пр̀и мне восстал погибший Пешков. Это заняло немного времени, около пятнадцати минут, если считать с момента укуса, поэтому мы все в опасности.

– Что же нам делать? – спросил Сергей, рассказчик.

– Вы звонили в полицию? – задал я ему встречный вопрос.

– Все линии заняты, а сеть перегружена, – ответил тот. – Но интернет работает. И СМС ещё отправляются.

Гр̀он-мэр̀!

Я лихорадочно быстро выхватил мобильник и попытался разблокировать его лицом. Ах, да, маска…

3

Вольтижёр – фр. Voltigeurs, от voltiger – «порхать, производить искусные прыжки» – французская пехота времён наполеоновских войн. Как ясно из контекста, туда брали всех, кто не вышел ростом и не годился в гренадеры. Наполеон вдохновлялся древнеримскими велитами, то есть застрельщиками, начинавшими сражения обстрелом врага дротиками – нужны были металлической твёрдости яйца между ног, чтобы подойти к врагу настолько близко, имея при этом несколько дротиков, круглый щит и короткий меч. Собственно, вольтижёры очень быстро стали ассоциироваться с отвагой и стальными яйцами, потому что они первыми вступали в перестрелку с врагом, чтобы проредить его боевые порядки меткой стрельбой из стрелковых цепей. В случае, если противнику удавалось навязать ближний бой, что становилось возможным в случае былинных просчётов командования французов, вольтижёрам наступал неизбежный конец, потому что стрелковая цепь всегда пасует в ближнем бою перед плотным линейным построением.