Страница 5 из 7
Наверное, правильно, что люди ничего не помнят о том, как начинают путь в такой страшной реальности. Неудивительно, что земная женщина вынуждена вынашивать ребенка в своем теле, вместо того чтобы новая жизнь, возникшая благодаря близости мужчины и женщины, сразу начала развиваться в естественных условиях окружающего мира, постепенно обретая сознание, как это происходит в Эллиолании.
Да, людям совсем нелегко, раз они уходят в состояние, называемое сном, восстанавливая таким образом свои силы. Утомленная собственными мыслями посланница иного измерения сама не заметила, как ее веки сомкнулись и сознание отключилось до самого утра.
III
– Не беспокойтесь, у меня неплохой водительский стаж, – уверенно произнесла Вероника, когда Евгений и Николай Петрович подошли к «порше-кайен» цвета «аметистовый металлик», с раннего утра припаркованному у входа в отель. Это являлось абсолютной правдой, с той лишь оговоркой, что навыки вождения, как и многие другие, обычно формирующиеся в течение определенного времени, уже присутствовали при трансформации.
Но их тоже требовалось закрепить на практике, чем девушка успешно занималась в течение двух недель со времени прибытия в командировку. «Кайен» она выбрала сама: как наиболее устойчивый автомобиль, обладающий плавным ходом.
– Вы не возражаете, милочка? – произнес Николай Петрович, присаживаясь рядом с Вероникой. Евгений с «синьориной» по его настоятельной просьбе расположился на заднем сиденье.
– Добрейшей души человек. Заботится о нас как о детях, – с улыбкой произнес музыкант.
В рамках гастрольной программы Николай Петрович действительно никогда не позволил бы уехать неизвестно куда без него, да еще в обществе малознакомой, пусть и крайне симпатичной, дамочки. Впрочем, она ничего не имела против его присутствия.
– Вы Вероника, насколько я знаю, – продолжил общительный директор музыканта и, не дожидаясь ответа, представился: – Николай.
– Очень приятно! – Она с улыбкой кивнула ему в ответ.
Николай Петрович одобрительно обвел взглядом салон:
– Хорошая машина. Надежность и комфорт. Но не будем злоупотреблять скоростью, правда?
«Кайен» плавно тронулся с места, направляясь в сторону восточной автострады.
Несмотря на свою осторожность, Николаю Петровичу не удавалось сидеть молча. Он тоже оказался впечатлен обществом приятной девушки и даже счел возможным немного отвлекать ее разговорами.
Этот человек появился в творческой жизни Евгения Ковалёва вместе с виолончелью, став и его финансовым директором, и организатором концертов, и хранителем бесценного инструмента, по воле судьбы вновь увидевшего свет. К тому же оказалось, что это не просто свет, а сияющие огни лучших концертных залов. В руках Евгения виолончель вновь и вновь одаривала мир своим волшебным голосом, раскрывая в полной мере его талант и при этом изменив неожиданным образом судьбу самого Николая Петровича.
– Так вот, Вероника, – продолжил собеседник, – я тогда еще довольно молодой был, работал по специальности, мастером-мебельщиком, и попросила как-то меня тетя Зоя, давняя мамина знакомая, буфет отремонтировать. Она одна-одинешенька жила: родные погибли в сорок втором, супруг ее, бывший фронтовик, давно уж этот мир покинул, да и наследников не осталось. Помочь ей – святое дело.
Буфет этот я у нее и раньше видел: старинный, весь потемневший от времени, но красивый очень. Помню, конфеты в нем всегда водились. В детстве тетя Зоя меня ими угощала, когда с мамой к ней заходили. Любила очень она конфеты. В лихие военные годы даже не верила, что когда-нибудь снова их попробует, а потом с каждой зарплаты покупала понемногу: и желтых карамелек-лимончиков, и батончиков, и, конечно, шоколадных.
Шоколадные – тоже самые разные: с помадкой, с темной начинкой, с вафельками. Уж эти мне особенно нравились: разворачиваешь фантик, а там фольга, а в фольге еще тоненькая подвертка. В то время многослойной бумаги не делали, вот и запаковывали каждую конфетку в несколько одежек – пока доберешься, еще вкуснее покажется.
Так и отложилось в памяти: жую конфеты и заодно буфет рассматриваю. А там красота – завитушечки резные, веточки, ягодки. Само собой, ручная работа, дерево – прочное невероятно, только крепления петель на дверцах не выдержали такого срока службы.
Простояло изделие в этом доме, принадлежавшем когда-то известному в Петербурге промышленнику, наверное, еще с девятнадцатого века, но после революции хозяину пришлось расстаться и с недвижимостью, и с Россией.
Имущество, мебель, понятное дело, растащили и разграбили, только буфет зачем-то задвинули в кладовую на лестничной площадке. Как знать, может, кто и присмотрел, решил спрятать на время, да забрать не получилось. Сразу ведь не увезешь такую громадину.
В общем, когда дом переоборудовали под квартиры, дверной проем заложили кирпичом, стену оштукатурили. Вход в кладовочку, видимо, собирались сделать из комнаты, но забыли или не успели, а так сразу и непонятно, что тайное помещение внутри осталось. В блокадном Ленинграде буфет точно разобрали бы на дрова.
Уже после войны начали оформлять документацию по уцелевшим зданиям, составлять планы, тогда и обнаружили скрытые квадратные метры. Тетя Зоя на швейной фабрике работала, замуж вышла за фронтовика-механика, вот их в эту маленькую комнатку и поселили. Так буфет у нее остался.
Взглянул я на дверцу: петли гвоздиками специальными крепились когда-то, но многие выпали, дерево вокруг протерлось, а саморезы вкручивать – себя не уважать. Нашел тогда столярный клей особенно прочный, перемешал с мельчайшими древесными опилками, гвоздики подобрал, пусть не старинные, но похожие на те, что были. Заполнил отверстия, закрепил гвоздики клеевым составом – получилось прекрасно. Никто и не скажет, что ремонт состоялся.
Тетя Зоя очень радовалась, деньги даже предлагала, но у меня и рука не поднялась бы взять. Вдруг смотрю: несет она странную вещицу, большую такую, фигурную, из дерева. Понятно, что музыкальный инструмент, но только один корпус.
Тот промышленник, который когда-то домом владел, очень любил искусство, художникам помогал, музыкантам, свой театр выстроил. Это я уже потом с историческим материалом ознакомился. Как за границей его судьба сложилась, неизвестно, а вот внутри буфета, оказывается, пряталась виолончель.
Тетя Зоя ее так и хранила, завернутой в плед, как живое существо, и не показывала особенно никому. Любовалась она своей находкой.
Николай Петрович замолчал и посмотрел в окно, за которым бежали высокие ели. Давно нет тети Зои, а подаренная ею «вещица» оказалась бесценным музыкальным инструментом с трехвековой историей.
– Сколько слушаю, не устаю удивляться, – подключился к разговору Евгений. – Кстати, на ней не было ни струн, ни грифа. Зато корпус сохранился полностью целым. Но ни один специалист не дал точного ответа, чей это инструмент. И нижняя дека такая редкая – сошлись на том, что это все-таки платан. А верхняя – здесь сомнений нет: ель, конечно же, северная итальянская ель. Вот стали даже называть ее «синьориной», раз она итальянка.
– Да, с тех пор жизнь моя закрутилась-завертелась, – продолжил Николай Петрович. – Что делать с инструментом, я не знал. Сначала поставил в комнате как украшение. Знакомые, увидев такой сувенир, наперебой выпрашивали его у меня. Но к музыке они никакого отношения не имели, а я не хотел отдавать подарок тети Зои для перепродажи. Потом, так полагаю, попытались виолончель украсть – больше брать точно было нечего. Уже и дверь почти открыли отмычкой, хорошо, что я домой вернулся за чем-то, спугнул проходимцев. Тогда решил пойти с этой вещицей в консерваторию, там Женю и встретил.
– Помню, помню! – весело отозвался Евгений. – У меня сольные концерты начались, а хороший инструмент не мог найти. Видимо, тогда я по молодости доверия никакого не вызывал. И вдруг вижу: человек незнакомый с большим бумажным пакетом в вестибюле стоит. Сразу понял, что виолончель, но даже представить не мог, какой у нее голос. Никто его и не слышал минимум полтора столетия.