Страница 7 из 11
В повести Соболева «Пробуждение» можно обнаружить сходные мифопоэтические характеристики. В ней рассказывается о женщине, которая полностью потеряла память и пытается понять, кто она и что с ней случилось. Она кружит по улицам Хайфы и случайно натыкается на людей, которые лишь отчасти приоткрывают перед ней загадку ее личности и истории. Ей так и не удается понять, жертва она или убийца, победительница или побежденная, защитница слабых или причина их страданий. Ее образ соединяет черты девочки Лены и ее спасителя, и так же героиня повести оказывается то ли спасена, то ли похищена домом-кораблем, о стены которого бьются то ли дождевые, то ли морские волны [Соболев 2019а: 118]. Как и Лена, она погружается в темноту и тишину непричастности, но ей везет меньше, и для нее мир остается пустым и «так и не открывшимся» [Там же]. Ее история – это притча о чудесной встрече не с собой и не с другим, а с «безнадежной непрозрачностью», которая, как оказалось, составляет «природу реального» [Соболев 20196: 122]. Истинно реально лишь то, что мы еще не знаем о реальности, что невозможно вспомнить о себе и о других. Подлинный герой – это тот, кто не оставляет следов, не дается в руки никаким жестам присвоениям со стороны порядка воображаемого и символического, не убийца и не жертва, а свободный путешественник на генеративной сцене. У Э. Бауха в романе «Пустыня внемлет Богу», который мы подробнее рассмотрим ниже, говорится об ужасе одиночества и отчужденности, и «суть его – в безопорности» [Баух 2002: 22, 273]. Первая глава романа «Воды многие» посвящена рождению Моисея, и ее первая подглавка называется «Непробуждение как полнота жизни». Здесь путь героя как раз и превращается постепенно в пробуждение, понимаемое как мифическая самореализация и, если так можно выразиться, как самооткровение. В отличие от него, миф о пробуждении героини Соболева состоит в познании реальности как нереализованности, как перманентного взрыва возможностей, протяженной во времени сингулярности. Поэтому повесть Соболева начинается и заканчивается незнанием, а становление героини состоит в том, что в конце это «больше не имеет значения <…> передо мной лежала дорога» [Соболев 20196: 134]. В этом мифе нереализация и есть реальное, и в осознании этого и состоит пробуждение.
Своего рода антиподом Соболевского мифа о чудесной встрече можно считать миф, созданный Л. Левинзоном в романе «Здравствуй, Бог!». Несмотря на жизнерадостный тон заглавия, это история о «невстрече» [Левинзон 2019]. Герой романа Вадим погружен в эмигрантский быт со всеми его сложностями и трудностями. Сквозь его недоумевающий взгляд Израиль предстает в виде одного большого абсурдного гротеска. Вадим – это одновременно и несостоявшийся математик-спаситель, и несостоявшаяся спасаемая девочка из рассказа Соболева: для него не существует спасения. В то же время он постоянно переживает чудо диалога с Богом (подобно тому, как герои других произведений Левинзона, «Гражданин Иерусалима» и «Дети Пушкина», такие же неудачливые эмигранты, живут в мире сказок, растворенных в серой повседневности). Вадим задает Богу неудобные вопросы, например о Холокосте, зачастую получая издевательские ответы. Он живет в «конюшне», тщетно пытаясь превратить ее в подобие дома, и, когда все его надежды и планы рушатся окончательно, он заводит коня и отправляется на нем к Богу на небо, сопровождаемый эскортом крылатых коней [Там же]. Герои Левинзона – святые мученики эмиграции, неудачники, юродивые и бездомные – составляют ту агиографию повседневности (подробнее речь об этом пойдет ниже), которая может служить своеобразным противовесом иерусалимского синдрома. Короткие нервные перепалки Вадима с Богом складываются в микромифологию, в которой пародия на библейскую историю Моисея накладывается на лирическую постсовременную урбанистическую версию хасидских сказаний о нищих и малограмотных праведниках, удостоившихся божественного откровения за их страдальческий вопль, чистоту помыслов и доброе сердце. Вот, например, новая версия библейской истории о том, как Моисей добыл воду из камня в ответ на жалобы и стенания евреев:
– Бог, где Ты? Я больше не могу быть один! Я устал! Я злой!
У меня нет ответов ни на один вопрос! Почему Ты не отвечаешь?! Я Тебя обидел? Ты тут? Ты не ушёл? Как узнать, что Ты тут? Ты здоров?
– Ты достал, Вадим! – раздался усталый голос. – Встань!
Вадим вскочил с дивана.
– А теперь ударь в стену посохом.
– Но у меня нет посоха!
– Тогда ударь ногой.
– Куда именно?
– Куда хочешь.
Вадим подбежал к стене конюшни и ударил.
Из стены брызнула вода. Вначале немного. А потом полилась полноценной сильной струёй.
– Что теперь? – с готовностью спросил Вадим.
– Как что? Вызывай водопроводчика [Там же].
А вот миф о несгораемом кусте во время первого откровения Моисея, соединенный с мифом о его посмертном вознесении: «Бог, приготовься! Я – иду! Бог! – рисует шариковой ручкой
у себя на руке порядковый номер. – Ты помнишь? – Около конюшни начинают гореть несгораемым пламенем сухие кусты. – Бог! – плачет Вадим. – Уничтожь в себе Амалека!» [Там же]. Сегодня этот вечный огонь не может быть ничем иным, как огнем всесожжения, Холокоста, жертвой, брошенной в лицо Богу как обвинение в самом страшном преступлении, по-библейски же связанном с именем Амалека: в бессмысленном стремлении уничтожить народ. И все же это к нему, к обвиняемому, отправляется герой на встречу, которая уже за пределами текста, истории, времени, хотя можно не сомневаться, что и на этот раз его ждет разочарование «невстречи». Впрочем, встреча с нуминозными личностями всегда чревата не только откровением, но и разочарованием, обманом и смертельной опасностью, как мы увидим ниже на примере романов Е. Михайличенко и Ю. Несиса.
«Эти ангельские сволочи»: «Talithakumi, или Завет меж осколками бутылки» Елизаветы Михайличенко и Юрия Несиса
В романе Е. Михайличенко и Ю. Несиса «Talithakumi, или Завет меж осколками бутылки» (2018) герой, Аркадий, встречает трех ангелов в образе бомжей, попивающих виски на одной из центральных площадей Иерусалима. Конечно, они раскрываются ему не сразу, но шаг за шагом, по мере того как все четверо выполняют по одному желанию каждого из них в соответствии с заключенным между ними заветом, Аркадий познает границы и возможности своей личности. Их «подвиги» мало похожи на подвиги мифических героев древности: экскурсия в Освенцим, фальшивое удостоверение узника Сиона, возвращение старинной возлюбленной. Далекий от всего религиозного и метафизического, Аркадий подозревает, что
эти ангельские сволочи – отлично сыгранное трио, разыгрывающее свой любимый скетч при каждом подходящем случае. И, судя по тому, как детально разработана их легенда, делают они это давно. Мне очень захотелось вывести их на чистую воду. Я даже удивился всплеску своего самолюбия, но потом понял, что это не очень-то оно, уязвленное самолюбие лишь подтявкивало из подворотни. А на самом-то деле мне хотелось другого – не тыкать их наглыми мордами в несоответствия, а получить хоть одно, но неоспоримое доказательство их правоты. Смешно, да? А клянчить и вымогать у Высшей Силы неоспоримый Знак, подтверждающий её существование, как это делает порой почти каждый – это не смешно? [Михайличенко, Несис 2018].
Наконец Аркадий находит способ узнать правду. Когда приходит время, он объявляет «сынам завета»[17] о своем обязательном к исполнению желании: он желает стать ангелом. Изменившиеся, вполне обуржуазившиеся и остепенившиеся к тому времени ангелы пытаются его отговорить, но завет неотменяем. Последнее испытание должно превратить Аркадия в ангела: после прочтения магических заклинаний ему предлагают прыгнуть с крыши и полететь. Он свободен в выборе, он может отказаться от своего желания, и он колеблется. За минуту до того, как окно возможностей закроется, вместо него с крыши прыгает Лёля, мать одного из «ангелов», наименее циничная из всех персонажей, проникнутая искренней верой в иудейского Бога и в ангелов. Роман завершается, так и не открыв читателю, превратилась она в ангела или нет.
17
Сыны Завета — русская калька с ивритского Бней Брит; здесь содержится полуиронический намек на одноименную еврейскую общественную организацию, основанную евреями – выходцами из Германии в Нью-Йорке в 1843 году, целью которой является еврейская взаимопомощь, борьба с антисемитизмом и помощь угнетаемым.