Роковая монета

– Да все знают! – отмахнулась Мария. – Но ты не бойся, никто твоему муженьку не стукнет. Так что соглашайся.

– Да что ты ко мне пристала? Какое расследование? – завопила Надежда. – Сама же сказала, что тот парень, как его… пасынок ее… оставил письмо, где во всем признался. Значит, дело закрыто, тебе-то для чего в нем копаться?

– Оно конечно, дело закрыто, убийца признался. Но я ведь была у нее в каюте и все видела собственными глазами. И вот что я тебе скажу, – Мария смотрела серьезно, – монета была не та.

– Как это? – оторопела Надежда. – Почему не та?

– Потому что ее подменили! Не забывай, что ту, первую, я тоже видела вблизи. А та, что лежала на столике у кровати, – совсем другая была.

– Глупости!

– Вовсе нет. Понимаешь, когда Елена Юрьевна за ужином показывала нам эту монету, я ведь рядом сидела. И даже в руки ее взяла. И почувствовала такое… вот как будто идешь по болоту, а трясина все глубже, и чувствуешь, что заблудилась уже и не выбраться, и никого рядом нет, чтобы помог. И вдруг тропка узкая, взбираешься по ней – а там болото кончается, и впереди полянка солнечная, вся в цветах, и пахнут те цветы так хорошо… То есть сразу легко так на душе и радостно…

– Ну, Мария, надо же, как все описала…

– Так и было, я ничего не придумала. А когда на ту монету в каюте посмотрела, то ничего не почувствовала, совсем другая она была, вот.

– Ты точно знаешь?

– А за кем я, по-твоему, замужем была? – Мария пожала плечами. – Бывший мой где работал? В химической лаборатории. Там, знаешь, они чего только не химичили. Взять обычную монету, обработать ее специальным составом, капнуть кислотой – и вот пожалуйста, раритет, антикварная ценность. Да он при мне этот фокус показывал, когда у нас еще период ухаживания был!

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то убил вдовушку, подменил монету и свалил все на Алексея?

– Нет, мне потом Франсиско сказал, что полицейские нашли в каюте его следы. Он Елену Юрьевну подушкой задушил. Потому и дело закрыли. А кто-то его утопил и в телефоне написал признание.

– Машка, это твои домыслы. В тебе говорит Агата Кристи, собрат по перу!

– Вот и помоги мне разобраться во всем! Помоги, очень прошу. Потому что Глеб…

– Ага, значит, все-таки Глеб… – удовлетворенно произнесла Надежда Николаевна и махнула рукой официантке, чтобы принесла меню десертов.

В конце концов, они с Машкой раз в сто лет встречались, могли и лишнего позволить.

– Да ничего это не значит! – Мария всерьез рассердилась. – Вот честно тебе говорю: на меня эта история так повлияла, что я хотела бы забыть этот круиз, как страшный сон. Но не получается. Потому что Глеб просто не дает покоя. Звонит, приглашает куда-то…

– А куда? – оживилась Надежда. – В ресторан или в театр?

– А это важно? – удивилась Мария. – В музей. В Русском музее как раз выставка открылась, он позвонил и сказал: «Давайте сходим, вы же сами говорили, что этого художника любите».

– А ты правда говорила?

– Да я много чего говорила поначалу, когда хотела произвести на него впечатление, – с досадой призналась Мария, – всего не упомню. А после того, как убийство случилось и я обнаружила, что монету подменили, у меня перед глазами одна картина стоит: Глеб и Елена Юрьевна после ужина идут под ручку в сторону каюты вдовы. Вот что он там делал, скажи на милость?

– А ты его спрашивала?

– Да его полицейские об этом спрашивали, он сказал, что только проводил даму до каюты, да и пошел к себе. Потом в баре сидел, его там Ольга с Игорем видели.

– Ну тогда…

– Ой, Надя, я никому не верю! Кто-то же ее убил! А про монету знали всего восемь человек – те, кто за столом сидел. В общем, так. Мне надо знать точно, в противном случае я все время об этом думать буду, и никаких отношений у нас с Глебом не получится. А вдруг это мой последний шанс встретить приличного мужчину? Мне не двадцать лет, особо в очередь никто не стоит. – Мария тяжело вздохнула и закончила: – Конечно, я не стала бы за ним бегать, но он вроде не против, сам звонит… Ну, поможешь?

– Ладно. – Надежда увидела, что ей несут огромный десерт, но тут же заглушила муки совести, решив оставить их на завтра по методу незабвенной Скарлетт О’Хары.

Минут на десять разговор стих – дамы были заняты десертом.

– Бумага у тебя есть, писательница? – наконец произнесла Надежда Николаевна, сделав глоток кофе и достав из сумочки ручку.

– Откуда? Я романы на компьютере ваяю.

– Значит, так, – Надежда взяла салфетку, – получается, что этот Алексей про монету все наврал. Но кто-то ему поверил и решил, что монета очень ценная.

– Или раньше про эту историю что-то знал… – вставила Мария. – И потом, я вот вспоминаю тот разговор – уж очень складно Алексей выражался. Как по писаному чесал. Но не каждый человек так вот просто, экспромтом, придумает историю про монету…

– Погоди, не путай меня. Значит, что мы знаем точно? Что покойная вдовушка получила эту монету, считай, обманом, что записка предназначалась какой-то другой Елене. Она же не поленилась, пошла в квартиру и нашла там монету. И зачем-то стала носить ее на шее как кулон. За что и поплатилась. Хотя… мстительный пасынок и так бы ее прикончил.

– Записку написал какой-то Виктор, – подхватила Мария, – который сорок пять лет жил в доме напротив Константиновского сквера.

– Правильно, значит, оттуда и будем танцевать! Я завтра отправлюсь на это место, а ты, когда позвонит твой Глеб, согласишься на встречу и ненароком заведешь разговор про убийство…

– Ой, боюсь! А вдруг это он?

– Тогда просто поговори про круиз, про соседей по столу, сама утверждала, что он очень наблюдательный, возможно, что-то он интересное заметил. А если он тебя куда-нибудь пригласит, то соглашайся, в музее-то он тебе ничего не сделает. Ну, потом кофе можно выпить где-нибудь, это очень способствует доверительной беседе.

– Ой, Надя, у меня просто камень с души свалился!

Счет дамы оплатили все же пополам.

Утром, проводив мужа на работу, Надежда Николаевна засобиралась по поручению подруги. Настроение было прекрасное, как и погода – не жарко, но солнышко светит, и ветра нет. Надежда хотела надеть новое летнее платье, но, поразмыслив, передумала и оделась поскромнее. И пиджачок накинула серенький, и сумку взяла недорогую.

Доехав до Константиновского сквера, она вышла из маршрутки и огляделась.

Сквер млел под летним солнцем, землю покрывал густой слой тополиного пуха, который закручивался маленькими живописными смерчами. Несколько скамеек стояли в окружении густых кустов, так что из окон соседних домов нельзя было разглядеть тех, кто на них сидел. И только одна скамья стояла на открытом месте и была хорошо видна из окон пятиэтажного каменного дома с лепным фасадом.

Стало быть, именно на этой скамейке сидела Елена Коврайская, вытирая слезящийся глаз. А в той самой пятиэтажке жил таинственный Виктор…

Надежда подошла к дому. Перед подъездом стояла еще одна скамья, на которой сидела маленькая худенькая старушка в белой детской панамке, доверчиво взирая на мир блекло-голубыми глазами. Казалось бы, зачем сидеть перед подъездом, когда рядом есть сквер, где полно свободных скамеек, а перед глазами какая ни на есть природа, какие ни на есть зеленые насаждения? Но Надежда от природы была хорошим психологом и поняла, что старушка жила одна и потому скучала. А тут, возле подъезда, ходили живые люди, и с ними всегда можно было поговорить.

Надежда Николаевна остановилась перед скамьей, сделала крайне утомленный вид, перевела дыхание и вежливо спросила:

– Вы позволите с вами присесть?

– А чего же не позволить? – Старушка благосклонно взглянула на скромно одетую усталую женщину, не вызывающую никаких подозрений. – Садись, места на двоих хватит.

Надежда села, вытерла лоб носовым платком и замолчала, оглядываясь по сторонам. Она знала, что лучший способ разговорить человека – это молчать, пока он сам не начнет разговор. Так оно и вышло.