Страница 36 из 78
Была настоятельница уже не молода, однако и старой ее назвать язык бы не повернулся. Меньшикова Светлана Николаевна для своих лет сохранилась прекрасно. И в умении себя держать ей было не отказать. Прямая спина, строгий взгляд. Она смотрела на нас так, будто это не мы к ней пришли допрос устраивать, а она нас вызвала, чтобы отчитать за нерадивость.
— Владыко, — заметив патриарха за нашими спинами, игуменья Авдотья поднялась на ноги, но тот остановил ее взмахом руки.
Зато заговорил Емельян Сергеевич. Он сложил руки за спину и, пройдя через кабинет, встал напротив настоятельницы, внимательно глядя на нее.
— Матушка, — произнес Мефодий сдержанно, — перед тобой куратор Царской Службы Безопасности Емельян Сергеевич Невский и его помощник Дмитрий Алексеевич Романов.
Женщина медленно склонила голову, приветствуя нас. Патриарх же продолжил.
— Я здесь присутствую только для того, чтобы засвидетельствовать, что твои права не были нарушены в ходе допроса, — сообщил он. — И как глава Русской Православной Церкви, я буду нести ответственность за все, что произойдет в этом кабинете. Емельян Сергеевич, Дмитрий Алексеевич, приступайте.
Авдотья сохраняла спокойствие, хотя я и видел, что дается ей это не без труда. Не каждый день ей, практически единоличной властительнице самого престижного монастыря, грозила тяжкая процедура. Однако ни умолять, ни выигрывать время она не пыталась.
— Я исполню твою волю, Владыко, — произнесла она, склоняя перед Мефодием голову.
Емельян Сергеевич кивнул мне, и я без труда применил технику.
Естественная защита одаренного у игуменьи отсутствовала — она официально покинула род после пострига. И никакого сопротивления я не встретил, но и давить сверх меры не стал.
Я кивнул Невскому, и тот начал задавать вопросы, которые я дублировал. Патриарх Мефодий, поначалу оставшийся стоять, через несколько минут тяжело опустился в кресло. Уронив голову в подставленные руки, глава Русской Православной Церкви с тихими стонами слушал ответы игуменьи.
Дел Светлана Николаевна наворотила немало. Отметилась и в пособничестве с польскими наемниками, и умудрилась стать последней обладательницей тайной казны мятежных Рюриковичей. На деньги из ее рук было закуплено оружие, с помощью которого в Москве вели бои люди великих князей.
И это было лишь верхушкой айсберга. Женщина, сидящая передо мной, не гнушалась ничем. И когда дело дошло до помощи монахине Аглае, Мефодий тяжко вздохнул:
— Емельян Сергеевич, прошу, хватит, — произнес патриарх. — Я не могу больше это слышать.
— Вы можете выйти, — холодно ответил ему Невский, даже не обернувшись. — Княжич, следующий вопрос.
Мне было чисто по-человечески жаль старика. Но он тоже нес ответственность за дела своей подчиненной. Перед ним она была обязана отчитываться. Ему же передавала средства от прихожанок, отмывая таким образом кровавые деньги мятежников и иностранных агентов.
— А вот теперь вам нужно выйти, ваше святейшество, — обернувшись к патриарху, приказным тоном сказал Емельян Сергеевич. — После того, как мы закончим, вы получите запись этой части допроса, если государь даст на то свое разрешение.
Мефодий закивал и, тяжело опираясь на подлокотники, медленно поднялся на ноги. За те минуты, что мы допрашивали Светлану Николаевну, он, казалось, постарел еще больше. И уже не производил впечатления незыблемого столпа, хранящего веру Русского царства.
Когда за патриархом закрылась дверь, Невский презрительно хмыкнул. Мы остались втроем, Емельян Сергеевич повернулся ко мне.
— Дмитрий, пришло время спросить про список, — объявил он, и я кивнул.
— Что тебе известно о детях государя Русского царства Михаила II? — спросил я, глядя на игуменью.
Она медленно раскрыла рот, чтобы начать говорить. С каждой минутой женщине становилось все хуже, но я старался как мог, чтобы техника не разрушила ее разум. Все же возраст и отсутствие дара сыграли свою роль, и Светлана Николаевна переносила воздействие с трудом.
— Я знаю, что у государя Русского царства много сыновей, но не знаю сколько, — наконец ответила настоятельница.
— Откуда тебе известно о детях царя? — уточнил я.
— Мне рассказала монахиня Аглая, — призналась та.
Я взглянул на Емельяна Сергеевича. Невский несколько секунд смотрел на женщину, чуть прищурив глаза. После чего кивнул мне.
— Пусть назовет имена.
Но задать новый вопрос я не успел. «Оракул» привлек мое внимание, и я тут же прервал технику допроса. Невский заметил это и смотрел на меня с вопросом в глазах. Однако было не до разговоров.
Резкий скачок давления в газопроводе повлек за собой мощный взрыв. И если ничего не сделать, через несколько секунд нас всех завалит обломками монастыря. Даже моего дара не хватит, чтобы удерживать тонны камня. А под нами — царь, который об этом ничего не знает.
— Тревога! — выкрикнул я, чтобы за дверью нас услышали бойцы ЦСБ.
Выпустив дар на максимум, я разом обволок внутреннее пространство монастыря, насколько смог дотянуться. Емельян Сергеевич тоже окутался своим покровом, и в этот момент здание затрясло.
— К царю! — схватив меня за плечо, приказал Невский. — Вытаскивай царя!
Он дернул рукой, в одно движение обезглавливая так и не пришедшую в себя игуменью, и толкнул меня к дверям из кабинета. Мне навстречу уже открывали — боец ЦСБ хотел заглянуть внутрь, но его просто снесло моим полем.
С потолка уже сыпалась крошкам, в стенах появились глубокие трещины — я успел со щитом в последние мгновения. Тряска все еще продолжалась — под монастырем бушевала стихия, здание раскачивалось. Но мой дар, заполнив меньшую часть помещений, все еще держал стены.
Перемахнув через перила, я рухнул на первый этаж. Гвардейцы едва не открыли по мне огонь, но «Оракул» заклинила их броню, не позволяя двигаться. И сквозь яростный мат и обещание скорой и мучительной смерти я растолкал застывших людей.
Удар конуса раскрыл передо мной проход в покои царицы. И я замер, не решаясь сразу же бросаться внутрь. Прямо за дверью бушевал огненный торнадо, пробраться сквозь который было практически нереально.
Где-то наверху кричал Невский, отдавая приказы, а я еще мгновение посмотрел на огонь впереди, ощущая, как чужая магия слизывает слой за слоем мой покров.
Обернувшись к все еще скованным гвардейцам, я приказал:
— Никого не впускать и не выпускать. Я иду туда.
И, набрав в грудь побольше воздуха, убрал защиту с монастыря, чтобы перебросить все силы на укрепление собственного тела, и прыгнул в пламя.