Страница 16 из 37
«Духовная школа, Государь, совсем разложилась и пала, – сетовал он. – Академии и семинарии обратились в гнезда революционеров и пустых бездельников. Людям, преданным Тебе и своей Вере, там нечего делать, и их оттуда гонят как неуживчивых и не считающихся с духом времени».
Политика
За исключением краткого периода усиленных занятий с воспитанниками весь остальной учебный год, проведенный в Ярославле, о. Илиодор был совершенно свободен. Неожиданный досуг он посвятил патриотической деятельности, внезапно раскрыв в себе талант политического вождя.
Первый же поступок о. Илиодора в этом качестве на ярославской земле запомнился местному населению надолго.
Ярославская большая мануфактура (она же фабрика Корзинкина) была охвачена беспорядками. Распропагандированные рабочие примкнули к всероссийской забастовке. Их демонстрация была разогнана казаками. Похороны манифестантов, погибших при этом столкновении, состоялись 11.XII.1905. По какому-то удивительному совпадению бунтовщики пригласили для отпевания именно о. Илиодора.
Позднейшие легенды приписывали инициативу прихода на фабрику самому иеромонаху, но он прямо говорил: «Меня пригласили отпевать убитых бунтовщиков сами рабочие, и я как пастырь Церкви не мог отказаться от этого: я пошел».
Войдя в здание фабричной школы, где, по распоряжению заводской администрации, стояли гробы, о. Илиодор понял, что угодил прямо во вражеское логово.
«В театральном обширном зале я увидел ужасную картину. Я увидел пять мертвецов, озлобленные лица рабочих и развратников-полугоспод с зажженными свечами, знаменовавшими не огонь любви, а огонь сатанинской ненависти к людям и вечной смерти; я увидел массу черных и красных кровавых знамен с самыми зловещими и диавольскими надписями… Тяжело мне было видеть такую картину: я был подавлен глубокой скорбью и в первые минуты не мог даже произнести к литии возгласа».
Словом, люди собрались не для молитвы о погибших товарищах, а для новой демонстрации, в которой священнику была отведена роль статиста.
Тут-то о. Илиодор и показал себя. «…ревность о святыне христианской, о драгоценности народной, Русской, влили бодрость в мою душу, и я заговорил». Впервые обращаясь к такой многочисленной аудитории, он не ударил в грязь лицом.
«Я сказал рабочим, чтобы они не кощунствовали, не обращали печально-торжественный обряд церковный христианского погребения в грубую шутку и пошлую демонстрацию; я просил и умолял их со слезами не нарушать смертного покоя убитых своими пошлыми песнями; я убеждал их понести пред гробами покойников не знамена смерти и крови, а хоругви – знамена победы Христа над смертью, понести Святой Крест, наше избавление от вечной смерти, понести Святое Евангелие, где обещается верующим жизнь вечная…».
Его услышали. «От прочувствованно сказанного о. Илиодором слова тысячи народа плакали», – рассказывал очевидец. Гробы перенесли в фабричную церковь, где о. Илиодор начал чин отпевания.
Видя успех юного монаха у толпы, зачинщики вмешались. От о. Илиодора потребовали отпевать рабочих как «убиенных». Но у него язык не поворачивался применить этот термин к «пятерым революционерам-разбойникам, которые шли в толпе арестовать представителей власти царской – черносотенцев, а на их место поставить жидов и безбожных мошенников». Он смело отказался.
Отпевание завершилось в сумбуре: о. Илиодор провозгласил анафему зачинщикам, а те запели похоронный марш.
После службы положение священника стало угрожающим. «Главари, побуждаемые интеллигенцией, вознамерились убить святого человека, но он остался тверд, заявив, что душа его во власти Бога, а с телом его враги могут распорядиться, как им угодно; он готов пострадать за Веру и Царя». Спасли друзья, которые «выхватили о. Илиодора из толпы разъяренных фабричных хулиганов-озорников и тем спасли его от явной смерти».
Рабочие же понесли тела товарищей из церкви на кладбище. Как и боялся о. Илиодор, это шествие имело характер манифестации. Вместо крестов и хоругвей толпа несла красные флаги, вместо молитв пела «Марсельезу».
«…меня не послушали: у дверей сердца рабочих лежала печать злобы… – сокрушался о. Илиодор. – Они не исполнили моих просьб; не исполнили даже ради рыдавших родственников убитых; они воспользовались трупами убитых для политической кощунственной демонстрации. Со слезами я встретил их ожесточенность и безумие, а духовный взор мой зрел над злобной толпой безбожников самого диавола, который держал в сетях своих всю толпу… последователей Христа…».
О. Илиодор думал, что потерпел поражение. Но в тот день он выдержал экзамен на звание патриотического проповедника. Легенды о бесстрашной речи юного хрупкого священника полетели по России, дополняясь разными подробностями. Говорили, будто он пришел на фабрику босиком по снегу или, наоборот, примчался верхом на коне, будто «наутро вся мятежная толпа, по слову монаха, мирно стала на работы» и т.д.
По-видимому, после того случая о. Илиодор продолжал проповедовать среди рабочих уже с разрешения духовного и светского начальства. Об успехе этих проповедей свидетельствовали и архиепископ Иаков, и политические единомышленники. «Духовная мощь слова о. Илиодора особенно сказалась у нас в Ярославле во время забастовки на Ярославской большой мануфактуре с 12-тысячным составом рабочего класса, – писал И. Н. Кацауров. – Если бы не беседы о. Илиодора, Бог знает, к каким ужасам привело бы начавшееся у нас 9 декабря вооруженное восстание».
Вскоре после переезда в Ярославль о. Илиодор примкнул к образовавшемуся здесь отделу «Союза русского народа». Взгляд священника на эту организацию отражен в письмах, которые он «с глубокой верой в добродетель людскую» рассылал состоятельным лицам с просьбой о пожертвованиях:
«Вам известно, что в г. Ярославле существует «Союз русского народа», отстаивающий самые святые начала жизни христианской и священные основы общественной. Задача этого союза нисколько не затмевается той грязной клеветой, которая возводится на него представителями так называемого освободительного движения. Христос, несмотря на то, что Его называли бесноватым, остался святым Богочеловеком; нет сомнения, что если бы Он явился теперь в России, то Его бы не замедлили назвать "черносотенником"».
Архиепископ Иаков отнесся к политической роли о. Илиодора отрицательно: «Так нельзя! Что вы распинаетесь за Самодержавного Императора, ведь он ввел в России конституцию!». В одном из писем преосвященный называет деятельность о. Илиодора сомнительной, ссылаясь на определение Св. Синода о недопустимости участия духовенства в борьбе политических партий.
Сам о. Илиодор не мог согласиться с таким взглядом на роль пастыря: «Не назову тех не-добродетелей, которые прикрываются этими громкими фразами, а отошлю их за наставлениями к мученикам – патриархам Гермогенам, Святым Сергиям, Филиппам, Алексиям, Петрам, мудрым Филаретам! Все эти люди были великими патриотами; они устроили, собирали Русскую землю и рука об руку шли с великими князьями Московскими, с Самодержавными Царями Всероссийскими! Они встанут на суд с этими недостойными пастырями, которые оставили свою паству в это трудное время; восстанут и непременно осудят их; осудят этих предателей родной страны!».
Позже, вспоминая это время, о. Илиодор прямо назвал своих бездействовавших «наставников» «низкими и жалкими трусами, носящими в защиту своей трусости оправдание, что якобы непристойно пастырям церкви вмешиваться в политику». Рассказывал, как, не дождавшись их выступления, «один», при поддержке лишь союзников, «с поднятым кулаком стоял» против мятежников.
Наряду с доктором И. Н. Кацауровым о. Илиодор внес большой вклад в становление ярославского «Союза русского народа». Один из публицистов иронически писал, что тут «орудуют» двое – «доктор да монах», причем «оба преданы своему делу до фанатизма».
Кроме упомянутого сбора пожертвований на нужды союзников, о. Илиодор работал и в других направлениях – составил текст всеподданнейшей телеграммы против требуемой Думой политической амнистии, боролся против предполагаемой сдачи евреям в аренду подвала храма Ильи Пророка; известно также, что 25.VII священник ездил с какой-то загадочной целью в Шую Владимирской губернии к председателю местного «Союза православных русских людей» Петрову.