Страница 2 из 12
– Вот, Роман Владимирович, все исправили, – послышался снизу шелковый голос нашего Вольфовича, когда я уже вешала последнюю звезду.
– Хорошо… – протянул холеный мужской голос. – Тогда если у нашего спонсора нет к вам вопросов, то вы свободны. Андрей Николаевич, что скажете, есть замечания?
– Есть, – пробасил третий самоуверенный голос. – Где пять оплаченных мною арок с подсветкой и почему иллюминация у главной елки вся кривая? Смотреть больно.
Я от негодования чуть челюсть не уронила. Обернулась. Это кто тут у нас с косым зрением пожаловал? Все у меня ровно висит, а кого не устраивает, пусть сам сюда лезет и все справляет. Ты погляди, надсмотрщиков наплодилось!
– Арки ближе к вечеру поставят, чтобы их детвора попортить не успела. А гирлянды на елочке действительно криво висят, – согласился Анатолий Вольфович.– Катенька,– окрикнул он меня, хотя не стоило, я и так уже прожигала эту троицу взглядом: мамин подлысоватый начальник, пузатый белый воротничок из городского совета и широкоплечий самоуверенный детина лет тридцати пяти с лишним, в строгом черном пальто. – У тебя вот эти звездочки не по узору расположены, перевесь их чуть правее.
– Нормально звезды висят, – сказала я тоном, не терпящим возражений. Как юрист я это хорошо умела.
– Катерина, – стал начальник строже, пряча доброжелательную улыбку. – Андрей Николаевич правильно сделал замечание, звезды висят криво.
– Раз Андрею Николаевичу виднее, так пусть сам залазит и исправляет. Заодно на собственной шкуре прочувствует, насколько это сложная работа. Не бумаги перекладывать, да, Андрей Николаевич?
Кажется, сейчас я лишила маму работы, но мне до глубины души стало обидно за всех женщин из новогоднего отряда. Стоят на морозе, работают, спину нагружают, а тут приходит какой-то хмырь и ему видите ли «криво висит». Пусть поговорит мне еще, я молчать не собираюсь. А маму все же не уволят, у нее справка от хирурга есть. Фактически она на больничном.
– Катерина, вы позволяете себе лишнее, – побелел мой начальник. – Андрей Николаевич- уважаемый человек, меценат. Четверть ёлок по городу за его счет установлены, а вы смеете так вызывающе с ним разговаривать!
– А как мне с ним разговаривать? Если человек купается в деньгах, то это не дает ему право ходить и людьми командовать. Я не его подчиненная.
Строгое лицо местной «шишки»-мецената было каменным. Он внимательно изучал меня пронзительными карими глазами, но в перепалку не ввязывался.
Пузатый мужчина в галстуке повернулся с поджатыми губами к Вольфовичу, сказал что-то типа «уволь к чертовой матери эту пигалицу» и расплылся в широкой улыбке, поворачиваясь к детине.
– Не переживайте, Андрей Николаевич, долго эта особа здесь не задержится. Идемте.
Это они меня уволить решили?! Ха, я здесь и не работаю!
– Меня и так здесь не будет! – крикнула удаляющимся фигурам. – Я маму подменяла, а у нее, между прочим, рука сломана и произошло это на производстве! Ждите трудовую инспекцию! Заодно расскажите им, почему детям приходится работать вместо своих родителей!
Я разгорячилась и готова была рвать и метать. Мало того, что работать в праздник приходится, что меня мой начальник в таком виде видел, так еще ходят тут всякие, строят из себя повелителей мира. А маме давно пора было сменить эту работу, человеку в ее возрасте нужно спокойное место.
Я жадно схватилась за ограду и немного подалась вперед, чтобы зло улыбнуться разом взглянувшим на меня мужчинам. Вольфович стал нервно теребить ворот серенького пальто, зная с кого первого спросят за весь этот беспредел. Так ему и надо, нечего было нагружать бедных женщин сверх нормы за «спасибо». Весь год они работали как проклятые, а он даже премию никому не выдал. Зато себе вон какой ремонт в кабинете отгрохал. Даже с улицы видно этот стоуровневый потолок с кучей лампочек.
– И учите, я юрист, и законы знаю! – решила забить последний гвоздь в доску. Гордо поправила сползающую шапку. И тут ковш качнуло… я не успела схватиться за перила, и меня дернуло вперед. Взвизгнула, понимая, что не удержусь и повалилась за борт с двухметровой высоты. Ноги-руки было не жалко, главная мысль – не свернуть себе шею и дожить до следующего утра. Почти новогоднее желание!
Полетела вниз и заметила метнувшегося ко мне детину, ловящего меня прямо в воздухе. Зажмурилась и почти сразу больно в него врезалась, снеся своим ускорением, и вместе мы плюхнулась на бренную землю.
– А-а-а-й,– завопила я как ужаленная.
Открыла глаза и попыталась подняться на руках, не сразу сообразив в какой позе нахожусь. Вынырнула откуда-то из-под мышки детины, и тут же скатилась на снег, пытаясь сесть. Левая нога в щиколотке жгла невыносимой болью, и я шипя схватилась за нее.
Мужчина, которому я теперь была обязана жизнью, удачно приземлившись на его тело, тоже принял вертикально положение. Быстро сориентировался, глянул на меня сурово, и заглянув в глаза четко спросил:
– Сильно нога болит?
– Очень, – зашипела в ответ, щурясь.
– Наверное, перелом, – констатировал он, и подняв меня одним рывком на руки быстро понес куда-то с площади. Вдогонку за нами бежали Вольфович и белый воротничок, не переставая кричать детине, чтобы тот притормозил.
– Все потом, – огрызнулся он, и проворно достав из кармана ключи от машины, нажал на сигналку. У дороги негромко пискнул припаркованный джип и меня махом закинули на заднее сидение.
– Андрей Николаевич, – слышала я с улицы, – куда вы направляетесь? А как же ваша речь вечером на площади? Все отменяется?
– Я в больницу, Роман Владимирович, – зло гавкнул детина. – Если вы не заметили, то тут возможно перелом. А у вас скорее всего два иска от этой неугомонной девицы, а вы о речи спрашиваете. Лучше наведите порядок у себя в подразделениях пока меня не будет. Я потом вам наберу.
И с силой хлопнув дверью, мужчина уселся за руль, мгновенно заводя мотор. Путь до больницы был близким, но из-за ранних пробок добирались мы до нее почти полчаса. За это время боль в ноге успела заметно стихнуть, а я успокоиться. Почему то стало жутко стыдно за свое поведение, за вопли на площади и за глупый подростковый снобизм. Еще юрист называется, человек который знает что закон выше эмоций. Ну как можно было так легко поддаться отчаянию и злобой все выплеснуть на совершенно чужих мне людей. Еще и маму подвела. Единственный раз она нуждалась в моей помощи..
– Ты как? – отвлек меня от грустных мыслей мужчина. Как его там, Андрей..Викторович.. Никитович.. Андрей, короче.
– Нормально. Уже не болит…если не трогать..
Детина посмотрел на меня в зеркало заднего вида, хмуриться вроде перестал. Уже хорошо.
– Значит, не перелом. Как ты умудрилась ногу повредить, если я тебя поймал?
– А мне откуда знать? Значит так ловили…
– Это претензия? – мужчина был явно недоволен моими словами. – Может мне и вовсе не стоило тебя спасать?
– Может и не стоило, – пробубнила я еле слышно.
Вывернув к территории травматологии, Андрей остановился у поста и что-то сказал сторожу в будке. Тот без лишних расспросов поднял шлакбаун, позволяя нам подъехать прямо к приемному покою.
Заглушив мотор, Андрей выскочил из машины и обошел ее с другой стороны, чтобы открыть мне заднюю дверь. Я подползла ближе к выходу и хотела уже самостоятельно, при помощи здоровой ноги, добираться до здания, но мужчина цокнув на все мои корявые попытки, подхватил меня снова на руки и понес в отделение.
– А ты не пушинка, – хохотнул он, посмотрев на меня.
Я подняла голову и недовольно посмотрела на Андрея. Только теперь я смогла четко рассмотреть его, находясь в нескольких сантиметрах от его лица. Он показался мне довольно привлекательным, с широким волевым лицом и глубоким умным взглядом. На непокрытой голове немного растрепались прямые черные волосы, короткие снизу и длинные на макушке, брови такие черно- угольные и широкие, придающие выразительности взгляду, нос хоть и не маленький, но аккуратный, и губы, четкие и слегка угловатые.