Страница 4 из 8
С нашими новыми друзьями я особенно не общался, шесть женщин и один мальчик. Мальчику только семь лет, и он больше крутился около нас. А женщины долго жили в мусульманской стране, привычка закрывать лица осталась. С мужчинами не общаются, исключением был только батюшка, они его опекали. Стол у нас был общий, основные горячие блюда готовились вечером после привала. Да, готовили и накрывали на стол женщины. Они с первого дня взяли на себя эту обязанность, и так продолжалось дальше.
Старшую звали Александра, младшую, её дочь – Елена, а остальных я даже ещё не знаю. Как только подхожу к батюшке, они сразу отходят и никогда не разговаривают. Готовят молча, на стол накрывают молча, убирают со стола молча. Охранники смеются, что из них выйдут идеальные жёны. Вот я опять подошёл к батюшке, пробую с ним разговаривать, а женщины сразу отошли и издали смотрят, что может быть мне что-нибудь нужно.
У батюшки хоть голова дергается сейчас меньше. Видно, что ему нравится наше общество, он много смеётся, но разговор с ним не идёт, он сразу начинает замыкаться и хмуриться. Но, много смотрит на меня и на дядьку, словно перебирает свою память. Долго и внимательно смотрит, потом морщится и отворачивается. А потом долго смотрит на какое-нибудь дерево или в небо, высоко запрокинув голову.
А вот глаза меня тревожат постоянно. Но, только они увидят, что я заметил взгляд, сразу исчезают. Все женщины в платках, даже рот закрыт, одни глаза. Они кушают отдельно, но, и батюшка с ними. Вот с ним они разговаривают, смеются, шутят. И батюшка с ними разговаривает. Но, как только кто-нибудь к ним подходит, разговор прекращается и женщины сразу закрывают лицо платками и отходят. Вот и пообщайся с ними. Дядюшка только улыбается, а на мои вопросы, как же общаться и с батюшкой, и с женщинами, он отвечает, что такие болезни только время и любовь лечат.
Так оно и выходило, дней через двадцать нашего пути и нашего общения с ними, женщины уже не уходили, когда к ним подходили или я, или дядька. Даже отвечали на некоторые вопросы, которые мы им задавали, уже не отворачивались от нас и не закрывали лицо. Батюшка тоже осмысленно отвечал на вопросы, правда, коротко, но, и это уже успех. Уже ходил с нами поить лошадей, вечером насыпал им зерна в мешки.
Того коня, которого он мне подарил перед лагерями, похлопывал, чистил щёткой. А один раз, когда мы переправлялись вброд через реку, вскочил на него без седла и поскакал вдоль речки, поднимая фонтаны брызг. Он был восторжен, возбуждён, смеялся и что-то кричал, подгоняя коня. Женщины вначале испугались такому его поступку, а потом стали смеяться ему в ответ, подзадоривая его и махали ему платками. Мы с дядькой даже опешили от такого взрыва чувств, переглядывались и пожимали плечами. А потом стали сами кричать и смеяться.
Я вскочил на дядькину лошадь и поскакал за отцом, тоже поднимая фонтаны брызг. Мне, конечно, было страшновато отпускать батюшку далеко от нас, мало ли что. Но, я боялся его испугать своими действиями, просто скакал по воде, не приближаясь и не отдаляясь. Батюшка остановился, повернулся ко мне и стоял, смотря на меня. Он улыбался как всегда, каким я его привык видеть ещё до этих событий. Соскочил с коня и подошёл ко мне. Я тоже соскочил с лошади, подошёл к нему и остановился.
Батюшка долго смотрел на меня, внимательно, как бы изучая, потом подошёл, обнял и заплакал. Мы с лошадьми стояли по щиколотку в воде, без сапог. Когда батюшка успокоился, отстранился от меня и только сказал – как же ты вырос, сынок. Обнял меня за плечо, посмотрел на мои босые ноги и сказал, что вода холодная, нужно идти. К нам уже скакал дядька с моими сапогами.
Он, конечно, понял, что у батюшки вернулась память. Когда подскакал к нам, соскочил с коня, и они обнялись с батюшкой. Их дружбе даже не сосчитать сколько лет. Ходили вместе в походы, воевали, только батюшка потом перешёл на строительство крепостей и укреплений, а дядька даже стал тысячником. В войске это очень высокий чин. В одном из боёв они попали в засаду, и дядька был сильно ранен. Когда мы раньше купались в реке, на его шрамы было страшно смотреть, всё тело исполосовано. И вот они встретились снова. Мы шли до обоза пешком, держа в поводу коней. Батюшка рассказывал, что с него как будто камень свалился, который давил всё его сознание, его Я. А сейчас камень исчез, просто исчез. И он стал тем человеком, которого мы все знаем и любим.
Батюшка подошёл вначале к женщинам, которые радостно улыбались, у всех глаза на мокром месте, он их всех обнял, целовал и смотрел, как будто заново знакомился. Потом обошёл всех, кто был с обозом, они все его старые друзья, дети его друзей. Мы все были очень рады. Дядька сказал делать привал, Солнце катилось к закату, конечно, привал немного раньше, но, ничего страшного.
Пока женщины ставили казан и готовили ужин, мы занялись лошадьми, всадник всегда должен вначале ухаживать за лошадью, а потом заниматься собой. Батюшка был с нами, занятия лошадьми ему привычны с детства. Его, как и меня, в пять лет посадили на коня. Я видел, с каким удовольствием он чистит щёткой своего коня. Говорит, что теперь он будет ехать только верхом.
Ужин прошёл как праздничный обед. Дядька достал из запасов сладости, всё равно где-то через пять дней дома будем. Самовар ставили несколько раз. Все смеялись, шутили, было видно, что все счастливы, что батюшка выздоровел. Женщины сидели со всеми вместе, также шутили, смеялись. Я смотрел на них и только удивлялся, как же люди могут искренне радоваться выздоровлению, освобождению других людей, радоваться возвращению в семью мужа, возвращению сыну батюшки, возвращению друга и просто человека.
Ко мне подошла Лена. Я только недавно узнал, что её зовут Лена. Она попросила показать ей моего коня. Она их никогда не гладила. Я как-то даже занервничал, никогда с девочками близко не общался, просто не представлялось возможности. Но, вида не подал, наши лошади паслись на поляне недалеко от нашего обоза, и подвёл её к своему коню. Я заранее взял немного хлеба и дал ей, чтобы она его угостила. Столько восторга от кормления я никогда не видел. Конь нежными губами брал из рук хлеб, касаясь её пальцев, и она смеялась как маленький ребёнок.
Я обещал научить её ездить на коне, но, это нужно будет сделать дома, моего прежнего коня отдали Гене, он и спокойней, и потише. А это боевой конь, на нём учить не получится, сильно горячий. Он только меня нести может. Мы разговаривали о сегодняшнем исцелении, Лена рассказывала, как её матушка ухаживала за моим батюшкой, когда его боярские слуги привезли без сознания и просто бросили у их дома. Он пришёл в сознание только на седьмой день и как все они были этому рады. Как её матушка выкармливала его из ложечки. Ведь, он встал только через месяц. Говорила, что их боярин всех неугодных опаивает какой-то отравой, от которой люди становятся тихими и послушными, и делают всё, что им прикажут. Мы гуляли долго, пока дядька не позвал. Посмотрел на меня как-то странно, даже не улыбнулся и сказал, что нам пора в дозор. Я передал Лену её матушке и тётушкам, а нам предстоит бессонная ночь. Мы с дядькой уже привыкли к такому режиму.
После этой прогулки мы стали гулять с Леной каждый вечер. Она рассказывала о своей семье, как их похитили и как они жили до похищения. А я рассказывал о лагерной жизни, как мы с дядькой на рыбалку ходим, о моих батюшке и матушке. И каждый раз дядька меня звал в дозор. Я уже хорошо познакомился с тётушками Лены, они не родные, они просто жили по соседству и вместе ехали с тем обозом, на который напали разбойники. И они совсем не старые, как мне казалось вначале. Дядька сказал, что у нас бывают обозы до Мурома, есть возможность попасть домой.
Мы въезжали в наш городок. Здесь у батюшки было много друзей и все они знали о нашей потере. А теперь, когда узнавали, что мы нашли его, все поздравляли нас, шли рядом с обозом, желали батюшке здоровья. Молодые мальчишки поскакали предупредить матушку. Когда мы уже подъезжали к дому, она бежала нам навстречу. Батюшка соскочил с телеги о побежал к ней. Ноги её слабели, батюшка её еле подхватил. Соскочил я и мы вдвоём ввели её во двор.