Особое мясо

Он чуть заметно вздыхает: похоже, на этот раз ему предстоит все тот же разговор. И так уже многие годы!

— Мне он не нужен. И никому не нужен.

— Всем нужен! Обязательно! Есть районы, где не установлены защитные навесы. Тебе что — жить надоело?

— Мариса, неужели ты всерьез думаешь, что если какая-нибудь птица нагадит тебе на голову, ты умрешь?

— Да.

— Мариса, я повторяю еще раз. В сельской местности, даже на окраинах, у нас на территории комбината никто не ходит с зонтиками, и ничего ни с кем не происходит. Логичнее уж предположить, что опасен может быть комар, который до тебя пил кровь у зараженного животного. Вероятность подхватить вирус таким образом гораздо выше.

— Ерунда! Было официальное сообщение: комары опасности не представляют.

— Власти, включая правительство, хотят управлять тобой. Это единственная цель их существования.

— У нас здесь никто на улицу без зонтика не выходит. И мне это кажется абсолютно логичным.

— А если это заговор? Представь, что производители зонтиков увидели для себя такую рыночную возможность, договорились с правительством и навязывают нам свою продукцию.

— Да ну тебя! Вечно ты видишь заговоры там, где их нет.

Мариса топает ногой. Делает она это едва слышно, но он ее знает и понимает, что это знак того, что она больше не в состоянии вести нормальную дискуссию. Проблема в том, что у нее нет своего мнения, нет ни одной собственной мысли и потому она не может опровергнуть ни одного его аргумента.

— Маркитос, давай не будем ссориться.

— Конечно, не будем.

Она двумя пальцами раскрывает дисплей, встроенный в кухонную столешницу. В меню появляются фотографии детей. Одно движение — и нужное окно открывается. Он видит племянников. Выросшие, уже не дети, а почти подростки, они идут по улице с воздушными зонтиками в руках.

— Далеко им еще?

— Уже почти пришли.

Она закрывает экран и нервно смотрит на него. Ей больше не о чем с ним говорить.

— Им эти зонтики бабушка с дедушкой подарили. Балуют ребят, но что уж тут поделаешь. Дети мне про эти зонтики все уши прожужжали, а ведь дорогущие все эти новомодные штучки. Нет, скажи, кому только в голову могло прийти такое — сделать зонтик со струей сжатого воздуха? Зато дети просто счастливы, им теперь все друзья-приятели завидуют.

Он молчит и рассматривает рамку-проектор на стене кухни. Картинки сменяют одна другую. В основном — натюрморты весьма посредственного качества. Фрукты в корзинах, россыпь апельсинов на столе — поточная продукция, у которой даже автор не указан. Вдоль рамки по стене ползет таракан. Он спускается к кромке стола и прячется под тарелкой с хлебом.

— А еще они не нарадуются этой цифровой игрушке, тоже дедушка с бабушкой подарили. Знаешь, как называется? «Мой настоящий домашний питомец».

Он ни о чем ее не расспрашивает. От слов сестры веет застоявшейся сыростью, затхлостью, сжатым холодом. Она тем временем продолжает болтать:

— С этой игрушкой дело такое: можно создавать себе собственного питомца и по-настоящему заботиться о нем. Кормить его, играть с ним. Я себе тоже такую виртуальную зверюшку завела. Зовут Миши, это белый ангорский кот. Только еще не взрослый кот, а котенок. Я в параметрах указала, чтобы он не рос. Мне котята больше взрослых кошек нравятся, как и всем, наверное.

Ему кошки никогда не нравились. Равно как и котята. Он делает еще глоток лимонада, не без усилия скрывая отвращение, которое вызывает у него этот напиток, и снова погружается в созерцание натюрмортов. Одна из картинок начинает мигать, затем рассыпается на пиксели. Экран рамки чернеет.

— Ребята себе соорудили дракона и единорога. Впрочем, мы с Эстебаном знаем, что скоро они во все это наиграются и забросят. Такое уже не раз бывало. Взять, например, Бобби — собаку-робота, которую мы им купили. Мы долго копили на этот подарок, а он им надоел буквально через несколько месяцев. Теперь Бобби валяется в гараже, без батареек. Он очень хорошо сделан, но, само собой, это не то же самое, что настоящая собака.

Сестра всякий раз старательно дает ему понять, что денег у них нет, что живут они более чем скромно. Он знает, что это не так, но это его не интересует. Не волнует его и то, что за все время Мариса не выделила ни гроша ни на сиделку для отца, ни на его содержание в доме престарелых.

— Хочешь, я тебе салат сделаю? Теплый салат с овощами и зеленью. Будешь?

— Да.

В стене рядом с ванной видна дверь. Раньше ее здесь не было. Такие двери ему хорошо знакомы. Обычно они встречаются в тех домах, где хозяева держат мясную скотину. А дверь-то совсем новая. Ею, похоже, еще вообще не пользовались. За дверью должна быть кладовка-холодильник — маленькое охлаждаемое помещение. Теперь понятно, зачем сестра его пригласила: начнет выпрашивать несколько голов на откорм — чтобы с качеством не обманули и чтобы лишнего не переплачивать.

С улицы доносятся детские голоса, и племянники вваливаются в дом.

20

Племянники — двойняшки. Девочка и мальчик. Они почти не разговаривают друг с другом, а когда им нужно, они шушукаются, обмениваясь короткими кодированными фразами, пользуясь множеством понятных только им двоим паролей и шифров. Он наблюдает за ними, как наблюдал бы за каким-нибудь редким животным, состоящим из двух автономных половинок, управляемых одним мозговым центром. Сестра упорно называет их «детьми» и «ребятами», тогда как все друзья и родственники давно прозвали парочку «двойней». Ох уж эта сестра и ее дурацкие правила!

Двойняшки садятся за стол, не обращая на дядю никакого внимания.

— Эй, кое-кто, кажется, не поздоровался с дядей Маркитосом.

Он встает из-за кухонного стола и бредет в столовую. Больше всего на свете ему хочется поскорее закончить все формальности этого ритуально-принудительного визита.

— Здрасьте, дядя Маркитос.

Они произносят это в унисон, механическими голосами, имитируя речь робота. По глазам видно, что оба с трудом сдерживаются, чтобы не рассмеяться. Потом они молча, неподвижно сидят и, не мигая, смотрят ему в глаза. Им интересно, как он на все это отреагирует. Но он просто не обращает на них внимания: спокойно садится за стол и наливает себе воды.

Сестра, ничего не замечая, продолжает накрывать на стол. Стакан с водой она отодвигает подальше, а ему подает все тот же — с лимонадом. «Маркитос, ты забыл его на кухне. А я ведь этот лимонад специально для тебя приготовила».

На самом деле племянники не настолько похожи, чтобы их можно было называть близнецами. Другое дело — их «двойственный союз». Они ведут себя порой настолько похоже, что окружающим становится не по себе. Неотрепетированные, но такие одинаковые жесты, одинаковое выражение лиц, одинаковые взгляды… От их заговорщицкого молчания и вовсе мороз по коже. Он знает, что у них есть свой тайный язык, этакое средство обмена информацией, расшифровать которое, наверное, не под силу даже его сестре. Слова, понятные только им двоим, возвышают их над окружающими: те, кому неведом их язык, сразу же становятся чужаками, плохо соображающими и неграмотными. В общем, дети его сестры умело воплощают старое клише о «зловещих близнецах».

Сестра подает ему тарелку — без мяса. Все холодное. И безвкусное.

— Ну как? Вкусно?

— Да.

Близнецы уплетают особые почки, маринованные в лимоне со специями. На гарнир — картофель по-деревенски с горошком. Мясное блюдо им явно по вкусу. При этом племянники то и дело с любопытством посматривают на дядю. Эстебансито подмигивает Мару. Маркосу вдруг становится смешно: он представляет, какая неразрешимая проблема встала бы перед сестрой, родись у нее оба ребенка мальчиками или, наоборот, девочками. Как бы она тогда подбирала им имена? А называть детей именами родителей — это нечестно. Это все равно что оставить их без права на личность. Они всю жизнь будут помнить, чьи они, кому принадлежат.

Двойняшки хихикают, подмигивают друг другу, перешептываются. У обоих не то грязные, давно не мытые головы, не то просто жирные от природы волосы.