Одна дорога из Генуи

— Здравствуйте, доктор.

— И ты здравствуй, добрый человек.

— Люди говорят, что Вы вырвались из Парпанезе, когда там французы из Пиццигеттоне били папских из Пьяченцы.

— Правду говорят.

— Говорят, вся битва шла за обоз с ценным грузом.

— Слышал такое.

— Говорят, до Пьяченцы обоз не доехал.

— И такое я слышал. Ни одна телега не добралась.

— А не знаете, куда они подевались?

— Господь с тобой! Мне-то откуда знать? Зачем тебе этот обоз?

Мальваузен догадался, что этот человек как-то причастен к поискам королевского золота, но не мог понять, кому он служит. Ведь точно простолюдин. По положению не выше мелкого купца, хотя и одет прилично, почти весь костюм новый.

Когда Терцо второй раз увидел закат над Пьяченцей, ему показалось, что это уже не оригинально. И, хотя денег у него теперь полно, это еще не повод для счастья. Неплохо бы найти брата и радоваться жизни вместе.

Уважаемый Читатель ведь понимает, что Терцо не какой-то жалкий возчик, а профессиональный преступник, который всего пару недель назад без сомнений пошел на особо тяжкое преступление уровня «ограбление века» с неизбежным убийством более десяти человек. И, тем более, всем понятно, что будь он даже жалким возчиком, все равно не смог бы спать спокойно, думая, что брат, возможно, лежит раненым в какой-то деревне неподалеку.

Терцо внес дукаты на сохранение двоим более-менее приличным местным ростовщикам. Оставил себе на расходы золота и серебра. Купил мула и поехал на поиски.

В Пиццигеттоне публика обсуждала сбежавшего из башни рыцаря, оказавшегося папским шпионом. Ни в одном кабаке и ни в одном постоялом дворе Птичку не вспомнили. Тодта, что интересно, тоже не вспомнили. И Мятого. Чтобы совсем уж не огорчать безутешного брата, который готов был щедро проставиться за любые сведения, общими усилиями вспомнили странствующего врача, который как раз в тот день должен был проезжать через переправу.

— Обоз мне не нужен вот нисколько! — собеседник перекрестился, — Я брата ищу. Последнее, что слышал, что он подрядился возчиком к французскому рыцарю. Еду за ним от самой Генуи, догнать не могу. А тут он раз — и пропал.

— Говорят, что он не пропал, — ответил Мальваузен, — Говорят, что обоз пришел в Монцу, хотя его ждали в Пиццигеттоне, хотя никто не обещал, что пришлет в Пиццигеттоне обоз с золотом.

— Кто говорит?

— Да все говорят.

— В Монцу, значит? Это где-то под Миланом?

— Севернее Милана. Слушай, а как звали твоего брата? Может быть, я встречал его в Парпанезе, — Мальваузен решил проявить немного больше интереса.

Он сейчас знал про судьбу золотого обоза достаточно, чтобы доложить губернатору, но мало ли вдруг удастся выяснить еще какие-то подробности. Например, как погиб Андре де Ментон. Губернатор обязательно спросит, и что ему ответить? Единственный из важных вопросов, на который ответа нет. Про судьбу своего рыцаря непременно спросит и королева-мать.

— Его звали Серджио, но все называли его Птичка, — ответил Терцо.

Птичка. Имя, которое назвала Кармина. То есть, она дала не ложный, а настоящий след. Неплохо бы поговорить с этим Птичкой для полноты картины. А зайти к нему можно через брата. Может быть, кстати, и этот брат что-то расскажет.

— Слушай, как там тебя…

— Терцо.

Отлично. И это имя называла Кармина.

— Ден. Ден Мальваузен, — пожали руки, — Слушай, Терцо, ты по-французски говоришь?

— Нет. Отдельные слова понимаю и объясниться, наверное, могу. Но по-хорошему не говорю.

— А по-немецки?

— Нет.

— Представь, что ты поехал за братом в Монцу, а там французская армия и половина из нее швейцарцы. Ты же его не найдешь.

Терцо погрустнел.

— Если в Монце солдатам раздали денег, то у них есть, чем платить врачу, — сказал Мальваузен, — Мне предлагали тут остаться, но жалование король задерживает, а в долг работать неохота. Я бы поехал в Монцу, только денег на дорогу у меня маловато.

— Ты, наверное, по-французски говоришь. И по-немецки. Если думаешь поехать в эту Монцу.

— Qui. Ja-ja.

— Слушай, а поехали вместе. Я плачу за стол и кров для тебя и твоего мула. И еще пять дукатов дам, если поможешь брата найти. Докторов никто не обижает. Ты можешь просто зайти в лагерь и начать разговаривать с солдатами, и ничего тебе не будет. А мне бока намнут.

— Десять дукатов.

— Ты же сам туда собирался.

— Я не собирался там никого искать.

— Семь.

— Восемь.

— По рукам.

Путь до Монцы по восточному берегу Адды занял два дня. Зато без риска нарваться на вражеский отряд.

Мальваузен легко напал на след, но швейцарцы отнеслись к ним с Терцо с недоверием. Собралась вооруженная толпа, и неверный ответ мог бы стоить очень дорого.

— Говоришь, твой брат вез нашего Патера? — один из швейцарцев, говоривший по-итальянски, обратился напрямую к Терцо.

— Да, — спокойно ответил тот.

— Отвечаешь? — ухмыльнулся швейцарец.

— Как перед Господом.

— Я помню, что Патер был очень благодарен Господу за телегу с лошадьми и поминал в молитвах прежнего хозяина. Как его звали?

— Серджио, — ответил Терцо, — Почему прежнего?

— За упокой раба Божьего Серджио по прозвищу…

— Как за упокой?!

— Сейчас расскажу. Какое прозвище было у Серджио?

— Птичка…

— Верно. Еще Патер поминал за здравие брата Птички по имени…

— Терцо. Это я.

— Швейцарец повернулся к своим и сказал по-немецки, — Не брешет.

— Так ты друг Патера! — закричали швейцарцы, — Садись за стол! И ты, толмач, садись!

После этого Терцо и Мальваузен всю ночь пили со швейцарцами. Патер треплом никогда не был, и не сдал ни начальной точки маршрута, ни имени ответственного рыцаря. Но между делом он обмолвился, что эта отличная телега не его, а славного парня Серджио по прозвищу Птичка, которого подстрелили из двух арбалетов на выезде из Парпанезе. И на молебне помянул за упокой Птичку, а за здравие брата его Терцо с пожеланием удачи.

Выпивший Терцо никому ничего не обещал и на все интриги с секретами плевал. Он мужик, и дело его мужицкое, и спрос с него как с мужика. Возчиков на рынке наняли, груз погрузили и поехали, куда у рыцаря глаза глядят. Рассказал про поездку от Генуи до Парпанезе. Про погоню. Про бой при Казальночето. Про помощь от Сансеверино. Про засаду в Парпанезе. Про хромого рыцаря и блондина-оруженосца. И про то, какой Тодт, которого здесь называют Патер, отличный командир и праведный священник. Правда, насчет своей телеги золота сказал для упрощения, что ее забрали какие-то грабители. Какая разница швейцарцам, какие именно. Ту телегу, что уплыла на пароме, списал на корсиканцев. Терцо не любил корсиканцев, а еще он не любил грабителей с большой дороги и отдельно он категорически не одобрял стратегию «переукрасть краденое». Тут пока что-то запертое и охраняемое украдешь, семь потов сойдет, а потом кто-то решит, что у тебя это можно просто забрать, просто пригрозив мечом. Честный грабитель должен уважать труд других грабителей.

Швейцарцы в ответ рассказали, что Тодт привез в Павию много золота. Но не для одного только гарнизона Павии, а еще для гарнизонов Мортары и Новары. Куда он и уехал под хорошей охраной. Начальники обещали, что не начнут войну, пока он не вернется. На чем он поехал? Странный вопрос. Он как приехал на той самой телеге, так на ней и уехал. И с ним еще мужик такой злобный с вмятиной на лбу.

Всем дадут понемногу золотых дукатов и пообещают на днях полностью погасить долги. Тодту солдаты поверят. А долги им погасят серебром, на которое поменяют в Турине золотые слитки, но насчет слитков такой секрет, что могут и голову отрубить. Терцо, конечно же, не сказал, что он знал, что везет. Поэтому изо всех сил ахал и удивлялся.

Мальваузен мало пил и много слушал. Ни «де Круа», ни «фон Нидерклаузиц» не были упомянуты ни швейцарцами, ни Терцо. Насчет хромого рыцаря все и так понятно. Но он не сопоставил, что «блондин-оруженосец», служащий рыцарю с французским именем, это муж Кармины Ладри, которая на днях вышла за какого-то немца с длинной фамилией, которую никто в Генуе не запомнил.