Twix

Ему дерьмово, я это вижу. А мне не легче. Мы вдвоём попали в какой-то тупой жизненный круг, из которого не можем выбраться.

Он встаёт и подходит ко мне, поднимает за руку и обнимает так крепко, что я тону в его запахе и теплых руках. Готова стоять так вечно, только… Только сама же попросила его уйти.

Дима обнимает меня несколько минут, мы стоим ночью на кухне с дерьмовым освещением, обнимаемся и молчим, но молчание настолько громкое, что закладывает уши.

Я уверена на миллион процентов, что этим визитом Дима ставит точку в наших с ним любых отношениях.

И это больно. Хоть и правильно.

Он отстраняется, наклоняется и целует меня в лоб, жмурясь, словно от боли. И я жмурюсь. Потому что больно на самом деле.

— Не провожай, — ещё один поцелуй в висок и через несколько секунд сердце рвется одновременно со звуком захлопнувшейся двери.

Я в клочья.

Глава 19

По будильнику на пробежку после ночи в обнимку с ведром мороженого и просмотра сопливых фильмов сложно, но надо. Пообещала, значит нужно выполнять.

Встаю с трудом, но отговаривать от пробежки себя не собираюсь. Во-первых, нужно вырабатывать силу воли. Во-вторых, я точно уверена, что Димы сегодня там не будет.

У меня была целая ночь, чтобы осознать и отпустить, поэтому с разложенными по полочкам мыслями действую гораздо адекватнее.

Не скажу, что я все же отпустила и забыла, но осознать попыталась. Зато действительно встряхнула муку в голове и постаралась понять происходящее.

Дерьмо случается, да. Без него никак, к сожалению. Но жизнь одна, тратить её на постоянные слёзы тоже не вариант. Да, больно, но справлюсь. В конце концов, никто не знает, что будет завтра. Или через пять минут. Поэтому нужно наслаждаться моментом.

Наслаждаться им сложно, когда на голову льет ливень, но пробежка по такой погоде добавляет ещё немного драмы, хотя вряд ли мне её очень уж и не хватало. Я бегаю до жжения в лёгких, с этой болью бегу домой, принимаю душ, собираюсь в универ и иду туда с гордо (или не очень) поднятой головой.

План на день неприлично прост: мне нужно помириться с Аней. Потому что после такого эмоционального потрясения не позвонить подруге было максимально сложно. Мне дико хотелось поныть в родное плечо, но вряд ли бы именно ночью после ссоры это принесло желаемые плоды.

Именно поэтому я жду её у универа, и отчаянно пытаюсь найти глазами Диму, хотя твердо обещала себе этого не делать.

Но Димы на горизонте нет, Лариной, кстати, тоже не видно, а вот Аня, моё солнышко, идёт такой же хмурой тучей, из которой меня поливало сегодня на пробежке.

И мы обнимаемся. Без лишних слов и глупых, никому не нужных фраз. Наша дружба давно держится на понимании мыслей друг друга, поэтому одного взгляда хватает понять, что ничего, кроме объятий, нам больше не нужно.

— Прости, — говорим одновременно и тут же хохочем, отстраняясь. Щелкаю её по покрасневшему носу, а Аня поправляет мне взъерошенные волосы, и мы обнимаемся снова, восполняя недостаток общения в последние сутки.

— Расскажи, как всё прошло, — говорит Анька и утаскивает меня в корпус, — обещаю не нудеть по поводу Димы.

И я рассказываю. Все, до мельчайших подробностей. Мы не обращаем внимания на препода, только болтаем без умолку. И Аня правда не нудит по поводу Димы, она просто сидит, раскрыв рот от шока. К нему добавляется ещё и грусть, и уже на второй паре мы сидим в обнимку, раздумывая о бренности жизни.

— Интересно, почему их нет сегодня? — спрашивает Аня.

— Димы и Маши?

— Да плевать мне на Машу. Димы и Андрея.

И в голове вдруг щелкает. Андрея и правда нет. Вчера, после кино, я видела его последний раз, он не звонил, не писал, никак не давал о себе знать.

Почему-то в груди разрастается тревога. Ощущения дико странные, поэтому достаю телефон и пишу Андрею подрагивающими пальцами.

Катя: Тебя похитили инопланетяне, поэтому не видно и не слышно?

Ответ не приходит сразу, через минуту, две, пять, его все ещё нет. Анька хмурится и смотрит на меня, а я только пожимаю плечами: ну мало ли, может, проспал человек.

— Похитили, но я уговорил отпустить их меня ради самой прекрасной Катюши на свете, — звучит шепотом на ухо, и я подпрыгиваю, от страха и неожиданности заверещав на весь коридор.

— Ты дурак совсем? — кричу на Андрея и прижимаю руку к груди, слушая бешеный стук сердца. — Кто так подкрадывается?!

— Семёновы, — хихикает он, разводя руки в стороны. — Подкрадываемся, прокрадываемся, появляемся неожиданно.

По его хитрой ухмылке вижу, что он знает о ночном визите Димы ко мне. Как. Почему? Спросить невероятно хочется, но вот открывать тему заново — нет. Я что, зря всю ночь страдала?

— Да, неожиданно, — бурчу и отпускаю взгляд, натыкаясь на сбитые кулаки Андрея. Какого черта? — Это что такое? — хватаю его за руку, рассматривая повреждения. Костяшки сбиты на обеих руках, но не так сильно, если бы он лупил стенку или грушу обеими руками. — Андрей, что это?!

— Это руки, Катюш, отпусти, пожалуйста, слишком приятно держишь, — он смеётся и явно издевается, а я поднимаю взгляд, чтобы найти подтверждения драки. Губы целы, скулы тоже, если, конечно, он ничем ссадины не замазал… Поднимаю со лба челку и любуюсь синяком и раной на брови. Ясно.

— И кто второй такой же? — злюсь, потому что, кажется, знаю ответ. Вряд ли на него напали гопники в подворотне. Да и слишком странно он говорил про «прокрадываемся».

— Нет второго, я с асфальтом подрался.

— Этот асфальт? — внезапно оживает Анька, кивая куда-то за мою спину. Страшно и больно поворачиваться, но выбора нет. Конечно, там Дима. С разбитой губой и ссадиной на щеке. Без Маши.

— Что вы не поделили, а?

Дима стоит в метрах десяти, но смотрит на нас, как будто участвует в разговоре. Но смотрит снова странно. И только потом до меня доходит, что я до сих пор держу руки Андрея в своих.

Ну и плевать.

Я настроилась забыть тебя, Семёнов, поэтому отныне под обстоятельства я подстраиваться не буду. Буду жить.

— Быстро ответили оба, — рычу, повернувшись в сторону разрисованного брата. Он подходит к Андрею с лёгкой улыбкой, закидывает руку ему на плечи, и они оба выглядят такими счастливыми, словно не стоят тут побитые передо мной. Придурки. Угораздило же…

— Цыпленок, не рычи, — говорит Дима, и я старательно задвигаю воспоминания о ночи в дальний угол сознания. Не хочу.

Нехочунехочунехочу.

— Что. Вы. Не поделили?! Отвечайте, или я сваливаю.

— Катюш, — говорит Андрей, слишком нежным движением заправляя мне за ухо прядь волос. Мне кажется, или я слышу, как кто-то рычит? — Ну мы же братья. Все братья дерутся, это нормально. Мы повздорили, но поговорили, и уже все в порядке. Честное слово, видишь? Одна семья.

— Семья придурков, — фыркаю и ухожу, не забыв прихватить с собой Аню. Семья. Да пошли они вообще…

— Маме только нашей такого не скажи, она расстроится, — доносится в спину, от злости даже не могу отличить, чей голос. Идиоты. Просто идиоты.

— Ань, ну что это? — мне хочется хныкать от безысходности. Я вчера решилась забыть его и проститься, а сегодня он снова врывается в моё сердце с ноги, демонстрируя разбитое лицо. — Может, мне уехать? В Питер? Поехали со мной, а? Я давно хочу.

— Ага, давай, — кивает Анька, и я чётко слышу в её словах сарказм. На что я надеялась? — Давай в Питер. Убежать же проще, чем поговорить с ним нормально. Катюш, не обижайся, но это очень глупо.

— Ань, мне вообще кажется, что я самый тупой человек на планете, — фыркаю и смотрю в окно, пытаясь унять злость.

— Нет, не самый, — хихикает подруга. — Но дурочка, конечно. Ты же сама себя путаешь. Иди и поговори с ними, они вон до сих пор стоят в обнимку там. Иди, я не шучу.

Я понимаю, что она права. Правда понимаю. Потому что это молчание до добра не доведет.

Ладно.

Выдыхаю, киваю, и иду к братьям, собрав в кулаки всю свою храбрость. Страшно, сердце прямо в горле стучит, но выхода нет. Давно пора поставить точку в этой Санта-Барбаре. В конце концов, поговорить действительно нужно. Потому что эта недосказанность всем нам потом боком выходит.