Между двух миров

— Амирас?

Постоянно переспрашивать уже превращается в дурную привычку.

— Да, я тоже удивилась, — смеется Ольга. — И тоже переспросила. Наша принцесса вышла за своего принца, Амина Джорафф Амирас. Было бы странно если бы среди всего этого бардака не была замешана какая-нибудь маленькая история любви!

— Это не маленькая история любви, — говорит Гереро и тяжело вздыхает. — Это большая трагедия. И не преуменьшай силу чувств, раз тебе они не даны, Полански! Джорафф Амирас и дочь Веры, Марина, погибли четыре года назад, кто-то подложил бомбу в машину заара. Все тот же лозунг — воздух для людей.

Слава смотрит на ручной терминал. Терминал стал слишком часто вибрировать.

— И прежде чем я уйду и вернусь к своей обычной работе, — добавляет он. — У меня есть к вам вопрос, отта.

Гереро делает паузу, проверяя лед на прочность.

— Какой? — спрашиваешь ты.

— Можем ли мы поговорить с Фархадом? Я знаю, что официально он пересек границу, но..

— Нам кажется, что твой парень чего-то нам не договорил, — влезает Ольга с ногами в дипломатию своего бывшего преподавателя. Видимо они и правда очень близки.

— Вам не кажется, — отвечаешь ты. — Но я не могу ничего сделать, потому что только что получила весточку с той стороны. Фархад сбежал.

— Сбежал, значит, — кивает Гереро. — Ну если найдете его не подвешенным, простите за эту ремарку, то адрес вы знаете. И еще одна минута вашего времени, то, что Рае вам поклонился, как-то связано с вашей фамилией? Ксарави, да? Как и земли цу-гемов, я ничего не путаю? Мне упорно кажется, что я читал о вас в учебниках истории.

— Вам не кажется, — отвечаешь ты.

В этот момент ты могла хорошо представить себе Владислава Гереро на кафедре университета или даже в экспедиции в Каньон, где он вооруженный кисточкой и лупой изучает письмена на стенах пещер, а вот что у твоего воображения не выходило, так это представить его с огненным зевом в руках, в черных, как дамарит, доспехах самаэлитов, падающего с флаера на чью-то зеленую лужайку.

— У меня есть еще законные полчаса, — говорит Гереро. — Пообедаем все вместе?

— Как нормальные люди? — со смехом говорит Ольга и смотрит на тебя. Ты не можешь сдержать улыбку. — Только есть правило: говорим о чем угодно, только не о работе!

Вы обедаете в какой то кафешке под тентом посреди улицы, куда вас привела Ольга. Прямо на вас смотрит консульство Ксаравии и взгляд Гереро, как часовая стрелка, переводится с тебя на его двери и обратно. Он как и ты еще ждет свой заказ, а Ольга уже вовсю наворачивает быструю такку и перелли, похожие на хлопья. Сверху все это залито остро пахнущим соусом и судя по консистенции, очень жирным. Пока Гереро пытается подобрать слова, чтобы начать разговор, ты решаешь сменить тему и спрашиваешь первая:

— А почему вы бросили науку? Черные панцири не самый очевидный выбор.

— Тогда мне казалось, что я смогу принести пользу, а в науке я немного… разочаровался, — отвечает Гереро, в его серых глазах вы видишь, бездонную глубину сожаления.

— Называй вещи своими именами, — говорит Ольга, вытирая пальцы и лицо салфеткой. — Нет никакой науки, есть только удобная информация и неудобная. Официальная версия красивая и не обременительная, а наша была так себе, и нас вместе с ней держали в закрытом крыле Исследовательского института, откуда не просачивалось вовне ничего. После нас были и другие, и их тоже закрыли.

— Ты точно сейчас говоришь про лингвистику? Что же вы такого открыли?

Подходит официант, молодой, тощий, волосатый хитти и ставит поднос на стол. Пока он выставляет перед вами заказ, Ольга молчит и собирает куском хлеба соус с тарелки. Твой белый суп из овощей выглядит как мутная жижа, но ты очень хочешь есть.

Гереро берет нож и режет свой искусственный стейк на несколько равных частей. Ты берешь ложку и хлеб. Официант отходит и Ольга продолжает рассказывать:

— Я думаю, ты знаешь. Вы все по ту сторону знаете, как обстоят дела, а здесь это никому не нужно. Мы снова возвращаемся за железный занавес. Чтоб им белым бело всем было, вот что я скажу, и дело даже не в том, что я скучаю по научным открытиям, я про них и не помню даже, слава забвению…

— Они отправили вас под кондиционирование? Из-за вашего открытия? — удивляешься ты.

Гереро кивает и говорит:

— Это было давно, тогда еще Церковь не продалась с потрохами и кауры искали подходы. Подчищали за военными неудобную правду.

— Тогда откуда вы знаете про своё открытие?

— Есть архив, все чистки записываются. Церковь хочет быть в курсе, не все же отдавать, что-то и себе оставить надо. Воспоминания ключ к счастью. Как и отсутствие воспоминаний.

Ты киваешь. Вот об этом ты хорошо осведомлена.

— Так что же за открытие?

— Последовательность, — говорит Ольга. — Если взять и представить все наши языки, как звенья в цепи, то получится, что каждое звено находится в зависимости от предыдущего. И хронология ведет нас в обратном порядке. Есть три, я бы сказала, что правильнее все таки четыре волны: Изначальные, равианцы, вестники и колониальные. Так вот если смотреть на язык, то наш, латти или старглиш, был первым звеном в этой цепи, от него произошли все остальные. То есть мы, латирийцы, наследники тех, кто вырвался с гибнущей земли первыми, а прибыли мы на эту планету последними, а те, кто был в последней волне беглецов, прибыли сюда первыми. Понимаешь? Об этом говорит уровень технологий и биология. Наши кости, например. Корабли Колонии, хоть и назывались ковчегами, все еще были далеки от книжных образчиков того времени, мы сильно изменились во время пути. Есть несколько трудов на эту тему, и исторических тоже. Там высказывается теория, что именно из-за измененной структуры наших костей, мы не смогли бы жить на земле с нормальным уровнем гравитации и потому изначальные создали для нас мир городов-островов посреди воздушного океана, здесь мы адаптировались. Последующие волны не знали такой проблемы, видимо они к тому моменту уже разобрались с проблемой гравитации на кораблях, отправляющихся в дальний космос.

Из уст Ольги слышать все это было очень странно и тебя не отпускала острая, режущая мысль, что у нее была бы совсем другая жизнь, если бы не кондиционирование…Если бы не кауры, которые пришли к людям со своими дарами. Теперь ты понимаешь, откуда в ней столько злости и ярости, нереализованные мечты, надежды, стремления, именно они толкают ее на ринг. Отрезанная память корней разрушает ее изнутри.

Пока ты слушала, а потом размышляла, суп остыл, теперь ты сидишь и смотришь на паутину пленки на его поверхности, она чем-то похожа на узор печати, свернувшийся змеёй на твоей груди. Аппетит исчезает и ты отодвигаешь тарелку.

Гереро доедает свой обед с аппетитом.

— Лучше бы о работе поговорили, — смеется он и бросает взгляд на терминал. — Мне надо ехать в Комиссию и улаживать детали. Отчитываться и заполнять бумажки. А еще надо договориться с отделом экспертизы, чтобы вначале подменить, а только потом получить отчет о вскрытии. — Люблю нашу работу, — смеется Ольга и хлопает его по плечу.

Он уходит, а вы ещё какое время сидите молча. Ольга продолжает жевать что-то, ты пьешь кофе. Твой терминал молчит и это и расстраивает и радует одновременно.

— У нас есть план? — спрашивает Ольга.

— А что бы ты делала, если бы меня здесь не было? — спрашиваешь ты.

— Скорее всего купила бы себе бутылку шариз донуар и медитировала бы на какой-нибудь крыше до заката, — отвечает Ольга и вы вместе смеетесь. Вокруг светлый, белый день. Искусственное освещение, идеальная имитация солнца, ты видишь как аккуратный желтый дикс скользит по небосводу купола. От утренней сырости и серости не осталось и следа. Тебе жарко в плаще, который ты купила утром, ты его снимаешь, бросаешь на спинку кресла рядом с собой, а после двумя глотками допиваешь кофе. Он горьковатый и невкусный, из-за плохо отфильтрованного ауриента, но выбирать не приходится.

— Вот ты когда увидела тело, ты о чем в первый момент подумала? — спрашиваешь ты Ольгу.