Санаторий

– И как тебе? – Элин толкает Уилла в бок. – Мечта архитектора?

Она уже представляет, что он скажет позже: дизайн, который раздвигает границы, эмоциональный, всеобъемлющий.

Элин воспринимает подобные слова, не вдаваясь в их смысл, для нее они создают своего рода поэзию. Когда Уилл говорит об архитектуре, восхищается кирпичом и штукатуркой, он открывает так много своих мыслей и чувств.

– Обожаю такое. Подобные здания оказали огромное влияние на архитектуру двадцатого века. Стиль, который люди ассоциируют с модернизмом, впервые появился именно в санаториях, – Уилл замолкает, заметив выражение ее лица. – Тебе здесь не нравится, да?

– Даже не знаю. Как по мне, выглядит слишком холодно. Прямо как в больнице. Такое огромное пространство, и почти пустое. Всего несколько кресел да столов.

– Так и задумано. – Элин слышит легкое напряжение в его словах – он раздражен тем, что она не поняла. – Белые стены, дерево, натуральные материалы. Реверанс первоначальному дизайну санатория.

– Чтобы выглядело стерильно?

Элин кажется странным, что кто-то мог намеренно спроектировать совершенно лишенное тепла и комфорта помещение.

– Так делали в целях гигиены, но также считалось, что белизна привносит «внутреннюю чистоту», – Уилл показывает пальцами кавычки. – В то время архитекторы экспериментировали, хотели понять, как дизайн влияет на людей. Здание вроде этого само по себе использовалось как медицинский инструмент, каждая деталь создавалась, чтобы помочь пациентам выздороветь.

– А что насчет всего этого стекла? Не уверена, что оно бы мне помогло.

Элин смотрит через огромное окно на яростную метель, проносящиеся мимо снежные вихри. Почти ничего не отделяет ее от внешнего мира. Несмотря на исходящее от камина тепло, она ежится.

Уилл следует за ее взглядом.

– Считалось, что естественный свет и вид на пейзаж тоже исцеляют.

– Может быть.

Элин смотрит ему за спину, и взгляд останавливается на маленьком стеклянном ящике, свисающем с потолка на тонкой металлической проволоке.

Подойдя ближе, Элин видит внутри серебристый флакон. Ниже надпись на французском и английском:

Crachior. Spitton. Плевательница. Широко использовалась пациентами, чтобы уменьшить распространение инфекции.

Элин поворачивается к Уиллу.

– Скажешь, это не странно? Вот так повесить эту штуковину здесь в качестве художественной инсталляции?

– Да все здание – одна большая инсталляция. – Уилл касается ее руки, и его тон смягчается. – Дело же не в этом, да? Ты просто нервничаешь, верно? Из-за того, что снова его увидишь.

Элин кивает и прижимается к нему, вдыхая знакомый, успокаивающий аромат его одеколона – базилик и тимьян с легким дымком.

– Прошло почти четыре года, Уилл. Все меняется, правда? Я понятия не имею, какой он.

– Понимаю. – Уилл крепко ее обнимает. – Но не терзайся этими мыслями. Ты приехала сюда и начнешь все сначала. Не только с Айзеком, но и с делом Хейлера. Пришло время подвести черту.

Уиллу легко так говорить, думает Элин. Он архитектор, каждый день начинает с чистого листа. Всегда создает что-то новое.

Именно это потрясло ее в их первую встречу. Каким… свежим он выглядел. Непресыщенным. Элин вряд ли когда-либо встречала такого человека – оптимистичного, воспринимающего жизнь с восторгом. Радующегося каждой мелочи.

В тот день, когда они познакомились, она вышла на пробежку. Закончила смену, которую провела главным образом за столом, разбираясь с бумагами, и решила пробежаться по берегу, от своей квартиры в Торуне до Бриксхема. Легкая пробежка в десять километров туда и обратно.

Остановившись на набережной у пляжа, чтобы сделать растяжку, она заметила у стены Уилла. Вокруг него в соленом безветрии висели клубы дыма.

Он готовил барбекю – рыбу, перцы и курицу, пахнущую кумином и кориандром.

Элин тут же почувствовала его взгляд. И буквально через минуту он обратился к ней с какой-то шуткой. Какой-то банальностью. «Похоже, мне полегче, чем вам». Элин засмеялась, и они разговорились.

Ее тут же потянуло к Уиллу. В его внешности было что-то необычное, что одновременно пугало и будоражило.

Неряшливые светло-русые волосы, строгие очки в черной оправе, синяя рубашка с геометрическим узором и коротким рукавом, застегнутая до самой шеи.

Не ее тип.

Но все встало на свои места, когда Уилл рассказал, что он архитектор. С горящим взглядом он поведал подробности – он занимается дизайном, в особенности зданиями смешанного назначения, обновляет набережные.

Он показал новый комплекс ресторанов и квартир вдоль набережной – не здание, а сверкающий белый круизный лайнер, вставший на якорь. Элин знала, что это творение завоевало награды, была торжественная церемония открытия. Уилл рассказал, что любит арахисовое масло и музеи, серфинг и кока-колу. Элин тут же поразило, с какой легкостью он все это говорит. Никакой обычной неловкости между незнакомцами.

Как поняла Элин, это потому, что он в ладу с самим собой. С ним ей не приходилось гадать – он был как открытая книга, и Элин тоже ему открылась, чего не делала уже давным-давно.

Они обменялись телефонами, и Уилл позвонил в тот же вечер, а потом и на следующий день. Никаких страхов. Никаких игр. Он задавал вопросы, сложные вопросы о полиции и опыте Элин.

Вскоре у Элин возникло чувство, что он видит ее не такой, какой она видит себя. Эффект был головокружительным: Элин захотелось стать именно такой, какой ее видел Уилл.

С ним она открыла много нового. Ходила в галереи, музеи, подпольные винные бары у пристани Эксетера. Они говорили об искусстве, музыке, идеях. Покупали толстые книги с красивыми обложками и действительно их читали. Выбирались на выходные куда-нибудь в глушь.

Она не привыкла к такому. До этого момента ее жизнь была откровенно бескультурной: телевизор субботними вечерами, дешевые журналы. Жаркое. Паб.

Но ей следовало знать, что это долго не продлится, что в конце концов настоящая Элин выйдет наружу. Одиночка. Интроверт. Та, которой проще убежать, чем протянуть руку.

И в какой-то мере ее злило, насколько новый образ держался на соплях, все те несколько месяцев, пока у них получалось. Если бы Элин знала, что все висит на волоске, настолько близко к краху, то держалась бы за Уилла крепче.

Всего за несколько недель все изменилось и разом закрутилось в водовороте. Матери перестали помогать лекарства. У Элин появился новый босс и сложное дело.

Не выдержав давления, она, как обычно, закрылась, отказалась рассказывать о своих чувствах. И тут же ощутила едва заметную перемену в их отношениях. Теперь Уиллу не хватало ее общества, и он не понимал, в чем дело.

И тут же перестали работать границы, которые Элин установила в их отношениях, а он поначалу с радостью принял – ее личное пространство, независимость и нежелание присоединяться к нему иногда по вечерам.

Элин чувствовала, что Уилл исподволь ее проверяет, как ребенок теребит шатающийся зуб: то работа допоздна, то отпуск с друзьями. Больше ночей в разных квартирах. Чувствовала, что он недополучает то, что привык от нее получать, и ищет этому замену. Обязательства. Уверенность. Уилл хотел, чтобы их жизнь стала общей.

Нарыв вскрылся полгода назад. В их любимом тайском ресторанчике Уилл спросил, не хочет ли она съехаться, найти квартиру для них двоих.

Учитывая, что они встречались уже больше двух лет, звучало вполне разумно. Но Элин нашла какие-то отговорки, хотя и знала, что его терпение не безгранично. Ей нужно принять решение. Время на исходе.

– Элин…

Она поворачивается и охает.

Айзек.

Он здесь.

7

Адель в страхе пытается встать на колени.

Хватка на лодыжках ослабевает. Адель слышит сопение и лихорадочный шепот, но никаких извинений, которые показали бы, что все это лишь случайность.

Нет. Кто-то затаился во мраке. Поджидал ее.